Надписи на стенах гораздо живучее.
Петя вымок до нитки во вторник. Синоптики передавали дождь всю неделю, но он легкомысленно махнул рукой, глядя на собирающиеся тучи, пока смешивал кисловатое молоко с засохшими хлопьями в тарелке в однородную массу. Обратив внимание - стряхнул в чёрный мешок около мойки, отправив испачканную тарелку в раковину. Не привык о себе заботится. Другим позаботится некому. И незачем.
Отопление ещё не дали, потому Петя, поёжившись, моргнул медленно, глядя в пыльное зеркало в ванной. На осовелый взгляд уставших красных глаз в обрамлении нездоровой синеватой бледности лица. Засыпать на балконе при таком раскладе было лучшей идеей, что могла прийти его воспалённому мозгу.
Но об этом он подумает позже.
Мальчуган, лет пятнадцати, старательно выскрёбывал на бетонной стенке оградки завода ножом какую-то надпись. Часов в пять утра. Петя на часы не посмотрел, когда выходил дежурно покурить. Да и никогда не был любопытным человеком. Однако эти действия пробудили в нем старые воспоминания, и он решил посмотреть, когда уже автобус должен будет везти его с остановки на работу, что же там будет написано. Не маркером, а ножом. Романтика.
Какие-то типа умные слова, как стенка Ахматовой, исписанная таковыми в засаленном лоском Питере. Или обычное «Хуй», что маловероятно, ибо это же не баллончик с химозной краской, которую купил батя в надежде не тратиться на скрытие царапин на новеньком авто в кредит, которое ударил во второй же день. Пара тысяч же будет жечь грудь и давить жабой ещё несколько лет. Да и такие надписи, как правило, закрашивают песочной краской не в тон серым панельным домам, привнося грязь. Стены без краски были чище и уж гораздо чище души человека. А, может, тот написал ничего не значащие через пяток лет имена с сердечком между и пару строк. В пятнадцать ещё, как ни странно, верят в любовь.
Парень неосторожно задел ногой металлическую банку «Балтики», и она разлилась вонючим содержимым под ноги. Петя без всякой брезгливости прошёл по сползающему в канализационное отверстие под бордюром ручейку взглядом. От дыма занемело лицо. Только теперь отчего-то стали ещё липнуть к не заледенелому коркой асфальту старые прожженные кеды. Наверное, до того наступил в какую-то лужу или что-то вылили в снег. Он не смотрел.
Снежинки кружились у негорящего фонаря. Сколько себя Петя помнил - он никогда не зажигался. Ни тускло, ни бледно. Единственный в ряде. Почему до сих пор не сменили лампочку или, в крайнем случае, его просто не снесли, оставив две бетонные палки, торчащие из земли, он не знал. Всю жизнь живет тут, да не знает. И не интересовался.
Ещё обсчитали на кассе в «Пятерочке», сказав, что на товар уже нет акции и пришлось переплатить шестьдесят рублей за банку растворимого кофе. Эту «акционную» цену он видел здесь недели две назад до поднятия цен. Стандартные механизмы. Видимо, у него просто на лице написано, что он лох, потому что заместо синего «Chesterfield» пробили красный.
Какая разница, все равно уйдёт три с ходу. Только цена. Может, аванс переведут в конце недели.
Но видя бы со стороны свое лицо так, конечно, не сказал бы о лоховстве. Усталости. Розовые полосы от подушки, потому что магазин в трёх минутах, трехдневная щетина в купе с желтым табачным налетом зубов, который не брала ни одна паста, голубые глаза, что стали уже красными, – из существенного и более доступного глазу.
Когда Петя возвращался с рюкзаком на плече, куда успел закинуть, так это, пачки три доширака, растворимого кофе, сигареты, то парня уже не было. Была только примятая неаккуратно банка, так и не донесённая до мусорки. И на пару окурков больше в старой клумбе. Там давно уже не росло никаких цветов, и зима была не причиной. Просто никто не хотел этим заниматься. И видеть цветы, а не окурки. А так, - прикольная мусорка.
Петя усмехнулся, смотря на надпись. Она небольшая, уместилась на одной грани узорного выступающего шестиугольника бетонного забора.
«Нет никакого навсегда. Не для двоих. 5:23».
Человек уходит - воспоминания остаются. Мечты, планы, разговоры. Когда могли переписываться всю ночь, а потом это сократилось до скупых коротких диалогов и вовсе сошло на «Нет». Однажды человек просто не поздравляет тебя с днём рождения.
Все люди становятся теми, кем так боялись стать. Клялись в детстве в том, что не будут пить, курить, материться, врать, а в итоге… А ничего в итоге, потому что соврали. И внутренние дети от этого негодуют. Люди всегда врут, гордо нарекая это «Заставили обстоятельства», «Приукрасил - не солгал», «Во благо» и прочей канителью, всегда по разному и в зависимости от удобства на данный момент.
Хотя Петю мало заботили чужие истории. Не заботили. Ведь человека по прошествии времени не заботит то, о чем он переживал в свои пятнадцать лет. Это было давно и неправда. Все становится если не пустым звуком, то малозначимым остаточным неприятным ощущением того, что давно кончилось. Возможно, само переживание осталось, но человек уже не так к нему относится, как раньше. Всегда было интересно придумать историю соответствующую ситуации.
Может, его бросила девушка, которая клялась в любви навсегда, а в итоге изменила ему с его лучшим другом. Может, у него умерла мать после продолжительной, но безуспешной борьбы с раком. Может, он потерял смысл жизни и теперь пойдёт на старый заброшенный элеватор времён совдепа, взяв в этой же «Пятерочке» по криво замазанной ксерокопии паспорта уже водки за сто сорок по акции. Черт знает, что может быть, но спрашивать уже не интересно.
Уже через неделю эту надпись покроет толстый слой краски, как и многие другие. Стена была облюбованным местом для сохранения воспоминаний, потому что даже если замазать надписи они остаются. Стены хранят все.
Все проходит. Эмоции, время, люди, чувства. Но записи на стенах гораздо живучее, чем в памяти. Память - игра сознания.
А на стенах остаются и мысли, и чувства… Все остается.
Петя стряхнул на землю сигаретный пепел. Кажется, он опоздал на свой автобус. Тот ушел без него.
Парень сощурился, глядя на грязный след выхлопной трубы, а после в затянувшееся серыми тучами небо.
«Все слова - это ненужный выхлоп в вечность» дописал под фразой парня Петя маркером.
Стены все стерпят.