В Новосибирске лихие девяностые были отмечены появлением особой художественной банды. Называлась она аутентично времени и себе — ПАН-клуб, писала весело и задорно, устраивала сумасшедшие перформансы и вообще производила всякие культурные безобразия. Это не подборка иронических поэтов, а именно иронической поэзии, которая у кого-то занимает львиную долю творчества, а у кого-то только мелькает, как настроение.
Александр Плитченко (1943–1997)
Миша
Мишина доля хренова,
Мишина доля горька —
Выпьет стакан разливного,
Ляжет в бурьян у ларька.
Нюхают Мишу собаки,
Бродят по Мише жуки…
Рядом то ругань, то драки,
Пьют, говорят мужики.
Миша в бурьяне тоскует,
Думает думу опять,
Горькую думу, какую —
Где мне, счастливому, знать?
Взгляд его, как на иконах
Старых — поник и потух.
Миша и плотник, и конюх,
Миша печник и пастух,
Миша Равеля не знает,
Миша Рембо не читал,
Миша в траве засыпает,
Миша от жизни устал.
Все её беды и бури
Выпали Мише сполна…
Дети, тянитесь к культуре,
Пейте поменьше вина!
Александр Денисенко (1947 г.р.)
***
Нет-нет да приснится почти позабытое прошлое:
Вот я часами стою в СССР, чтоб купить колбасы или сыр.
Вспомнится вдруг среди давней усталости чувство хорошее:
Снова затикают вспять на запястье ручные деви́чьи часы.
…Помню, один подошел, говорит: «Вы какая»?
Я говорю: неплохая. Учусь на вечернем. А вы?
Он улыбнулся: а я прочитал на руке, что Вы 142-я…
И написал у себя на руке, что я буду стоять перед ним.
Я перед ним, улыбаясь, стояла сто сорок вторая
За колбасой по талонам со вкусной фамильей батон.
Нам оставалось всего сорок два человека до рая —
Вдруг по толпе прокатился глухой поджелудочный стон…
Ну, ничего, я рвану в «Океан» за любимым в народе минтаем.
Я ведь с утра записалась на скумбрию, мойву, селедку и хек.
Может быть, встретится здесь, на мою отзываясь ментальность,
143-й с минтаем под мышкой тот самый родной для меня человек…
(публикуется по книге А. Денисенко «Избранное», размещенной на сайте журнала «Сибирские огни»)
Александр Пименов (1957-2018)
22 июня
Уснули мы в июне
Чего-то накануне,
Да ангелы, заразы,
Не дали отдохнуть.
Они меня спросили:
— Вы тоже из России?
Сегодня столько ваших,
Случилось что-нибудь?..
Александр Ахавьев (1960 г.р.)
Стихи о русской фонетике
Мы говорим не што́рмы, а шторма́,
Слова выходят коротки и смачны.
Владимир Высоцкий
Я говорю не Ре́мбрандт, а Рембра́ндт —
И, ощутив, сколь это одиозно,
Я повторяю по складам: Рем-бра́ндт,
Поскольку переучиваться поздно.
Назад тому совсем не много лет
В воскресных школах задавали на дом
Трагедию не «Га́млет», а «Гамле́т»,
И люди думали, что так оно и надо;
И люди стали говорить Брюлло́в,
Поскольку Брю́ллов как-то не по-русски,
И би́тлов переделали в битло́в,
Для усиленья смысловой нагрузки.
Под юбкой Музы нету дивных див,
Как нет отверстий под хвостом Пегаса.
Сон разума — отец альтернатив:
То Пикассо́ рождает, то Пика́ссо…
Продукты детородного труда —
Два сапога, как говорится, пара,
И я не понимаю иногда:
С чего б Корта́сар лучше Кортаса́ра?
Царь Николай, зловещий арлекин,
Бывало, на балу, под звуки вальса
Произносил не Пу́шкин, а Пушки́н —
и Пушкин хладнокровно отзывался.
О чем же речь? какие пустяки
Подобные нюансы! Для меня ведь
Всё один чёрт — что проза, что стихи, —
Как будто это что-нибудь меняет.
Борис Гринберг (1962 г.р.)
В защиту покемонов
Соседка в храм, сосед за гаражи,
Он скоро — в хлам, ей — целовать иконы…
Понятная, заведомая жизнь.
А мы с тобою ловим покемонов.
И что с того, что не по двадцать пять,
Что пиршество закончилось гормонов.
Мы молодые, юные опять
И радостные ловим покемонов.
Мир в кризисе, он катится в кювет,
Все мысли о баррелях, о галлонах,
О Путине… А нам и дела нет,
У нас дела — мы ловим покемонов.
Закрыв глаза, я вижу как тогда,
Совсем тогда, ещё до «время Оно»,
Не ведая ни гнева, ни стыда,
Адам и Ева ловят покемонов.
Георгий Селегей (1966 г.р.)
Фашист и Жучка
Из трясущейся кабины
Самолета «мессершмитт»
На российския равнины
Оккупант в прицел глядит.
Снизу Жучка, пес пушистый,
От бомбежки жмется в снег.
С точки зрения фашиста
Жучка — недочеловек.
И с позиции собаки
Немец хуже, чем она.
Третий год вельми и паки
Промеж них идет война.
Сыплет бомбы фриц с размаху,
Но и псина нравом крут,
Даже писаясь от страха:
«Гитлер, — писает, — капут!»
Что тут делать? Правы оба.
Тут поэтом надо быть
(Вот, как я, допустим), чтобы
Всех понять и всех простить.
Продолжение следует...