Галина Юзефович рассказала J-Life о своей корневой идентичности, как в 45 лет стать популярным youtube-блогером и как привить ребёнку любовь к чтению.
О себе
Я литературный критик, не писатель. Если меня где-нибудь обозначают как писателя, я всегда очень тревожусь и прошу это убрать. Дело не в том, что я сакрализирую слово «писатель», мне кажется, это совершенно другая профессия. В биологии есть понятие «падальщик второго порядка». Не очень романтично, но критик в литературе – это как раз падальщик второго порядка. Я нахожусь вокруг писателей, а не внутри. Очень важно поддерживать эту границу и понимать кто есть кто.
Я сама себе себя определяю как «литературный критик», потому что это фундамент, и все остальное растет из этой сферы: и преподавательская деятельность, и публичные лекции.
О родителях
Моя мама работала в пермской газете, она была журналисткой. Фотографировала, кстати, не меньше, чем писала. Папа был школьным учителем истории. Но в родительском доме всегда было много интересных людей, родители образовали вокруг себя культурный кластер. Можно было идти спать, а можно было сидеть, тереть глаза и слушать взрослые разговоры.
Об отношениях с детьми
Когда росла я, никаких идей осознанного родительства, конечно же, не было. Мои родители любили меня, но они очень удивились бы, если бы кто-нибудь сказал, что всю свою жизнь они должны организовать вокруг меня. Мама с папой довольно рано развелись, мне было восемь лет. С этого возраста мы с папой не жили. А с 14 лет я не жила и с мамой, я жила с бабушкой и дедушкой.
Не могу сказать, что есть какие-то паттерны воспитания, которые я приложила к своей семье. Я просто пыталась воссоздать похожую атмосферу некой культурности, разговоров, совместного чтения, рассказывания историй. Мы с детьми бесконечно рассказываем истории!
Мои сыновья получают больше внимания, заботы и душевной близости, но это не потому, что я лучше своих родителей, а просто потому, что изменилось само понимание родительства за прошедшие сорок лет.
О чтении с детьми и о том, как сделать так, чтобы ребенок читал
Старший ребенок абсолютно сформированный человек уже, ему исполнилось 18 лет. Он очень интеллектуальный читатель со своим выраженным вкусом, мы с ним во многих вещах сходимся, но где-то и расходимся: я никогда не была способна так любить Набокова, как он. Младший мой сын, которому 14 лет, читатель другого типа. Мы с ним не сходимся примерно никогда: он читает совсем другие книжки, читает радикально меньше, чем мне бы хотелось.
С самого рождения я читала обоим вслух и продолжаю это делать до сих пор. Для нас это качественный способ совместного времяпрепровождения.
Я что-то подсовывала и рекомендовала, слушая обратную связь. Иногда мы читали вместе, и я говорила: «Слушай, мне как-то не очень, если тебе зашло, давай дальше сам». И это работало, потому что не было педагогическим приемом, а было абсолютно искренним порывом. Я прикладывала силы, но никогда не давила и не планирую этого делать. Самое худшее, что я могу сказать: «У тебя тут книжка лежит уже третью неделю, почему ты ее не дочитываешь?». Не думаю, что искусственным способом можно вырастить читателя, если для тебя самого чтение не является важной частью жизни. Не то что бы ребенок должен постоянно видеть родителя с книжкой, но он должен чувствовать живую эмоцию в этой сфере.
О youtube-канале
После локдауна у меня возникло ощущение, что «пони бегает по кругу»: мне сорок пять лет, моя жизнь вот такая и ничего другого, нового в ней больше не будет. Я размышляла, что можно было бы выйти из зоны комфорта и что-нибудь необычное поделать. Когда, если не сейчас! Я бы и дальше сидела и размышляла, если бы мне не написали чудесные незнакомые ребята Даша и Андрей. Они предложили встретиться и обсудить youtube-проект, в котором книжные рекомендации перемежались бы разговорами с публичными людьми о культуре, о книгах и культурном коде. Первая эмоция была отказаться, а вторая — «женщина, ну вы же хотели выйти из зоны комфорта, вот вам дверь. Пожалуйста, проследуйте».
Сейчас — это счастье и полет. Я во всех своих собеседников влюбляюсь, это обязательный пункт программы.
Канал уже вышел на операционную окупаемость: деньги, которые продюсеры вложили на старте, мы не вернули, но каждый отдельный выпуск сам себя окупает. Для полугода существования проекта это вполне хорошо. Что касается рекламодателей (прим. ред.: на канале «Юзефович» выходила реклама Яндекса, автомобилей Mini и Storytel), Storytel вообще готов был дать нам денег еще до запуска, они верили, что я попаду в их аудиторию.
Ютуб-канал «Юзефович» — это возможность увидеть, пощупать людей, которые мне очень интересны.
О деньгах
Литературная критика не приносит мне вообще никаких денег. В строгом смысле слова «критика» — это то, что я делаю в рамках «Медузы». «Медуза» всегда платила мне более чем скромные гонорары, сейчас она не платит мне совсем — это мой способ поддержки издания.
Литературная критика — это способ сделать себе имя. Если ты в качестве критика эффективен, то тебя начинают знать. А когда тебя начинают знать, тебе начинают платить за твое имя. Мне предлагают читать публичные и корпоративные лекции — за них платят очень много. Благодаря «Медузе» меня позвали в «Вечерний Ургант» — пропорционально трудозатратам там платят довольно хорошо, но все равно на этом доходе не обогатишься, однако, опять же: благодаря «Урганту» меня узнало еще больше людей. Вот такой сложноустроенный механизм: есть расходная часть, где ты тратишь силы на формирование имиджа и имени, и доходная часть, где ты наработанную многолетним трудом репутацию капитализируешь.
Я занимаюсь литературной критикой двадцать лет. Какая-то возможность это монетизировать пришло ко мне только семь лет назад.
«Все, что ты делаешь, ты должен делать либо задорого, либо бесплатно» — это разумная стратегия, потому что в результате ты свободен от необходимости делать много мелкого дребезга за незначительную плату. Чтобы выйти в эту точку, я пятнадцать лет работала совершенно по-другому, всегда сидев на нескольких стульях. Но в тот момент, когда ты можешь себе это позволить — лучше позволить.
О трех главных книгах в жизни
«Властелин Колец» Толкина — книга, из которой я состою в наибольшей степени. Из этой книги выросла вся моя дальнейшая и профессиональная, и дружеская, и университетская карьера. Я вся оттуда. Страшный период чудовищной ломки – между выходом первой и второй книги прошло шесть лет — я заполнила изучением всей мировой литературной традиции, начав с эпоса и средневековых хроник и дойдя до античности. Я занималась этим с 8 до 14 лет — собственно, так выстроился фундамент личности.
«История моего современника» Владимира Короленко — важнейшая для меня книга, которая выполнила родительскую функцию. Если можно так сказать, эта книга меня воспитала. Вся моя этическая концепция восходит к книге Короленко. Есть люди, которые думают: «А что бы сказала мамочка?», а я думаю: «А что бы сделал Владимир Галактионович?».
Третью книгу выбрать довольно сложно, но давайте я все-таки назову «Поэму без героя» Ахматовой и «Евгения Онегина» Пушкина, потому что оба эти произведения стали для меня открытием поэтического языка.
О книгах с еврейским контекстом
Если выбирать из более-менее современных, то «Июнь» Дмитрия Быкова. История про отшелушивание всего наносного и обнаружение в себе кровной связи, не очень радостное, даже мучительное обнаружение. «Июнь» — важная книга о еврействе. Затем книга Александра Гранаха «Вот идет человек» — мемуары актера, который родился в абсолютно нищей еврейской семье, был 13 ребенком, прожил фантастическую жизнь и играл у Брехта, например. И «Союз еврейских полисменов» о еврейской неприкаянности американского писателя Майкла Шейбона.
О своём еврействе
Я становлюсь евреем, когда их бьют, когда я сталкиваюсь с антисемитизмом. У Петра Вайля и Александра Гениса в книжке «60-е. Мир советского человека» есть рассуждения о том, кто такие евреи в советское время. В советское время еврей — это идеальный русский интеллигент. Советская власть лишила евреев религии, в конце 30-х годов лишила их языка, а еврейская идентичность всегда основывалась на религии и на языке. И к поколению 70-х годов — моему поколению — мы имеем просто интеллигентных людей, которые не говорят ни на каком языке, кроме русского.
У меня нет корневой идентичности еврейской, я о ней вспоминаю ровно в тот момент, когда меня что-то к этому побуждает. Я не уверена, что это хорошо и правильно. Но я вижу, что у всех моих друзей и ровесников с выраженной еврейской идентичностью, эта идентичность сформирована, приобретена. Это их сознательный выбор во взрослом возрасте.
Пока я в себе еврея не нашла. Что совершенно не означает, что не найду его в себе в будущем.