Ухоженная, хорошо одетая дама. В годах. Ей примерно семьдесят пять. Она и при коммунистах, и в новой России работала в администрации района. До пенсии. Трудные подростки и неблагополучные семьи – предмет ее «заботы».
Нужно было брать на учет, наблюдать и меры принимать. Ходатайствовать, чтобы кого-то лишили родительских прав. Следить, чтобы трудные подростки, дошедшие до края, попадали в специальные интернаты.
Она гордо говорит, что спасла несколько детских жизней от неминуемой гибели. Потому что вовремя удалось изолировать от ненормальных родителей.
- Что главное? – рассуждала дама. – Выявить пьющие семьи, отобрать детей. Отправить их в приюты, в детские дома. Чтобы профессиональные педагоги занимались их воспитанием.
У дамы есть убеждение. Что запущенные дети потеряны для общества. Их уже не исправишь. У таких детей одна дорога – в тюрьму, когда они вырастут.
У нее сосед по даче очень скромный интеллигентный человек. Он работает врачом-травматологом. И они иногда общались вечерами, когда утихали садовые работы. Дама приходила к нему поговорить на досуге.
Общество было классовым и останется классовым. Об этом дама неустанно любила повторять. Сын кухарки до старости останется сыном кухарки. Потому что дальше и выше своей среды не прыгнешь.
Вот она, умная и гордая дама. У нее папа и мама – профессора университета. В доме всегда был достаток. Хорошее питание. У детей – культурный досуг и спорт. В доме много книг. А еще литературная русская речь.
- Понимаете, - утверждала она. – Ребенок из культурной и обеспеченной среды прорастает в нее корнями. Он плоть от плоти.
За детьми из таких семей – будущее. Потому что они – элита.
А другие дети? Из черных, пропахших перегаром бараков? Что они видели? Видели нищету, голодали. Их родители матом ругались и дрались. В доме ни одной книжки.
Такие дети как трава в поле. Из них ничего культурного не вырастет.
«Вот мы с вами, - обращалась она к травматологу, - пропалываем грядки. Если этого не сделать, то овощи задохнутся».
Так, якобы, и в обществе. Нужно давать тепло и свет детям из культурных семей. А тех – которые с улицы, которые, кроме пьянства родителей, ничего не видели, их, к сожалению, не исправишь.
И вспоминала все свои посещения таких «ужасных» семей. Чтобы зайти в их так называемое жилище, нужно было капать духи на платок и дышать. Черные спившиеся женщины, алкоголики - мужчины с лицами обезьян. Маленькие грязные дети, как поросята.
Приходилось даже жестокость проявлять. Насильно отбирать у таких «мамашек» детей. Создашь комиссию, приедешь, все проверишь, примешь решение об изъятии ребят. Конечно, вынуждены были силу применять. Общество иногда должно быть жестоким.
В одной из таких семей мальчишку у матери отобрали. И отдали в дом ребенка. Очень неприятная была сцена. Гадкая сцена.
Спасли ребенка от физической смерти. Сейчас наверняка где-нибудь сидит. В какой-нибудь колонии. Потому что у этого ребенка было лицо звереныша.
- А я вас сразу узнал, Нина Константиновна», - сказал врач-травматолог. Только не стал прошлое ворошить.
В первый год он очень плакал, по маме скучал. Затем его забрала к себе тетка – родная сестра матери. Опекунство оформила.
Матери удалось уйти от свирепого мужа.
«Только тогда общество на мать внимания не обратило. Усугубило ее страдания».
Сложно все это. Только вот этот врач колонию видел только по телевизору.
Гордая дама дар речи потеряла. Ей было очень неудобно. А доктор сказал, что двое его коллег – выходцы из отдаленных деревень. Их бабушки расписаться не умели. Еще один доктор – тоже из неблагополучной семьи. И ничего. Никто не сидел в тюрьме. Все за свою жизнь немало добра людям сделали.
Дама неловко на ноги поднялась. И больше на участок доктора не приходила. Непонятно, почему.