Илья открыл дверь и впервые за почти полвека вошёл в свою квартиру. Эти годы он начал считать по пути из порта, но так и не вспомнил точную дату, когда уехал из дома в свой первый полет. Постоял на пороге, присел на край стула. Тяжело стало в последнее время, особенно, когда приходят мысли о прошлом. Шутка ли — столько лет за плечами. Ему повезло застать ещё торжества по случаю закладки первой станции на Луне, и старт первой экспедиции к Марсу. А сейчас весь внутренний пояс плотно заселён, и попытки обосноваться на Нептуне и Уране уже не выглядят робкими. «Кто бы мог представить ещё совсем недавно?»
Он давно запланировал с выходом на пенсию вернуться на Землю. По условиям контрактов за жильем разъездных сотрудников присматривал земной персонал: в доме все было в идеальном порядке и на своих местах. Раньше Илья считал, что ему трудно будет вспомнить, привыкнуть к устаревшей обстановке. Но с первого же шага он погрузился в ту дополетную жизнь — во все эти крашеные стены, икейную мебель из стекла и полированного дерева, в бумажные книги и совсем старенький мак-спейс — он и забыл, когда в прошлый раз видел настоящий плоский монитор.
Вздохнув, Илья встал, зашёл на кухню, прошёлся по комнатам, разложил нехитрый свой багаж. Земля даёт о себе знать тяжестью: на внутренних планетах, и тем более на Луне притяжение меньше земного, а на внешних с помощью антигравитации вес уменьшают искусственно.
В спальне все ещё висела рама с холо-постером старта первого фотонного корабля. Это был его любимый кадр: едва угадываемый в темноте чёрный корпус на фоне восходящего солнца только что запустил генератор, и из хвостовой части появился первый ослепительно белый луч с бледно-голубым сердечником. Чтобы снять это он чудом выпросил университетскую практику на орбите и на одном из лунных буксиров ловил момент старта на свою первую голографическую мыльницу. Этот кадр очень хвалили в студенческом фотоклубе, и Илья даже послал его в один из популярных тогда фотожурналов. В тот раз ему ответили, что технически снимок безупречен, но художественной ценности не представляет, и не опубликовали.
***
Уже и не вспомнить, когда он впервые взял в руки камеру. Скорее всего, во время отдыха с родителями. Все так начинали, как же еще. В те первые истинно мирные годы страну как раз захлестнула мода на новые курорты: Батуми, Тартус, Кешм, Сокотра. Морские волны, пальмы, смешные рожицы, нарисованные на песке, обнявшиеся мама с папой. Вспомнив родителей, Илья взгрустнул и, чтобы развеяться, полез в свой загашник: открыл полку с его первыми камерами.
Кэнон-сотка, первая цифра, подарок родителей, когда они заметили интерес сына к фотографии. Все еще прекрасно работает.
Беззеркалка Фуджи. Она стоила ему пары лет экономии после случайного обзора в интернете с шикарными фотографиями звездного неба. С этой статьи он загорелся астрографикой: «рисованием звездами». Тогда это только-только вошло в моду, а спустя годы возникла целая около-астрографическая индустрия: сложные рельсовые штативы и автоматы поворота, следящие за движением звезд по небу. Все это позволяло создавать на длинных выдержках невиданные ранее шедевры из закрученных ярких пучков звездных треков, светящихся на фоне черно-синего ночного неба. Несколько школьных лет Илья был полностью погружен в эту тему, подписался на все астрографические паблики и многие ночи проводил с камерой на балконе или в соседнем парке. Когда пришла пора выбирать профессию, он уже был довольно известен в мире астрономии, и дюжиной его фотографий даже проиллюстрировали научные статьи. Выбор был очевиден. Его учеба в университете совпала с рядом событий, которые позже назовут революционными: договор о всеобщем разоружении перенаправил огромные ресурсы на космические программы, а открытие гравитационных волн и создание фотонного двигателя позволили осваивать Солнечную систему неожиданно высокими темпами.
Первые фотонные корабли совершенно зачаровали Илью. Поначалу объединенное человечество направило все силы на Луну и Марс, и Илья успел избороздить их вдоль и поперек, прежде чем отправился в дальний космос. И всегда — и на работе, и в отпусках — при нем была камера. Сначала это были увесистые цифровые коробки, но с появлением голографии «плоская» цифра очень быстро устарела, и ей на смену пришли трехмерные камеры-холографы. А затем в какой-то момент иметь ай-холо, первый спутниковый телефон с реальной трехмерной картинкой стало таким же вопросом молодежного престижа, как иметь последнюю модель грави-кара с полным фаршем.
Вечера после работы он просиживал на межпланетных фотографических комьюнити и в пабликах, где обсуждались технические тонкости: светосила, трехмерные матрицы, терапиксели, боке, блики, антигравитационные штативы. Всемирные файловые хранилища полнились бытовыми холо, которыми участники иллюстрировали, что камера X «моет» красивее камеры Y, а резюме отличались превентивной жесткостью: «этот шлак дает суровые хроматические аберрации, опять соньки облажались». Илья снимал много и при любой возможности, у него появилась мечта стать известным фотографом-профи.
Многочисленные отпуска (освоителям полагались существенные льготы) он проводил по одному и тому же сценарию: нагрузив себя кучей техники, улетал в отдаленные, едва открытые и почти неосвоенные регионы. Работа в космосе позволяла ему бывать в разных концах известного мира от Меркурия до Сатурна. Там, где открывались уникальные пейзажи, он делал терабайты снимков в надежде на тот самый, который введет его в мир большой фотографии. Правда, Илья представлял себе этот мир довольно смутно: его голографии множатся в сетевых журналах и альбомах, а там выставки, поклонницы и последователи. Особенно ему нравилось снимать кольца, залетев на один из сатурнианских спутников.
Однажды Илья решился послать свои лучшие холо в SpaceGeographic. Несколько недель он тщательно фильтровал свой архив, собрал серию из на его взгляд красивых горных пейзажей: внутренний кратер марсианского Олимпа, меркурианские эскарпы и необычный ракурс на кольца при заходе в плотную атмосферу Сатурна. Через пару месяцев ему пришел ответ, означавший примерно следующее: наше издание публикует только качественные снимки, ваши не дотягивают до наших стандартов, но дерзайте и пробуйте, мы надеемся, что в следующий раз у вас обязательно получится.
Разочарование было так велико, что Илья почти год не брал в руки камеру, а о журналах и думать забыл. Еще через несколько лет он снова собрался с силами и попробовал поучаствовать в конкурсах голографии. Каждая неудача сильно била по его самолюбию, но он продолжал. После третьей попытки он стал больше обращать внимания на работы конкурентов, а после шестой убедил сам себя, что никогда не сможет сделать ничего подобного. Мир расширялся, все больше фотографов получали возможность посещать самые отдаленные уголки солнечной системы, техника развивалась потрясающими темпами, каждый месяц появлялось что-то новое, затмевающее все предыдущее. Догнать этот процесс у него не было никакой возможности. Илья решил, что ни деньгами на технику, ни свободным временем простой освоитель не может конкурировать с теми, кто живет только голографией.
Он терялся в догадках о технических секретах этих богов от фото. На самом деле все просто: некоторым людям дан особый дар видеть волшебное в самых обычных вещах. Люди в большинстве о нем не догадываются или смутно чувствуют его в гениальных снимках, но не могут внятно сформулировать. Но несколько человек в мире просто берут камеру и снимают. Голографии, перед которыми Илья преклонялся, простаивал на выставках, изучал в сети и в альбомах, в основном были сделаны в самых простых условиях. Он стал подозревать, что, может, дело не совсем в технике. Умение «увидеть» и вовремя нажать на кнопку стало казаться важнее возможности полететь на экзотическую планету. Илья принялся читать о великих фотографах прошлого, заказывал старые фотоальбомы, старался уловить именно тот, самый нужный момент. Но признание никак не приходило, хотя он по инерции продолжал снимать и рассылать свои работы. Удовлетворения от съемки становилось все меньше, постепенно он перестал летать в отпуска, но вернулся на форумы. Чужие успехи сделали его едким, в каждом заметном холо он находил изъян, обычно почти незаметный, зато часто упоминал известные имена, и сравнение было не в пользу софорумников.
Семью Илья так и не завел, списывая это на частые полеты. У него появилась привычка перед сном размышлять о природе творчества, о котором часто читал, но размышления приводили к выводу, что для него это пустой звук. Он знал все о линиях на миллиметр, а правиле двух третей, его горизонты были идеально горизонтальны, но для посторонних зрителей его голографии были пусты и неинтересны, и он не понимал, почему.
Давно ожидаемая пенсия подошла как нельзя кстати. Из-за частой гибернации, о которой земляне знали пока еще мало, здоровье Ильи расшаталось, и на Земле он думал заняться лечением всерьез. И вот он дома.
***
История всей жизни и разочарований развернулась перед ним, пока он перебирал камеры. Шершавый пластик приятно волновал пальцы и провоцировал нажать на кнопку. Илья вспомнил детство, прогулки с родителями, огромные, как мир, детские радости и такие же вселенские детские катастрофы. Мы не знаем доподлинно, что он переживал в эти минуты, но пару раз его глаза увлажнились. Наконец, приняв какое-то решение, Илья взял с полки камеру, поискал в сумке подходящий аккумулятор и спустился во двор.
Дом стоял у самого парка. Всего несколько шагов — и ты окружен деревьями. Илья бесцельно углубился в рощу, вышел к ручью. Все здесь было ему знакомо с раннего детства, и в то же время он как будто впервые увидел и шуршащие листья на деревьях, светлые платановые стволы, журчащую по камням воду. Озираясь, он переходил с одной тропинки на другую. Раз в груди что-то шевельнулось, он повернулся туда, откуда только что отвел взгляд: два перекрещенных вяза склонились к ручью над горбатым мостиком. Машинально он поднял камеру и, забыв о канонах композиции, сделал кадр, который показался ему неудачно кособоким.
Чувствуя нарастающую тяжесть за грудиной, Илья захотел вернуться домой. Тропинка шла мимо детской площадки. «Надо же», — удивился он, — «их все еще делают». Горки, веревки с узлами, башни и переходы — все было как в его детстве, только металл заменили безопасным пластиком, а яркие цвета — мягкими пастельными тонами. На площадке резвилась стайка детей разных возрастов. «Так далеко улетели, а здесь все то же: штормы, скрипящие мачты, сражения, ты за ковбойцев или за индейцев, — все такое же неистощимое детское воображение». Илья сделал еще один кадр с играющими детьми, задумался о том, куда после детства подевалось его собственное воображение, и было ли оно вообще, но почувствовал, что слишком устал.
***
Так его и нашли наутро — сидящим на лавочке у детской площадки с камерой в руке, привалившимся плечом к дереву. На скромных похоронах были двоюродные брат и сестра, единственные земные родственники.
Илья уже и забыл, что много лет назад камера была настроена на удаленную пересылку отснятых фотографий в облачное хранилище его студенческого фотоклуба. Клуб все еще существовал, и клубный админ очень удивился, когда на файлообменник вдруг пришли два цифровых фото давно забытого формата: много лет участники обменивались исключительно голографиями. Еще больше он удивился, открыв файлы: в груди екнуло, к горлу подкатил комок. Парнишка связался с председателем клуба, который еще помнил Илью, вместе они показали снимки другим участникам. Единодушно было решено, что эти два снимка надо вывесить на ближайшей выставке, хотя они не подходили ни по формату, ни по стилю. Попробовали получить согласие Ильи Борисовича и тогда узнали о его смерти.
Сарафанное радио быстро разнесло весть о неизвестном гениальном фотохудожнике, и выставка имела успех. Среди голограмм на стенах встречались очень хорошие, но дольше всего посетители задерживались у двух черно-белых бумажных снимков в простых паспарту: обнявшиеся вязы над горбатым мостиком, и мальчик, передающий девочке лопатку в обмен на мячик.
Автор: Денис Кабанов
Источник: http://litclubbs.ru/writers/1835-haip.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
