Бывает так, что приходит тоска. И начинает душу терзать. Идешь в аптеку – берешь успокоительные. Но бесполезно. Чувствуешь, что в плену у этой тоски. А она не одна, она привела с собой тревогу.
И тогда толпой пошли «предчувствия». Кажется, что тебя ждет неминуемая гибель. Иногда тут же рядом – страх за близкого человека. Например, за ребенка.
Я знал, что некоторые люди в таких случаях даже спивались. Понимаете, об этом трудно рассказать. Даже родным. Они покрутят пальцем у виска. Скажут – иди к психиатру.
Доктора могут выписать антидепрессанты. А они ни к чему хорошему не приведут.
У женщины было такое состояние. Она измучилась. Внутри – тяжесть. Тяжесть, которая начала притягивать тяжелые ситуации. Например, упала. Трещина на запястье. Месяц гипс.
Только все заросло – соседка затопила. И не хотела компенсировать ущерб. Чуть до суда не дошло.
Далее еще хуже. Сын потерял работу. Причем с каким-то скандалом. Его на улицу выставили. И сын начал заглядывать в стакан. Отсюда домашние проблемы. Дело явно шло к разводу. А у него малолетняя дочь.
Женщина почувствовала себя загнанной в угол. Было тяжело жить, дышать, смотреть.
Подруга предложила поехать за грибами. Поехала. Отправились на машине. За рулем муж подруги. Компания небольшая – три человека.
Приехали в какую-то деревеньку. Из жителей - человек пять. Причем пенсионерки. Большая часть изб заколочена. Некоторые разобраны на дрова.
Заросшие дворы и огороды. Ветер гуляет по бывшим семейным гнездам.
Подруга с мужем сразу рванули в лес. А эта женщина вдруг почувствовала боль в ноге. Сгиб стопы. Тяжело ступать. И она решила побродить за бывшей околицей. Даже не грибы искать, а просто побродить. Потому что хотелось отвлечься от тоски, которая железно держала за горло.
Ходила-ходила. Набрела на брошенную избу. Окна зияют. Нет дверей. Все почернело от дождей. Кругом – бурьян.
Решила зайти. Чтобы увидеть развалины. Втайне надеялась, что одна тоска перебьет другую тоску. Пробралась через крапиву и полынь. Зашла в дом.
Посередине гора кирпичей – от печки. Какие-то лавки. По углам черные тряпки, битая посуда, дырявая кастрюля.
Она ходила, смотрела с печалью. Пахло пылью и гнилью. Пахло ушедшей жизнью.
Вдруг в углу – лик. Голова, склоненная над младенцем. Лик темный и скорбный. На картонке – икона Казанской Божьей Матери. В углу дощечка прибита, а на ней - Она. И не видно. Потому что темно. И не каждый бы внимание обратил.
Не бывает такого в русских селах. При пожаре, во время бегства - в любое лихо – иконы с собой берут. Или прячут. Даже в землю закапывают. Но не оставляют в брошенной разоренной избе.
А тут – Лик. И скорбно склоненная голова. И в глазах страдание. И укор – ей укор, женщине. И светлоликий Ребенок с открытым светлым взглядом.
Заболело что-то внутри, под ложечкой сдавило. Она поставила ящик, кое-как забралась на него. Сняла икону. Обтерла чистым носовым платком. Поцеловала – и во внутренний карман курточки. Туда, где сердце.
И ничего подруге не сказала. Не призналась.
Приехала домой. Как икону прикрепить? Она же не умеет. Снизу иконы – прозрачную бумагу. Типа пленки. Затем скотч. Прикрепила к стене. Прозрачная бумага должна была защитить икону от клейкой ленты.
Отошла в сторонку. А Она как будто смотрит. Глаз не отводит.
Ни одной молитвы не знала. Ни одной. Так жизнь сложилась. Так получилось. Подошла, долго в Ее лик смотрела. И сказала: «Помоги. Прошу Тебя». А на душе тепло стало. Будто там – под ложечкой – теплая материнская лепешка.
Она после рассказывала, что ночью не было кошмаров. Спала спокойно. А под утро – в ее-то возрасте – даже во сне полетала. Очень хорошо запомнила, как легко в воздух поднялась. Летит, а внизу по узкой дороге люди идут – гуськом. Людей много-много. А она летит, иногда снижается и в лица к ним заглядывает. А они не видят. Идут себе и идут.
И ощущение настоящего полета: легкость и свежесть.
На другой день на душе появилась утраченная давно ясность. Тиски разжались. Легко по квартире ходила. Даже песенку напевала.
Пришел сын. Сказал, что с пьянкой завязал. И просил, чтобы она вопросов не задавала. Какие вопросы? Конечно, она не будет спрашивать. Главное – в другом. Главное, что ее как будто отпустили на волю – из тюрьмы.
А это очень хорошо – из тюрьмы вдруг выйти. Двери открылись – и ты выходишь. И нет этих тяжелых ржавых тисков на шее. И «воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка». И на душе светло-светло.