1. Текст 1.
Луи Пьер Альтюссер на фоне сознания, упакованного в бытие, неаккуратно развалившееся на полках...
«Между тем, возможно, не было отмечено, что теория источников или теория предвосхищений в своей наивной непосредственности основывается на трёх теоретических предпосылках, которые всегда неявно присутствуют и действуют в ней. Первая предпосылка является аналитической: она предполагает, что всякую теоретическую систему, всякую конституированную мысль можно редуцировать к её элементам; это условие позволяет мыслить тот или иной элемент системы изолированно и сопоставлять его с другим, подобным элементом, принадлежащим другой системе. Вторая предпосылка является телеологической: она устанавливает некий тайный трибунал истории, который выносит приговор представляемым ему идеям, более того, позволяет разложить (другие) системы на их элементы и утверждает эти элементы [84 — 85] как элементы, для того чтобы соразмерить их со своей нормой как с их истиной. Наконец, эти две предпосылки покоятся на третьей, которая рассматривает историю идей как свою собственную стихию и предполагает, что в ней не происходит ничего, что не отсылало бы к самой истории идей, что мир идеологии является для себя своим собственным принципом постижимости».
Альтюссер, Л. «О молодом Марксе» (Вопросы теории). — Альтюссер, Л. За Маркса / Пер. с франц. А. В. Денежкина. М.: Праксис, 2006. Сс. 84 — 85.
2. Ум Луи Пьера Альтюссера — достаточно свободный ум, чтобы даже будучи несколько связанным предметом критики, а именно — заскорузлым и вульгарным представлением отношения между молодым К. Г. Марксом и К. Г. Марксом зрелым, иметь довольно идейного потенциала чтобы ясно представить идейную подоплёку такого вульгарного и заскорузлого представления.
В самом деле, если одни исследователи в истолковании раннего Маркса методологически сосредоточиваются на генезисе, а другие на телосе учения Маркса, и если исследователям не искать внешнего герменевтического эликсира, то очевидно, что объясняющей силой мысль исследователя наливается между этими крайностями, между этими пределами, а, возможно, питаясь и от самих этих крайностей, от самих этих пределов, то есть из генетического начала и совершенного конца.
Мысля же начало и конец принадлежащими одному целому, неизбежно представляешь это целое как «источник вечного наслаждения» ума всеми и всяческими объяснениями, а также построениями всяческих теоретических конструкций во славу ума и его идей.
3. Критика же недостаточности так представленного Л. П. Альтюссером целого, его начала и его конца состоит вот в чём.
Отнюдь не только (1) начало как ноль бытия, но с потенциями будущих осуществлений, отнюдь не только (2) конец как единица бытия, полнота осуществлений потенций, могут быть приняты за методологический принцип понимания предмета. Равным образом и любая точка между этими пределами, например, (3) середина бытия предмета, с каковой серединой для наглядности рассуждения мы сейчас отождествим актуальное состояние предмета, может быть выбрана как начало понимания.
Так вот, середина бытия предмета, актуальное состояние предмета и текущее его эмпирическое состояние может быть применена к его, предмета, собственному объяснению. Да, придётся всё же брать кубики элементов и сообразно существующему состоянию их складывать, то есть применять генетический метод. Да, придётся брать цель бытия предмета, осмысляющую полноту бытия предмета, и смотреть, как она реализована, на сколько процентов, в текущем состоянии предмета. Но генеалогия и телеология будут здесь подчинёнными методами, подчинёнными методу главному — методу феноменологического описания предмета как такового, данного здесь и сейчас в актуальном состоянии. Но, повторим, вовсе не только эти сущностно значимые и самые жирные точки на линии жизни предмета, видной на его ладошке, могут быть использованы как точки старта и отправления понимания предмета. Любая из бесчисленных точек прошлого, настоящего и будущего предмета на этой траектории его жизни может быть взята как точка старта и отправления в путь понимания. И итог понимания всякий раз будет другим, отличным от понимания из другой точки, взятой на этой линии.
4. Более того, в этом сосредоточении на самом предмете в понимании предмета и при объяснении предмета, а не на его генезисе и не его цели, можно выделить пару принципов объяснения — принцип идеи и принцип материи — и мы получим классическое аристотелевское учение о причинах. Материальная причина в данном случае даст нам описание материалов, из которых состоит предмет, а идеальная причина — текущий его эйдос, смысловой лик предмета, как он предстаёт интеллектуальному созерцанию предмета в данный эмпирический и исторический отрезок времени.
5. И вот этому недодуманному аристотелизму историков марксизма Л. П. Альтюссер противопоставляет свою научно-фантастическую и, нужно отметить, «роскошную» методологию постижения и представления отношений стадии генезиса и стадии акме предмета, в данном случае — творческой личности К. Г. Маркса молодого и К. Г. Маркса зрелого, разумеется, в контексте его трудов ранних и поздних.
6. Текст 2.
«Итак, невозможно заниматься марксистским изучением ранних работ Маркса (и всех проблем, которые встают в связи с ними), не порвав со спонтанными или рефлексивно прояснёнными искушениями аналитико-телеологического метода, в котором всегда более или менее явно присутствуют гегелевские принципы. Для этого следует порвать с предпосылками этого метода и применить к нашему объекту марксистские принципы теории идеологической эволюции. [92 — 93]
Эти принципы радикально отличаются от принципов, высказанных ранее. Они предполагают:
1. Что каждая идеология рассматривается как реальное целое, объединённое в конечном счёте своей собственной проблематикой, такое, что невозможно извлечь из него ни одного элемента, не изменяя смысла этого целого.
2. Что смысл этого целого, единичной идеологии (в данном случае индивидуальной мысли) зависит не от его отношения к отличной от него истине, но от его отношения к существующему идеологическому полю, а также к социальным проблемам и к социальной структуре, которые служат его основой и отражаются в нём; что смысл развития единичной идеологии зависит не от отношения этого развития к его истоку или к его завершению, рассматриваемых как его истина, но от того отношения, которое существует в этом развитии между мутациями этой единичной идеологии и мутациями идеологического поля и социальных проблем и отношений, которые служат его основой.
3. Что поэтому движущий принцип развития единичной идеологии находится не в пределах самой этой идеологии, но вне её, по ту сторону единичной идеологии: в её авторе как конкретном индивиде и в действительной истории, которая отражается в этом развитии согласно сложным отношениям, связывающим индивида с историей.
Следует добавить, что эти принципы, в противоположность принципам, рассмотренным ранее, являются не идеологическими принципами в строгом смысле слова, но принципами научными: иными словами, они — не истина процесса, подлежащего изучению (которой являются все принципы истории в futur antérieur). Они — не истина чего-то иного (vérité de), они — истина для... (vérité pour), они истинны, как условие легитимной постановки проблемы, а следовательно, посредством этой проблемы, и как условие производства истинного решения. Поэтому они действительно предполагают «завершённый, зрелый марк[93 — 94]сизм», но не как истину своего собственного генезиса, а как теорию, позволяющую понять как свой собственный генезис, так и любой иной исторический процесс. Впрочем, только при этом условии марксизм может объяснить нечто иное, чем он сам: не только свой собственный генезис как отличный от него самого, но и все иные преобразования, произведённые в истории, включая и те, в которые вписаны практические последствия вмешательства марксизма в историю. Если он — не истина чего-то иного в гегелевском или фейербаховском смысле слова, но дисциплина научного исследования, то для марксизма его собственный генезис действительно не представляет собой большей проблемы, чем становление истории, на которой его вмешательство оставило свой отпечаток: понимание того, что было исходным пунктом для Маркса, как и того, для чего исходным пунктом был Маркс, равным образом требует применения марксистских принципов исследования».
Альтюссер, Л. «О молодом Марксе» (Вопросы теории). — Альтюссер, Л. За Маркса / Пер. с франц. А. В. Денежкина. М.: Праксис, 2006. Сс. 92 — 94.
Детерминированное внешним сознанием бытие К. Г. Маркса в материи, объективной реальности, данной нам в ощущениях кому лица, а кому шеи и затылка вождя мирового пролетариата...
7. Источающим генетикам и целящимся телеологам Л. П. Альтюссер противопоставляет нечто своё, альтюссеровское, то есть лично намысленное, намоленное, намыленное, намозоленное.
Согласно этой оригинальной мысли предмет исследования следует представлять цельным в его текущем виде, причём из этого предмета невозможно ни извлечь элементы, из которых он склёпан, ни вменить ему цель, которой он ещё не достиг, — невозможно без того, чтобы не повредить сам предмет, не изменить его столь непоправимо, что после таких неаутентичных гносеологических операций он не будет понят как таковой, в его единичной, исторически обусловленной, эмпирической целостности. Такое восприятие предмета, конечно, возможно. Предмет, действительно, может быть столь тонок и хрупок, что прикосновение к нему грубыми и грязными, глупыми и несуразными руками существенно изменит его. И такие предметы валяются не только по дороге истории на всяких её идеологических обочинах и в кюветах, но и в тонком материальном мире, в котором импульс и координату частицы невозможно измерить, обойдя запрет, выставляемый принципом неопределённостей В. К. Гейзенберга.
Но ведь это требование Л. П. Альтюссера к пониманию и объяснению по существу есть требование всё того же старого феноменологического метода — понимать и объяснять, (1) описывая то что есть, а не то что было (префиксированное состояние предмета); (2) описывая то что есть, а не то что будет (постфиксированное состояние предмета); (3) описывая то что есть, а не то чего не было (предмет до его рождения); (4) описывая то что есть, а не то чего нет (предмет, достигший цели, в полноте своего совершенства).
И, кстати, всё это имеется в раскритикованной, но недопонятой Л. П. Альтюссером методологии, частями которой так невыносимо вульгарно явились начётнические поиски связей предмета с его источниками и с его совершенным идеальным состоянием, каковыми поисками под видом пролетарской науки так грешил догматический марксизм. Но где только ни таится умственная ограниченность! И что только ни подвергалось в этом мире вульгаризации!
Новация Л. П. Альтюссера лишь одна — связь предмета не с частями своей биографии, ранними или поздними, прошлыми или будущими, а со структурой общества, в котором предмет пребывает, и с теми проблемными влияниями на предмет со стороны общества. Но даже это — не столько новация, сколько переформулирование старой мысли материалистического понимания истории, появившегося в теоретически разработанном виде в 1846 году. Понятно, что через более чем сто лет, в 1960 году, Л. П. Альтюссер козыряет К. Г. Марксу не от неудержимого желания прослыть оригиналом, а ради понимания этого самого К. Г. Маркса. То есть методологическая схема понимания предмета, предложенная Л. П. Альтюссером, есть рабочая схема, созданная по нужде исследовательской практики. И её методологическую значимость, претензии её на всеобщность следует ещё оценивать и оценивать.
8. Капризные странности мысли Л. П. Альтюссера, однако, продолжаются. Никудышным он был бы марксистом и даже просто плохим исследователем марксизма, если бы не попытался как-то подверстать к своему пониманию предмета цельного ещё и социальную структуру, а также проблемы, выплёскиваемые на предмет этой структурой. Волевым решением Л. П. Альтюссера принимается и постановляется, что изучаемое столь хрупкое целое в себе самом смысла не имеет, а получает его извне. Так что отдельная идеология получает свою «проблематику» от идеологического целого, внутри которого оно пребывает в своей малой, как у монад Г. В. Лейбница, цельности, а также более непосредственно — от социальной структуры и генерируемых ею проблем. А большое идеологическое целое, называемое Л. П. Альтюссером идеологическим полем и состоящее из множества индивидуальных идеологий и, в частности, государственной идеологии, получает подобным же образом своё содержательное и формальное наполнение также от структуры и проблем социума.
Структура и проблемы общества, насколько можно понять Л. П. Альтюссера, суть статика и динамика общества. Так что структура предоставляет статический канал связи с идеологиями, а проблемы — это ламинарный или турбулентный поток, направляемый по этому каналу в уши и глаза, в лицо идеологам, чтобы они не зевали слишком уж откровенно и не засыпали по ходу мысли.
9. Можно и эту неумную детерминированность идеологии и ума вообще социумом принять как свободный умственный дар от одного Л. П. Альтюссера всему социуму, всем людям, как онтологическое свидетельство неизбывной бедности ума, заверенное медицински, химически и даже математически. По крайней мере, и в таком странном сочетании ума и не-ума, идеологии и социума обретается некая цельность, цельность более высокого порядка, чем цельность ума или совокупности его идей, то есть его идеологии. Иначе говоря — обретается человеческая тотальность, пусть и весьма по-разному можно мыслить это сочетание, а не только так, как приспичило Л. П. Альтюссеру, добровольно подвергшемуся самодоминированию К. Г. Марксом.
Эта цельность по-видимому позволяет идеологу, обратившемуся к обществу, то есть его структуре и его проблемам, не только объяснить чужие идеологемы, но и объяснить себе свои идеологемы и себя самого, их носителя, в своей собственной специфике. По-видимому, такое положение онтологически удачно и гносеологически выгодно, ведь если социум и в самом деле так поступает с умом, что определяет его по содержанию и формам, нагружая ум своими проблемами, то продумывание механизма такого определения и такой нагрузки позволяет уму впервые обрести не в той или иной мере ложную или в той или иной мере фальшивую рефлексию, но подлинное самосознание.
10. Вот только ни с самим учением К. Г. Маркса и Ф. Энгельса, ни с самими их личностями эта схема никак не работает. Для того, чтобы стать идеологами пролетариата, его будущим идеологам надо быть пролетариями по бытию и по происхождению. Только тогда их пролетарское сознание будет определяемо их пролетарским бытием. А для того, чтобы вечно мелкий буржуа К. Г. Маркс и крупный по тем временам капиталист Ф. Энгельс стали вопреки своему бытию, которое они даже никогда не пытались сменить на пролетарское, идеологами пролетариата, их пролетарский ум не должен быть детерминирован их буржуазным бытием, этот ум должен быть хотя бы частично свободным от определения бытием, чтобы ум свободно мог выбирать класс, на который ставить в исторической скачке, класс, которому в дальнейшем пусть и рабски-подчинённо, по-подлому, этот ум примется служить.
Однако, если мы допустим такую минимальную свободу ума от бытия субъекта ума, возникнут тяжёлые уже для марксизма в целом вопросы.
(1) Каково это отношение свободы и необходимости (неволи) по качеству и количеству?
(2) Чем это отношение детерминировано? Как оно возникает?
(3) Это отношение (3.1) статично, дано раз навсегда? Или (3.2) динамично, меняется со временем?
(4) Если это отношение статично, что мешает (4.1) уму вырваться из статики? Что мешает (4.2.) бытию вырваться из статики?
(5) Если это отношение динамично, что мешает уму прошагать не только к (5.1) максимальной необходимости себя самого, полной придавленности субъекта материальным социальным бытием, но и к (5.2) максимальной свободе себя самого от материального социального бытия субъекта, а также к (5.3) балансу сил ума и бытия?
Каковы законы движения в этой динамике?
2021.08.15.