Сегодня ее лицо отличалось резкостью черт, от которых исходила целеустремленность, присущая только сестрам скорой помощи и собачкам из отдела по борьбе с наркотиками. По моим подсчетам, ей, наверное, было лет тридцать девять – напряженный возраст для женщины. Именно в этом возрасте многие сдаются под шквалом морщинок и волосков, расстрельный взвод в тридцать девять стволов обрушивает его на них с холодной жестокостью. Кем бы ни был шутник, решивший, что молодость и красота тленные и недолгие привилегии, подаренные им человеку, женщины первыми испытывают на себе едкие результаты его задумки, и Нина не была исключением. Но она в отличие от «многих» носила свой возраст с элегантным достоинством, украшала свое тело с осторожностью, а язык – насыщенным, пусть и слегка старомодным, лексиконом. Как и четыре года назад, она настаивала на том, чтобы мы говорили по-английски, что и делала с тяжелым и бесцеремонным русским акцентом. Как и четыре года назад, ей очень нравилось слово pussy, только сейчас она использовала его менее эвфемистически. Фигура Нины дышала борьбой, которую ее одежда вела с телом, натиск которого она тщетно пыталась сдерживать. В ее глазах угадывалась тоска, а где-то в зубе – дырочка, запах которой я почувствовал, когда мы поцеловались.
Борис, как оказалось, был невозможным бабником. Годами Нина разбавляла слезами накапливавшиеся в ней подозрения. Потом она поймала Борю с двадцатилетней пианисткой. Это событие проделало гигантскую дыру в дирижабле доверия Нины к мужу и послужило толчком к ее окончательному уходу и написанию книги. Все, о чем она говорила, имело глубокий философский смысл.
Нина сбросила пальто и протянула мне голубую бархатную коробочку, а я ей конверт с деньгами. Она пересчитала купюры и сообщила, что кольцо принадлежало служанке Марии Антуанетты, которая, по всей видимости (откуда у служанки такие кольца?), получила его в подарок или, что для меня более романтично, украла у бедной королевы и что шесть тысяч евро за такую вещицу – невиданное счастье, добавив, что по пути ко мне она поняла, что в ее жизни настал бархатный сезон и что от этого открытия на нее вмиг повеяло неожиданной романтикой и жаждой к сексуальному первооткрывательству.
С этими словами она сняла платье, затем корсет и что-то еще, тонкое и ворсистое, и все, что они удерживали под собой, раскрылось нетерпеливо, как новый парашют.
Я стоял в растерянности от такой красоты и от ее количества. Я почувствовала себя беспомощным и слабым. После получаса кувырканий на кровати она это заметила.
– Как это сейчас модно говорить? В постели мы сосем, не так ли, милый? – сказала Нина.
Она тяжело дышала, и ее щеки были по-девичьи розовы. Она просунула руки под мою майку и странно захихикала.
