Сквозь мутное стекло банки убранство хижины выглядело еще более искаженным и отвратительным: подвешенные к потолку чучела летучих мышей, ящеров разных размеров, пучки трав, сушеные лягушачьи лапки, грубые каменные стены со следами плесени, затянутые паутиной углы, со множество засохших трупиков мух, потемневшая от времени и заляпанная подтеками, вызывающими неприятные мысли, мебель, закопченный потолок со свисающими лохмотьями сажи от коптящего очага и грубых жировых светильников на стенах.
И сама хозяйка хижины: скрюченная, свисающий к подбородку, словно клюв хищной птицы, нос, нечесаные сальные патлы, костистые пальцы с черными когтями, горящие злобой, из теней на лице, глаза. Злая Колдунья. Собственно та, что посадила Волшебный Ветер в ту самую банку, из которой он и смотрел сейчас на неприглядную часть окружающего мира, на которую только и можно смотреть, находясь в заточении в стеклянном сосуде, стоящем на полке хижины Злой Колдуньи.
Для чего она его поймала, можно было только догадываться. Но причины, скорей всего, были. Ведь Ветер не зря назывался волшебным: мог принимать многие состояния и формы, что не подвластно, собственно, если можно так сказать, обычной воздушной стихии. Водой проще всего становился: было что-то родственное в струях этих стихий. Огнем мог обернуться, войдя в тесный контакт и раскалившись. Или через состояние влаги — в себе отразив. Звездами, кстати, тоже мог стать таким же образом. С землей сложней всего получалось: не терпела его суть остановки полной — разве что ненадолго.
Видимо свойства эти и хотела использовать Колдунья для черных своих дел, да видать способ пока не нашла. Долго уже Ветер в банке сидел — запылилась вся.
Смотрел он сквозь грязное стекло и мысли витали, в его легкой сущности — сущность-то легкая, а вот мысли тяжелые: маслянистые, безрадостные: «Как же в небо хочется: ширь бескрайнюю ощутить вокруг. До чего давят стенки эти проклятые… мочи уж нет!» — И в банке взвихрился отчаянно, закрутился винтом вдоль гладкой преграды: не зацепиться, не вывести из равновесия тюрьму ненавистную.
Зыркнула Злая Колдунья из-под бровей косматых:
— Кружишь?! Да хоть закружись — не вырвешься. А и сможешь вдруг — схвачу и обратно брошу. Вот у меня где! — выставила костистый кулак в сторону банки. — Свободу ему! Ишь, размечтался. Моя власть! Найду ишо тебе применение, посиди пока.
И к делам своим вернулась: зелье варила в котле очажном — курилось зелье паром желтым густым. Хотя может и суп какой варила, кто разберет.
Вспомнил Ветер, как попался Колдунье. Как трепыхался, змеей свои воздушные струи выкручивая, метался яростно, воздуха упругостью тщась пальцы цепкие разжать. Бесполезно — крепка хватка. Водой сквозь пальцы железные пытался уйти, став из воздуха вихря волны всплеском — словно ковшом подчерпнула, не удалось уйти. Бросила Колдунья его в заточение со словами:
— Мне все одно! Хоть сразу всем стань! Чую тебя, не вырвешься!
На полку с узником кот запрыгнул: черный, конечно. Глазами зелеными глянул, кругом банки прошелся, как обтек ее телом, сел.
— Сидишь значит, — то ли спросил, то ли очевидное отметил кот. — Удивляюсь тебе: Волшебный Ветер в банке! Расскажи кому — не поверят.
Ветер от возмущения аж три витка сделал в узилище своем.
— Поиздеваться пришел?! Колдуний прихвостень! — выдал вспыльчиво. Умел он и с животными, и с предметами общаться: не словами, конечно, — мыслями.
Да-да, и у предметов есть мысли: другие просто, не такие, как у живых существ, более медленные и ограниченные их существованием в мире. Но есть. Как, например, и у банки, в которой Ветер сидел, мысли тоже имелись. Было дело просил ее Ветер помочь:
— Выпусти меня! Что я сделал тебе, что ты меня держишь? — докричаться пытался.
— Суть моя — ограничивать пространство. Не держу тебя. Просто ограничиваю пространство, в которое ты попал. По-другому не могу, — ответила она, медлительно выражаясь, и больше на попытки докричаться не реагировала.
Дак вот, к коту черному возвращаясь — тот на оскорбление не обиделся, посмотрел только прищуром зеленым:
— Прихвостень? С чего бы? Хвост-то у меня, не у нее: это она у хвоста моего.
— Служишь ей! Живешь в хижине этой мерзкой! — продолжил бушевать Ветер.
— Служу? Вот еще! Поспешность выводов вас не украшает. Это тебе, стихии вольной да волшебной под открытым небом благодать, а нам — котам — под крышей уютней как-то: дождик не мочит, у очага погреться можно, мышей здесь полно, опять же. А понадобится, так хоть куда прогуляюсь: не держит никто — красота! — спокойно промурлыкал в ответ. — Тебе вот удивляюсь: я вот просто кот, а хожу куда хочу, а ты Ветер Волшебный и в банке сидишь. Чудно! Ты может сам так желаешь?
— Я?! Сам?! Да твоя хозяйка...! — Ветер осекся, продолжил чуть спокойнее, — Ладно, не хозяйка — ну ты понял в общем — схватила меня и засунула сюда. Не могу вырваться, пробовал уже. Да и настороже она, опять поймать грозится. В прошлый раз умения мои не очень вручили.
— А, ну ладно, бывай. Пойду мышей погоняю, — и кот, соскочив с полки, вальяжно прошел к приоткрытой двери и выскользнул прочь. Ветер с завистью посмотрел ему вслед.
Как ни крути, а прозвучавшие слова зацепили его: о том, что может он сам так хочет, в неволе сидеть. Вот вроде и глупо это звучало: вольная стихия, в сути которой свобода и вдруг сама узником стать пожелала. Но что-то не давало покоя: банка вот сказала, что ее суть пространство ограничивать, вдруг и суть Злой Колдуньи хватать тех, кого может поймать? А раз хватать, значит сажать куда-нибудь. И раз он попался, значит сам готов к этому был, или к другому не стремился — все одно. «Бр-р-р! Ерунда какая-то», — все существо его взбрыкнуло от таких размышлений, но совсем их отбросить не удалось.
На следующий день кот пришел опять. Сел перед стеклянным узилищем, умываться принялся. Между делом мурлыкнул:
— Ну, и как ты? Думаешь сидишь?
Ветер чуть всколыхнулся:
— Да, вот думаю теперь: я всегда свободный был, тем становился, другим. Вся вселенная в прядях моих, звездами всеми горел, всеми ветрами летал. Реки, океаны, моря: не было преград. А теперь вот, в банке какой-то.
— Я — не какая-то. Я — банка, в которой ты сидишь, о великий, — сказала вдруг банка и опять намертво замолчала.
Кот, перестав умываться, спросил:
— И как же Злая Колдунья поймать-то тебя сумела, коли всем быть можешь? Это ж какая мощь! Ураган, потоп, пожар лесной! Нам, котам, такое и не снилось.
— Не знаю я, боролся как мог, изо всех сил напрягался. Схватила меня, как ни бушевал: сильнее оказалась. И откуда взялась на мою голову?!
— Всем говоришь? Боролся? Не помогло? Угу, — спросил загадочно кот и, уже уходя, добавил, — Может зря, всем-то?
И спрыгнул с полки, не обращая внимания на несущиеся вслед вопросы:
— Что ты имеешь в виду? Что значит зря?
Вот опять, разбередил всего и ушел не оглядываясь, а Ветру теперь думай: вот как может быть зря бороться, если хватают и воли лишают. Вместе с тем, с мыслями о борьбе, слова кота взывали к чему-то давнему: оно брезжило с краю, вызывая ощущение — вот, вот сейчас выглянет и станет все понятно. Память о доброй мощи вокруг, о отце: он рассказывал Ветру о чем-то важном, значимом, кружа вокруг своими могучими вихрями, поддерживая, направляя. Но отдающие сладкой печалью слои памяти никак не складывались в понимание, ясную картинку, оставаясь пронизывающим чувством о поглощающей заботе, надежной защите и опоре.
Перестал узник в банке метаться почем зря: облаком, мерцающим, на дне осел, совсем в глубокие раздумья погрузился. Не приходило понимание — состояние вот пришло. Ярость улеглась, мысли остались: не тяжелые — ищущие, вопрошающие.
«Если не всем, то чем? Если не бороться, как вырваться? Как? Кем ни стань, чует она — хватает. Кем стать? Жидкой землей? Воздушной водой? Твердым пламенем? Нет, не то, не то, — размышлял Ветер, взмолясь наконец, — Батюшка! Помоги понять! Откликнись из глубины времен!» Послал внутренний клич всплеском отчаяния и затих в прострации.
На третий день кот, вспрыгнув на полку, прямо спросил:
— Ну как, готов?
— К чему? — удивился спокойно, немного устало Волшебный Ветер, состояние спокойно лежащего облака не меняя.
— К этому, — ответил тот и, обходя банку, столкнул ее на пол. Банка, от встречи с твердыми плахами, разлетелась вдребезги на сотни брызнувших, восторженно звякнувших осколков.
Ветер на мгновение оторопело застыл, но природа тотчас взяла свое и он, с возрастающим ощущением свободы, взмыл к закопченному потолку хижины, приведя космы сажи в сумбурный танец.
Злая Колдунья вскинулась на лежанке, где отдыхала после утренней суеты: глаза вспыхнули красным светом в сумраке хижины. Метнулась взглядом к осколкам на полу и сразу беглеца горящим взором отыскала. Броском стремительным руки ее выстрелили в сторону Ветра, в два раза длиннее став: схватили, впились пальцами когтистыми. Размышлений вчерашнего дня как небывало: привычно бороться он принялся, силы яростно в бой бросая, раскручивая мощь волшебную на всю катушку. «Умру, а в заточение снова ни за что!»
Забился урагана крылом, утварь в воздух поднимая, пыль вековую винтом: держат жуткие руки, стоит Колдунья, как ногами в землю вросла, лицо гримасой злой застыло, глаза щелями багровыми. Водопада силой бешенной обрушился, как в тесное каменное горло попал: обвили руки узлами-змеями, пеленают струи, не вырваться. Уже хохочет злобная старуха, потешается. Очага пламя отразив, огня всполохом стал гудящим, обжигающим, грозящим в уголь превратить сквозь пропеченный: только злорадней зареготала Злая Колдунья, сполох тот из ладони в ладонь перекидывая.
Отчаявшись, поник Ветер прядями безвольными: и в этот раз не сложилось, сломила сила недобрая его ярость и напор.
— Вот, то-то же. А то ишь, разошелся! Сказала же — моя власть! Ладно, понадежней тебя упрячу, чтоб всякие тут не шастали, боками не скидывали, — проворчала Колдунья и, пригрозив сидевшему с недовольным видом у очага коту, пошаркала к стоящей в углу глиняной бутыли ведра на три. — Отсюда уж точно не вырвешься.
Это был конец. Еще миг назад ощущая себя свободным, Ветер осознал возможную вечность заточения. Но не вспыхнул в отчаянных судорогах безнадеги: удержало что-то от суеты бестолковой у края, который и у такого существа имеется. Расслабился и взором ясным на жизнь свою прошлую посмотрел, прощаясь.
Лишь снизошло на него состояние последней черты, словно калитка какая открылась, воспоминанием щемящим окатило: всплыло из глубины, как на заре рождения, рассказывая, юному тогда еще Ветру, премудрости воплощений, отец его поведал:
— Запомни: тишина — вот что самое ценное и во главе всего.
Юнец слушал, кивал, но внутрь принять… нетерпеливо ему было. Какая тишина? Лететь бы, сверкать, мчаться! Ураганом по вершинам исполинских сосен, брызгами о скалы, грозы вспышками огненными. А тут — тишина.
Воспоминание… и сразу, как с обрыва всем потоком вниз — понимание: охватило всю суть Ветра, туманом трепетным в каждый уголок проникло. Объяснить не смог бы, что понял, но объяснять и некому было. Да и ни к чему.
Вот, только всем был: разных стихий воплощением, мощью, яростью, скоростью и напором — никем стал. Тишиной: паузой вечности в буйстве вселенских энергий, связующим звеном, возведенным в ранг основы, начала. И ощутил, как пропала хватка Злой Колдуньи: точнее, прошли цепкие пальцы сквозь него, ставшего для них бестелесным.
Зашевелился нос старой карги, глаза хаотично по хижине метаться принялись, руки, длину меняя и изгибаясь, взялись все углы обшаривать.
— Не вижу! Не чую! Куда делся? Найду, попомнишь меня! — бурчала Колдунья, а в конце добавила непонятное, — Понял наконец-то, бестолковый.
Кот у очага начал довольно, с чувством выполненного долга, умываться.
Волшебный Ветер, наполненный обретенным блаженным состоянием тишины, не обратив внимания на последние слова, спокойно вылетел в приоткрытую дверь опостылевшей хижины. Он поднимался все выше и выше, вся вселенная раскинула перед ним свои бескрайние просторы. Его наполняло ликование вновь обретенного знания, понимание сути, сделавшее его неуязвимым. Он осознал, что только сейчас стал по-настоящему свободным. И вовсе не потому, что из банки вырвался.
Вспомнив вдруг про того, кто помог ему прийти к нужным мыслям, Ветер решил вернуться: Колдунья теперь не страшна, а кота поблагодарить надо. Он стремительным вихрем упал вниз, но почти у земли в недоумении замер. Подумал, что ошибся. «Да нет, дуб тот же вон, кроной машет. Да и речка изгибом приметная».
Хижину, корявую да грязную, аккуратный домик сменил, с наличниками резными, да кустами роз в палисаднике. На лавочке, у низкого крылечка, старушка опрятная сидела: вязала. Рядом кот клубочком свернулся: спал.
Ветер легонько пошелестел лепестками роз, облетел вокруг хижины, катнул клубок шерстяных ниток.
— Но-но. Не шали, — сказала бывшая Злая Колдунья.
Кот приоткрыл один зеленый глаз, зевнул и снова уснул. Или вид сделал, кто знает.
Ветру казалось, что вот, он так много понял, вырвавшись из плена. Но оказалось, это еще не все: много большее знание наполнило его мягкой, как лучи весеннего солнышка, теплотой. Он мимолетным касанием ласково тронул сморщенную руку старушки.
— Спасибо, — прошелестел чуть слышно.
— Лети уже. Ждут тебя, — отмахнулась она, делано хмурясь.
Волшебный Ветер чуть помедлил… и взмыл вверх, до краев наполненный ощущением счастья и знания: он может все, и он не один.
***
Молодая женщина открыла глаза. Сладко потянулась. Рядом уютно посапывал любимый мужчина.
— Какой прекрасный сон, — прошептала она. — Я была Волшебным Ветром.
Любимый что-то пробормотал, перевернувшись на бок.
— Спи, спи, — прошептала женщина. — А я завтрак полетела готовить.
Чудесное ощущение сна не собиралось отпускать ее, все прочнее заполняя душу. Жизнь обещала новые краски и бескрайние горизонты.
Номер карты 4100 1167 8477 9834 (ЮMoney), благодарю вас за поддержку канала! :)