Александре было 17 и она была дочерью офицера. Два года назад роту ее отца подняли для разоружения одного террористического гадюшника, а после операции «за проявленную находчивость и отвагу» поручили командование батальоном и перевели в Грозный. Поскольку ни военнослужащим, ни их семьям выбирать самим, где им жить, не приходится, они с матерью поехали вслед за отцом.
И она не жаловалась, была понятлива и терпелива — дочь гарнизонов. Только по вечерам, возвращаясь перебежками из школы, не потому, что страшно,(живя в постоянном страхе привыкаешь к этому чувству до такой степени, что перестаешь бояться), а потому, что страшилась увидеть что то, что навсегда перевернет ее внутренний мир, она поднималась на чердак и подолгу плакала.
Она сидела на полу, поджав ноги и обхватив руками колени. Голова покоилась на коленях и плечи нервно вздрагивали, а перед глазами стояли колонны автобусов, увиденные ею сегодня, к которым из-за смрада нельзя было подойти на сто метров, потому что они были набиты телами зарезанных русских. Она видела женщин, ровненько распиленных вдоль бензопилой, детишек, насаженных на столбы от дорожных знаков... Саша подняла голову и огляделась. Где-то совсем рядом послышался знакомый свист: приближался неприятельский снаряд. Полминуты спустя – еще четыре глухих звука выстрелов и снова какие-то необычно глухие тона разрывов. Александра встала и нерешительно подошла к слуховому окну. Чердачное помещение было захламлено: все покрылось пылью и обросло паутиной. Видно было, что здесь бывают крайне редко. Взгляд ее упал на стопку книг, готовую развалиться под собственной тяжестью и взяла первый попавшийся толстый фолиант в кожаном переплете, сдула пыль и прочитала: «Сибиряки-гвардейцы », перелистала несколько страниц и отшвырнув книгу, взяла другую, это была толстая потрепанная тетрадь в тисненом кожаном переплете, давно утратившем и свой шик, и былую свежесть с названием «Обо мне». Девушка нахмурилась, глубоко задумавшись, и открыла засаленный переплет. Это был дневник хаотичный, нерегулярный, отчасти зашифрованный, иногда в рифмах. Она медленно перелистывала желтые, чуть потертые страницы, пока взгляд не остановился на подписи. Дневник принадлежал ее полной теске Александре Петровне Орловой, мало того, с фото, приклеенного тут же на девушку смотрела ее полная копия, только волосы ее были коротко острижены, а правую шечку, кокетливо скрытую локоном, рассекал еле заметный, но от этого не менее уродливый шрам. Тут же располагалась надпись - «Снайпер Шунечка за трое суток до гибели, умираю так и не достигнув цели..». В глаза бросились бурые пятна, принятые ей изначально за капли воска
-Да ведь это кровь...её кровь...
Запинаясь, Саша подошла к кособокой табуретки и опустившись на нее, перевернула страницу. В руки скользнул плотный треугольник. Пятен на нем было больше и Саша поняла, что это последние слова ее далекой прабабки, в которые она вложила, возможно, последние свои чаянья, последние надежды на жизнь, вопль души, который так и не был услышан.
На конверте была надпись, разобрать которую Александра так и не смогла.
Девушка развернула конверт, почерк был неровный, рука часто срывалась, ручка соскальзывала со строки, буквы расплывались образуя неровные кляксы, но несмотря на это Александра прочла: