В советские годы каждый школьник знал, что когда до Симбирска дошло сообщение о казни старшего брата Александра, Владимир – ещё гимназист, сказал: "Мы пойдём другим путём!" И эти слова – явно не апокриф, то есть – нечто, сочинённое позднее…
Ленин – ещё не Ленин, а юный Владимир Ульянов, почти сразу увидел все звенья той "якорной цепи", на одном конце которой был глубоко засевший в иле истории "якорь" царизма, а на другой – тот "брашпиль", на который надо было намотать эту "цепь", чтобы снять с места застоявшийся "корабль" Российского государства и направить его курсом на социализм.
Террор, заговор, упование на основное население – крестьян, всё это был не тот путь, который вёл к победе народной революции.
Рабочие ↔ пропаганда среди рабочих ↔ общерусская газета для объединения сил ↔ партия с ядром профессиональных партийных работников ↔ пропаганда среди широких масс с задачей понимания массами необходимости завоевания политической власти ↔ повседневная профессиональная партийная работа и подготовка условий для революции за счёт роста влияния партии в массах, – вот какой была надёжная, не разрываемая никакими репрессиями царизма, "цепь" революционной работы.
И Ленин изо дня в день эту "цепь" укреплял. В подходящий момент, приложив нужные усилия, большевики должны были за эту "цепь" сорвать Россию с "мёртвого якоря".
А если бы – по тем или иным причинам – Россию сорвали бы с "грунта" царизма без участия большевиков, то…
То большевикам надо было быть готовыми вовремя перехватить руль государственного управления, чтобы Российский "корабль" не сел на камни или на мель, а то и вовсе перевернулся…
Вот для чего надо было жить и работать, однако порывы страсти, яростное горение и т. п. не очень-то подходили как образное выражение сути работы Ленина во второй половине 900-х и первой половине 10-х годов ХХ века… А точнее – патетические образы и сравнения вообще не подходили для описания жизни Ленина.
Другое дело – спокойная уверенность, ровное горение и свечение…
Один из советских лётчиков-испытателей высказал точную мысль: "Если испытатель идёт в полёт как на подвиг, значит он к полёту не готов". Это не значит, что испытателем может быть человек, не готовый к подвигу. Как раз наоборот, повседневная готовность к неожиданным, экстремальным ситуациям в полёте, когда необходимо действовать мужественно, для испытателя – неотъемлемая профессиональная черта. Но он не должен рассматривать свою работу как подвиг. Для него подвиг – элемент профессионализма.
Это же следует сказать и о профессиональном революционере… А Ленин был высоким профессионалом своего революционного дела.
Рисковать собой, бросая бомбу в великого князя, глупо и бессмысленно.
Рисковать собой, когда грозит арест и долгое выключение из работы по руководству партией, необходимо по чисто деловым соображениям. И Ленин без колебаний ступает на ненадёжный лёд Финского залива – как это было осенью 1907 года…
Подвиг?
Нет, конечно, – досадная, чреватая гибелью, но – необходимость.
И – не более того…
Свою работу Ленин никогда не считал героической, а когда работа требовала от него героизма, он воспринимал это как неизбежные издержки работы, как досадную её специфику.
Так смотрели на дело в революционной эмиграции далеко не все, к тому же – в эмиграции, весьма разнородной по политическим платформам, по возрасту и опыту работы эмигрантов, по рисунку натур типичных представителей различных эмигрантских кругов: эсеров, бундовцев, меньшевиков, "трудовиков", анархистов, и т. д. и т. п.
Не только убеждения, но и быт большевиков и, скажем, меньшевиков, очень различались. Меньшевик Юлий Мартов, например, был неряшлив и интеллектуально, и в быту. Большевик Владимир Ульянов, напротив, имел строгий, чётко логичный ум, был аккуратен в одежде и общежитии.
Но с тем же Мартовым – бывшим близким другом, Ленину приходилось постоянно общаться лично и через письма, обсуждать хотя бы частично общие задачи и проблемы, дискутировать, пытаться переубедить…
Было бы небесполезно отдельную главу посвятить анализу эмигрантских писем Ленина к тем или иным адресатам, где речь идёт только об отношении к тому или иному партийному деятелю – Радеку, например…
И параллельно – анализу переписки Ленина в тот же период с тем же деятелем, с тем же Радеком…
Читая многие ленинские письма год за годом, скажем, с конца 900-х до середины 10-х годов, не всегда поймёшь – об одном и том же человеке, или о разных людях пишет Ленин?
И, в свою очередь, не всегда понятно – Ленин, или кто-то другой в разное время пишет об одном и том же человеке?
Глупцы усматривают в этом факте (а это – факт!) "политиканство" Ленина, его якобы склонность к интригам, к склоке, и т. д. В действительности же Ленин был вынужден то и дело идти на компромиссы там, где это было возможно, а при этом ни за что не идти на компромиссы там, где они были недопустимы.
Линия Ленина нередко бывала гибкой, но всегда – последовательной, непрерывной в своём развитии. Можно ли было сказать то же самое о многих, с кем Ленину по его деятельности профессионального революционера приходилось в эмиграции взаимодействовать?
Отсюда и проистекали разные оценки одного и того же человека в разные периоды. Не Ленин был непоследователен, непоследовательными и противоречивыми были многие из тех, с кем ему приходилось иметь дело.
Политическая эмиграция, а тем более – дореволюционная российская политическая эмиграция, неизбежно была чревата ссорами уже потому, что в психологическом отношении политическая эмиграция – всегда стресс.
Ленин, Крупская и другие – даже самые "твердокаменные", большевики-ленинцы исключением здесь не были и быть не могли! Просто кто-то переносил стресс мужественно, а кто-то им, так сказать, любовался.
Ленин оказался вне Родины не потому, что совершил уголовное преступление и сбежал от наказания, а потому, что его не устраивало на Родине её общественное устройство и он хотел заменить его другим. Он любил Россию, а жить в ней и работать не имел права, потому что для той России, которая есть, он был официальным изгоем.
Примирись со строем, и сможешь вернуться, увидеть мать, сестёр, брата…
Увидеть русские берёзовые рощи, Волгу, московские улочки, Невский в Питере, пойти в Третьяковку…
Да попросту сможешь услышать родную русскую речь – не в эмигрантском застолье, а на приволье, под родным небом!
Ан нет!
Конечно это был стресс – подавляемый, загнанный в подсознание, но постоянный. А на всё это накладывались политические разногласия в партийной среде, непонимание и ещё много всякого разного…
Жизнь в эмиграции всегда не сахар, и даже деятельная политическая эмиграция накапливает психологическую усталость. Причём поводы к этому дают не только враги, оппоненты, но и нередко товарищи. Вот Ленин пишет 25 февраля 1911 года Алексею Рыкову:
"Дорогой Власов! Сейчас получил Ваше письмо и спешу ответить немедленно…
…Ваша основная ошибка – что Вы верите словам и закрываете глаза на дела. Вам наговорили "добрых слов" разные люди вроде Домова или Алексинского, или ещё не знаю кого, и Вы верите, Вы пишете: "Вперёд (группа отзовистов. – С.К.)… наш возможный союзник…"
Это неправда. Это лживые слова жуликов, готовых обещать что угодно, лишь бы замазать то, чту есть, их особую школу, их 85 000 р. от эксов.
Если Домов отходит от "Вперёда", то ведь Домов – учитель гимназии, обыватель, баба, а не политик. Если Алексинский "ссорился" с Богдановым и К, то теперь вот, вернувшись из Болоньи, он вполне опять помирился…
Вы полагаетесь на слова и оставляете себя бессильным на деле – это значит повторять роковую ошибку…"
"Домов" – это Михаил Покровский, будущий редактор серьёзного ленинского труда об империализме как высшей стадии капитализма, будущий советский академик-историк.
А Алексинский – это и есть Алексинский, бывший "товарищ Пётр" и будущий "разоблачитель" Ленина летом 1917 года. Для характеристики позднего Алексинского ещё эмигрантского образца не мешает познакомиться с извлечением из циркуляра Департамента полиции российского МВД от 7 июля 1913 года № 101901, где сообщалось о расколе в группе "Вперёд":
"Поводом к расколу послужили разногласия, существующие между двумя лидерами этой группы – бывшим депутатом Алексинским и Луначарским. Разногласия хотя и возникли на почве культурных начинаний Луначарского и приняли внешнюю форму спора о чистоте марксизма, но в действительности носили чисто личный характер, благодаря неуживчивому характеру Алексинского, который ранее уже способствовал уходу из этой же группы известного экономиста и бывшего члена Центр. Комитета – Богданова".
Вот таким путём шёл Алексинский – от амбиций к склоке, от склоки – к амбициям, а в итоге – к провокации и предательству.
Полностью письмо Ленина к Рыкову, частично цитированное выше, занимает в 48-м томе более четырёх страниц, и читать его – если, конечно, знаешь и понимаешь, о чём идёт речь, весьма интересно. Так, отвечая на сомнения Рыкова, Ленин пишет: "А насчёт осколков (будущих!!) не заботьтесь. Будем мы сильны – все придут к нам. Будем слабы, будем верить в слова, – нас осмеют, и только…".