*Талибан – запрещённая в РФ организация
Агония прозападного режима в Афганистане завершилась. Утром 15 августа 2021 года новостные агентства сообщили, что талибы без боя взяли Джелалабад – пятый по величине город страны и важнейший пункт на трассе Кабул – Пакистан. Тогда же стало известно о занятии силами движения крупнейшей в Афганистане авиабазы Баграм, и о падении северной столицы страны Мазари-Шарифа. Не успели журналисты и аналитики отреагировать, как появилась новость, означающая полный крах режима: талибы появились в Кабуле. Президент Афганистана Ашраф Гани встретился с представителями движения и согласился передать им власть. Над кабульскими кварталами появились флаги Талибана.
Комментаторы сравнивают падение Кабула с похожими событиями 1975 года, когда столицы Камбоджи Пномпень и Республики Вьетнам Сайгон были заняты силами соответственно «красных кхмеров» и армейских подразделений Демократической республики Вьетнам (Северного Вьетнама). Однако различий больше, чем сходства: Пномпень и Сайгон пали после тяжёлых боёв, после того, как их гарнизоны были обескровлены и потеряли возможность к сопротивлению. В Кабул же талибы вошли без боя. Афганская правительственная армия без сопротивления сдавала один город за другим, местные власти распадались или переходили на сторону талибов. Это в корне отличается от финала Индокитайской войны, когда камбоджийские и южновьетнамские войска оказывали яростное сопротивление, и сдались, только когда стало нечем воевать.
Судьба режима Ашрафа Гани решилась в тот момент, когда президент США Джо Байден объявил о выводе американских войск из Афганистана. Он был обречён потому, что воспринимался большинством афганцев как чуждый, и был совершенно неэффективен в социальной и экономической сферах. Он не мог сохранить власть из-за того, что у него было слишком мало искренних сторонников.
Теперь рассуждать имеет смысл только о том, каким будет новый, талибский Афганистан. И это ставит перед миром большие вопросы.
Кто возглавит Афганистан? О лидерах Талибана почти ничего не известно. Главой движения считается Хайбатулла Ахундзада – 60-летний сын имама сельской мечети, один из первых соратников создателя движения Муллы Омара. Первой его должностью после прихода талибов к власти в 1996-м был пост сотрудника «министерства по распространению добродетели и предотвращению порока» в провинции Фарах. Впоследствии стал главным судьёй Талибана. Во главе движения встал в 2016 году. Больше о нём знают только спецслужбы стран, в той или иной степени причастных к афганским делам.
Однако, согласно первым сообщениям о переходе власти к талибам в Кабуле, место президента (будет ли эта должность сохранена – неизвестно) занял не он, а Абдул Гани Барадар – первый заместитель ещё Муллы Омара, а затем Ахундзады. О нём известно ненамного больше: возможный родственник Муллы Омара, Барадар был одним из организаторов Талибана, и после победы движения в 1996-м занимал высокие посты в армии. Но тут много неясностей: Госдепартамент США считал его заместителем начальника Генштаба, и Интерпол – заместителем министра обороны.
Как бы то ни было, оба лидера Талибана – люди без современного образования, совершенно закрытые для внешнего мира. Объединяет их то, что оба, в период самого тяжёлого положения Талибана в Афганистане, в 2010-11 годах, находились в пакистанском Вазиристане, и возглавляли пакистанских талибов, ведших в войну с пакистанской армией (в очередной раз повторилась история доктора Франкенштейна: созданный пакистанской разведкой Талибан без её санкции создал свои структуры на пакистанской территории, и вступил в войну со своими создателями, причём «крёстный отец» Талибана, полковник разведки Султан Амир Тарар, был захвачен вазиристанскими талибами и убит).
«Лицом» Талибана является мулла Абдул Хаким – главный судья движения и переговорщик в Катаре. О нём практически ничего не известно. Заместителем лидера Талибана считается и руководитель «Сети Хаккани» Сираджуддин Хаккани (сын основателя «Сети»); впрочем, «Сеть», по сути, если не самостоятельная, то автономная структура.
Иными словами, о лидерах Талибана не известно практически ничего. Гораздо хуже то, что неизвестно, управляют ли они (или кто-либо) Талибаном вообще. Вероятно, что нет.
Когда в 1996-м Талибан начал победный марш по Афганистану, он имел лидера – Муллу Омара, который получал деньги и оружие от пакистанской разведки. Представитель которой, Султан Амир Тарар, был советником лидера, т.е. решал за малограмотного вождя политические и прочие стратегические вопросы.
После вторжения американцев Талибан превратился в сетевую структуру. Только благодаря этому – разделению организации на самостоятельные ячейки, решавшие вопросы снабжения, вооружения и местного управления – движение выдержало натиск американских войск. Однако сеть не нуждается в руководстве – напротив, оно ей противопоказано. Сети нужны лишь идеология и «лицо». Понятно, что бен Ладен, сидя в тоннелях Тора-Бора, не управлял Аль-Каидой (запрещена в РФ), действовавшей в Сирии, Сахаре, Индонезии и на Филиппинах, взрывавшей бомбы в европейских городах и африканских отелях. Так же, как «халиф» ИГ (запрещено в РФ) Абу Бакр аль-Багдади из иракского Аль-Каима не мог руководить отрядами, присягнувшими ему на верность в Сомали, Нигерии и в том же Афганистане.
Изменение политики Талибана в последние годы – отказ от пуштунского национализма и привлечение в ряды движения национальные отряды исламистов из числа таджиков, узбеков, туркмен и чараймаков – расширило влияние движения, но ослабило ему внутренне.
В провинциях местные отряды талибов, возглавляемые собственными вождями, имеющие своих героев и мучеников, привыкшие к самоснабжению и самостоятельности в принятии решений, не зависят от руководства движения. Скорее всего, они им мало интересуются. Для них Талибан – это такой же символ, как ИГ для нигерийских бандитов, грабящих сёла под его знамёнами, или как Аль-Каида для боевиков йеменского Хадрамаута, воюющих с соседними племенами (вражда с которыми тянется со времён царицы Савской) под лозунгами бен Ладена.
Поскольку Талибан сформирует центральное правительство Афганистана, он наверняка попытается консолидировать власть: ему понадобятся госаппарат, армия, правоохранительные, экономические и социальные структуры. Но создать их будет очень трудно – ведь местные вожди расценят это как покушение на их права и привилегии.
Существует вероятность того, что Талибан не сумеет консолидировать власть, и превратится в формальное правительство, подобно тому, которое появилось в Кабуле после победы моджахедов над просоветским режимом Наджибуллы. Тогдашний президент Раббани и премьер-министр Хекматияр контролировали только подчинявшиеся лично им отряды, а на местах руководили не подчинявшиеся никому полевые командиры.
От прозападного режима талибам достались такие горы оружия и техники, что можно вооружить 300-тысячную армию, каковой будет вполне достаточно для того, чтобы поставить под контроль всю страну. Но это оружие и техника досталась не личной охране руководителей движения, а тем самым полевым командирам. Значит, при попытке Кабула призвать к порядку полевых командиров из Бадахшана или Кунара, их встретят местные не с «калашниковыми», а с «Абрамсами».
Взятие Талибаном Афганистана под контроль будет прежде всего взятием руководством движения под контроль собственных местных структур. И этот процесс не будет ни быстрым, ни лёгким.
Может ли Талибан «либерализоваться»? Начав в мае общее наступление, Талибан объявил о новых, несвойственных ему ранее принципах. Он пообещал, что девочки получат право учиться (правда, впоследствии оговорился – до 11 лет), а женщины - работать («в соответствии с законами Ислама»). Пленным и перешедшим на сторону талибов солдатам обещали амнистию. И, самое важное: в разных формах талибы убеждали мир, что больше не станут поддерживать международные экстремистские организации, такие, как ИГ и Аль-Каида.
Если последнее рассчитано на США и другие страны, участвовавшие в военном конфликте в Афганистане – мол, не бойтесь, мы стали другими – то новации по поводу девочек и женщин направлены местному, преимущественно городскому, населению. В 2020 году школы посещали 39% афганских девочек, а значит, тяга к образованию среди них велика. Их отцы и братья часто состояли в отрядах антиталибской самообороны, и талибам было необходимо убедить их, что воевать не надо.
Из занятых талибами районов журналисты сообщают, что ситуация всюду разная. Кое-где талибы разрешают девочкам посещать школу (разумеется, в хиджабе), иногда – даже старше 11 лет, но всё же в основном женские школы закрываются. Зато приходят свидетельства о насильственной выдаче замуж девочек старше 12 лет. Что неудивительно: как ни старались иностранные журналисты вытянуть из талибов обещания прекратить практику насильственной выдачи замуж, а также не допускать насилия в отношении женщин, добиться этого так и не удалось. Ведь женское бесправие – это одна из традиций, за которую проливают кровь талибы. Они так понимают законы ислама.
При том, что о лидерах движения почти ничего не известно, та малость, которую мы знаем, не располагает к мыслям о том, что они за последние годы как-то изменились в либеральную сторону. А военные победы любых религиозных людей убеждают в том, что их идеология (в том виде, в котором они её исповедуют) – правильная. Значит, женские школы, обещание разрешить женщинам работать – всего лишь временная уступка. Тем более, что заставить местных талибов её исполнять будет, мягко говоря, очень трудно.
В провинции Балх после прихода к власти талибов радиостанции перестали транслировать музыку – это тоже показатель.
Трудно усомниться в том, что новая талибская власть в Афганистане не будет особенно отличаться от старой. Разве что талибы не взорвут буддийские статуи в Бамиане – просто потому, что они уже взорваны.
Кто может быть союзником талибского Афганистана? В 1996-м за талибами стоял Пакистан, попытавшийся при их помощи превратить Афганистан в свой неофициальный протекторат. Другие страны, в т. ч. исламские, не признали талибский Исламский Эмират Афганистан вплоть до его разгрома американцами и силами Северного альянса (признание т.н. Чеченской Республики Ичкерия не в счёт). Даже для консервативных арабских монархий талибы слишком уж отдавали дремучей архаикой.
Сейчас Пакистан вряд ли станет союзником талибов. Слишком много крови пролилось в боях между пакистанской армией и местными талибами в Вазиристане, а в них участвовали нынешние лидеры афганского Талибана. И. о. президента Афганистана Барадар в своё время попал в плен к пакистанцам, оказался в тюрьме и был бы там сгноён, если бы прозападный режим в Кабуле не выпросил у Пакистана его освобождения – тогда шли переговоры с талибами в Катаре, и Кабул решил сделать примирительный жест. Но бывший вазиристанский боевик и тюремный сиделец в качестве главы союзного государства – для Пакистана это чересчур. Между Пакистаном и талибским Афганистаном наверняка будут экономические связи (Пакистан – основной поставщик в Афганистан всего и вся), будут и политические контакты, но союзных отношений, по крайней мере, пока у власти нынешние руководители движения, не будет.
С Ираном отношения талибов всегда были тяжёлыми из-за того, что Иран – шиитская страна, а талибы – сунниты. В Афганистане традиционными союзниками Ирана были шииты-хазарейцы и исмаилиты Бадахшана, но они же были главными врагами Талибана. В администрации и армии прозападного режима Афганистана хазарейцы составляли очень значительную часть, и они наверняка станут самым пострадавшим от прихода к власти Талибана народом. В Хазараджате есть политические группировки, пытающиеся наладить контакты с Талибаном, но трудно предположить, что застарелая ненависть афганских суннитов к «презренным шиитским монголам» исчезнет.
Конечно, Иран в своих геополитических комбинациях использовал и суннитского лидера Афганистана Хекматияра, и Аль-Каиду, и талибов. Обострение отношений между Тегераном и Западом (а оно неизбежно после прихода к власти в Иране ультрарадикала Раиси) может заставить Иран искать новых союзников, и тут талибский Афганистан вполне уместен. Но команда Раиси – такие же ультрарадикалы, как талибы, только шииты, и долговременный, прочный союз между ними представить невозможно. Тем более, что Афганистану и Ирану, в общем, нечего предложить друг другу в экономической сфере.
Китай, влияние которого в Центральной Азии очень велико, тоже вряд ли станет покровительствовать талибам. Он тесно связан со светскими и решительно антиталибскими Таджикистаном и Узбекистаном: с этими странами у Пекина прочные связи в экономике и военной сфере. Кроме того, в талибской среде давно обосновались вооружённые уйгурские группировки, с которыми Китай ведёт борьбу не на жизнь, а на смерть. Китай наверняка потребует от новой афганской власти изгнать уйгурских повстанцев, но, даже если те и пообещают это сделать, исполнить обещание они вряд ли смогут. Ведь уйгурские отряды интегрированы в региональные талибские сообщества, и придётся убеждать местных талибов, что надо выгнать братьев по вере и оружию. А это противоречит нормам ислама – по крайней мере, в понимании талибов.
Больше у талибов союзникам взяться неоткуда. Постсоветские республики – их враги. Россия может делать какие-то приветствующие Талибан заявления, но только ради того, чтобы позлить США: никаких реальных интересов в Афганистане у России нет. Кроме того, тесные связи Москвы с Ташкентом, Душанбе и особенно с Пекином обязуют её согласовывать афганское направление политики с этими странами.
Таким образом, талибский Афганистан обречён на одиночество. По крайней мере, до той поры, пока там не встанут у руля совсем другие люди, готовые проводить другую политику – например, согласиться на вассалитет в отношении Пакистана или (что совсем маловероятно) Китая или Ирана. Но тогда это будет уже другой Талибан и другой Афганистан.
Останется ли Афганистан центром наркоторговли? Много раз сказано, что другого экспортного товара, кроме опиума, у Афганистана нет и не предвидится. На отказ колумбийских, перуанских и боливийских крестьян от выращивания коки и переориентацию их на другие культуры тратятся миллиарды долларов, причём с весьма ограниченным успехом. При этом латиноамериканские крестьяне гораздо более грамотные, чем афганские, в этих странах есть дороги, доступные сельхозпроизводителям трактора, удобрения и кредиты. И тамошние крестьяне понимают, что наркотики – это зло. В Афганистане при талибах удалось сократить наркопроизводство, но это было в то время, когда Мулла Омар реально контролировал талибов по всей стране. При прозападном режиме производство наркотиков в Афганистане выросло до небес – потому, что американцы не тратили деньги на замещение опиума другими культурами, как в Колумбии и Перу. Они не верили в успех из-за низкого профессионального и культурного уровня афганских крестьян, а также из-за их враждебности. Но в основном потому, что американцы вообще не собирались строить новый, свободный Афганистан. Они считали, что пришли, выбили талибов из городов, дали афганцам оружие и мешки с долларами – и пусть сами наводят порядок в своей стране.
Новая талибская власть будет гораздо сильнее зависеть от наркопроизводства, чем прежняя. Ей понадобятся деньги для госаппарата и армии, а на иностранные кредиты рассчитывать они явно не смогут. Тем более не смогут организовать новые прибыльные производства: никто не придёт разрабатывать их железную или медную руду (Перу и Боливия десятилетиями не могут «пристроить» свои гигантские железорудные месторождения, а в России никак не начнётся разработка огромного Удоканского меднорудного месторождения). Добывать железо и медь в Афганистан никто в ближайшие десятилетия не придёт. Бессмысленно рассчитывать и на всякие трансафганские транспортные коридоры – из Центральной Азии в Пакистан, о которых время от времени появляются сообщения. Это слишком дорого, и возможно только после наведения твёрдого порядка в Афганистане. А когда этот порядок будет наведён? И будет ли?
Значит, остаётся опиум. А это, в свою очередь, значит, что Афганистан будет изгоем в мире – как Боливия 1980-81 года, когда там власть захватили наркоторговцы.
Можно ли ожидать от талибского Афганистана внешнюю агрессию? Талибская верхушка, судя по её заявлениям, не намерена начинать агрессию против соседних Таджикистана и Узбекистана. Провоевав долгие годы, талибы понимают, что у них нет сил на внешние войны. Другое дело, что местные талибские структуры, опирающиеся на таджиков и узбеков Северного Афганистана, могут поддерживать находящиеся на их территориях таджикских и узбекских оппозиционеров, и официальная власть в Кабуле вряд ли сумеет этому помешать. Но в любом случае это будут не крупномасштабные нашествия, а вылазки, подобные тем, что уже совершались в конце 1990-х – 2000-х годах.
Парадоксально, что опасность вторжения талибов возможна в отношении Пакистана. Вазиристан, некоторые другие районы Северо-Западной пограничной провинции и Пакистанского Белуджистана контролируются пакистанскими талибами. Они этнически и культурно близки к афганским талибам; более того, как упоминалось выше, нынешнее руководство Талибана участвовало в пакистано-вазиристанской войне 2006-16 годов. В результате войны пакистанцам удалось занять лишь часть Вазиристана, что в целом он и сейчас контролируется местными талибами. При обострении афгано-пакистанских отношений вторжение афганцев в Пакистан более чем вероятно. Но это в любом случае приведёт лишь к изменениям линий контроля в пуштунских районах Пакистана.
Сейчас невозможно предположить, восстановятся ли связи Талибана с Аль-Каидой и ИГ. На данном этапе – точно нет. Но в перспективе, если талибский Афганистан будет чувствовать себя окружённым врагами, а его лидеры не будут видеть никаких перспектив, такое возможно. Либо, чего тоже нельзя исключить – в случае прихода к власти внутри Талибана людей, близких к Аль-Каиде и ИГ.
Столкнётся ли Талибан с сопротивлением в Афганистане? Внутренние конфликты в Афганистане всегда были связаны с межнациональными противоречиями. Новая стратегия талибов, позволившая им привлечь на свою сторону часть национальных меньшинств, способна лишь на время приглушить противоречия между народами. Все известные лидеры талибов – пуштуны, следовательно, другие народы будут воспринимать новую власть как пуштунскую. При максимальной автономности провинций эти противоречия могут тлеть долго, ограничиваясь локальными протестами и стычками. А если талибы попытаются консолидировать и централизовать власть, таджикские и узбекские талибы сразу вспомнят о своей национальности. И тогда стоит ждать нового Северного альянса, с соответствующим вмешательством извне. Старый маршал Дустум с несколькими тысячами своих солдат, ушедшие в Узбекистан, будут ждать сигнала о восстании в родном Мазари-Шарифе. Конечно, если там несколько лет будет тихо, они переквалифицируются в охранники, бармены и т.д. То же можно сказать о нескольких тысячах солдат-таджиков, скрывшихся в Таджикистане. Есть ещё хазарейцы – как те, что остались в Хазараджате, и готовы встретить талибов с оружием в руках, так и те, что давно живут в Иране, но не порвали отношений с родиной. А на юге Афганистана живут белуджи; их иранские и пакистанские соплеменники давно ведут партизанскую войну за независимый Белуджистан. Любое обострение ситуации в Афганистане дестабилизирует юг этой страны.
Труднее всего ожидать активных действий от антиталибски настроенных и светски ориентированных горожан. Их много – исходя из того, что интернетом пользуется 22% афганцев, и 4,4 миллиона пользуются соцсетями; 20% госслужащих - женщины. Для них талибы – это зло. Но они не организованы (светские партии – это всего лишь маленькие и невлиятельные группы), не имеют лидеров, и деморализованы уходом американцев и военным поражением прозападного режима. Эти люди, как в Иране после исламской революции, всеми правдами и неправдами пытаются покинуть Афганистан. Вооружённого отпора с их стороны ждать не приходится.
Пока Афганистан пребывает в состоянии шока: для части афганцев это – праздник, для других – катастрофа. Новая талибская власть пока никак себя не проявила. Когда она, наконец, начнёт действовать не как вооружённая оппозиция, а как новое государство, и станет понятно, куда идёт Афганистан, тогда афганцы начнут думать, что им делать дальше. И соседние (а также не соседние) страны примутся разрабатывать стратегии относительно Афганистана.
Но для всего этого нужно время.
