Издательство Kolonna Publications выпустило восьмую книгу из вольного собрания сочинений Ладислава Климы — пьесу «Диос», написанную в 1927 году. Я поговорила с Инной Геннадьевной Безруковой о переводе этой и других книг Климы.
Инна Геннадьевна, издательство Kolonna Publications выпускает книги Ладислава Климы с 2007 года (когда вышли «Страдания князя Штерненгоха» в переводе Натальи Лаштовичковой). А как началось ваше сотрудничество с «Колонной»?
Я знакома с Дмитрием Волчеком очень давно — во всяком случае когда я давала ему интервью о «Крематоре» Ладислава Фукса, вышедшем в «Иностранке», мы общались по телефону, ибо мессенджеров тогда еще не существовало. Поначалу мы строили с ним планы об издании книг Фукса, но как-то не срослось — по многим причинам. А несколько лет назад он предложил мне переводить рассказы Ладислава Климы, и я, никогда прежде этого автора не переводившая, согласилась. Было очень любопытно — ведь в России он практически был неизвестен, а в Чехии его знают и ценят. И пошло-поехало. Теперь этих томиков уже четыре — один другого краше.
Есть ли у вас из вышедших в этом вольном собрании сочинении Климы какая-то книга, которая вам наиболее дорога?
«Чешский роман», пожалуй, но он был самым сложным для перевода, я от него даже – что для меня редкость — несколько устала. Так что он дорог, но с некоторыми оговорками.
А вот рассказы из «Мелии и других историй» и «Селена» — это прелесть что такое, несмотря на мрачность царящей в них атмосферы. Замечательные образчики философской прозы, выдержанной в основном в жанре страшилок. Занимательные, назидательные, пугающие — и при этом короткие и насыщенные, подобно классическим новеллам. Композиция четкая, сюжет тяготеет к необычному — в общем, замечательно.
Пьеса же «Диос» стоит особняком — Климу никогда по-настоящему не привлекала драматургия, и тем не менее несколько пьес он написал. «Диос» совершенно не годится для сцены, но он настолько странен и причудлив, что затягивает в себя и поражает какими-то поразительно неординарными — даже для Климы — сюжетными ходами.
А в чем для вас состояла наибольшая сложность при работе над переводами Климы?
Клима — автор, мягко говоря, своеобразный. Этот человек всю жизнь ставил опыты над самим собой, пробуя на ощупь границы возможного. И многие из этих экспериментов так или иначе отражены в его произведениях.
Сложно ли было переводить? Ну, вообще-то совсем «простых» книг не бывает вовсе, однако в случае с Климой мне было особенно нелегко попасть на его волну — ведь чтобы адекватно передать тот или иной художественный текст по-русски, нужно непременно уловить авторскую тональность. С Грабалом, скажем, у меня это получилось достаточно быстро — он абсолютно «мой» писатель. С Климой было дольше и сложнее. Он, например, явно обладал прекрасным чувством юмора, но, кажется, сознательно наступал себе на горло, чтобы не дать комическому волю и не позволить читателю смеяться. В итоге блестки веселья посверкивают в текстах лишь изредка, и мне было очень важно не пропустить их, потому что они меняют настрой того или иного пассажа, причем иногда радикально.
Еще важна была, как ни странно, терминология — в основном философская: ведь на Климу очень влияла атмосфера начала XX века — все рушится, старый мир куда-то девается, атомы делятся, наука все глубже вгрызается в мироздание, человек растерян, мечется, кидается из крайности в крайность. И чтобы передать страх от ломки старого и восхищение перед неведомым новым, требовался язык Ницше, Шопенгауэра, Юма… Клима читал их всех, осмысливал и вставлял свои рассуждения и выводы в книги. Эти фрагменты несколько утяжеляют текст, но они были очень важны для писателя, искренне пытавшегося разобраться в проблеме, скажем, взаимоотношений человека и бога.
Ну и наконец, еще одна сложность — это вызывающая драстичность текстов. Клима сознательно педалирует принципиальный для него тезис, что жестокость неотъемлема от человеческого существования. Поэтому некоторые места переводить было психологически тяжко. Но таков уж автор.
Виктор Голышев в одном из интервью говорил, что, прежде чем взяться за перевод книги, он пытается понять, сможет ли он какое-то время пожить в ее художественном мире. Что вам помогло выжить в мире Климы?
Не могу сказать, что я об этом всерьез размышляла. Погружаешься в текст, предварительно почитав, разумеется, про автора как можно больше, узнав его биографию, контекст припомнив создания книги, — и работаешь. Да, иногда в случае Климы психологически бывало трудно, тогда я отвлекалась, оставляла на время перевод, но — ненадолго. Интересно было переводить, а не думать о том, как выжить в мире человека, абсолютно на тебя не похожего.
Как вы думаете, чем Клима может быть интересен нынешнему читателю? Чем он интересен вам?
Чем Клима может заинтересовать нынешнего читателя? О, он теперь такой гурман, что как раз Клима и может его привлечь. Писатель необычный, любитель всего экстравагантного, герои одновременно романтичны, загадочны и простодушны. Привязаться к ним не выходит, но автор этого и не требует. Зато можно прекрасно представить себе образ мыслей интеллектуалов первых десятилетий ХХ века.
Мне же любопытно было сравнить творчество Климы с русскими авторами, его современниками — с Федором Сологубом, с Михаилом Арцыбашевым (чей роман «Санин» стал настоящей сенсацией — тогда было даже затеяно несколько судебных процессов, потому что автора обвиняли в порнографии и слишком уж явном увлечении идеями нигилизма), с Леонидом Андреевым…
