Неопубликованная история.Трижды рожденный.То ли рок судьбы, то ли воля случая.Часть38.

Никогда прежде думенковец не чувствовал себя таким радостным, как в эти холодные дни и ночи. Он изменился. Лицо его выражало самодовольство, исчезла сутулость, походка стала легкой, стремительной и уверенной. Невротическая тоска, которая всегда мучила в разрывах сна и по утрам бесследно исчезла. Празднование знаменательной даты, 40 летие Великого Октября событие радостное, его намечали отметить коллективно в землянке Кравченко. Людей набилось много, но чужих не было, все свои, знавшие друг друга ни один год овцеводы. Водкой запаслись впрок накануне, стол ломился от изобилия продуктов, полно всего: мясо, соленые огурцы, сало, яичница, холодное, бывает ли закуска богаче и разнообразнее этой? Выпить хотелось всем и выпить отарщики были не дураки, а тем более по торжественному случаю. На то он и советский праздник жданный, значимый и масштабный. Сидевший напротив слободчанина седоволосый отарщик одним ударом по донышку бутылки легко ее распечатал. Таким же способом он раскрыл и вторую белоголовую поллитровку, после чего капля в каплю, никого не обделив, разлил булькающую жидкость по стаканам. Грузный телом, медлительный на слово бригадир поздравил тружеников сельского хозяйства с 7 ноября, пожелав каждому крепкого здоровья. А затем персонально сдвинул свою посудину со стаканами коллег, и как в яму вылил спиртное в рот. Дружно выпил со всеми вместе и Кравченко, по его телу незамедлительно растеклась греющая душу теплота. После первой чарки одни потянулись к огурцам, чтобы быстрее заесть, другие же, крякнув от удовольствия на миг онемели, поскольку горькая была крепкой, а третьи, поперхнувшись напитком, уподобились женщинам, оправдывая выступившие слезы тем, что "Московская" не пошла, как следует. Челюсти с хрустом дробили нежные бараньи хрящи и молодые ребрышки. Время от времени стаканы заново наполнялись. Все громче и бессвязней галдели друг с другом ближние, не обращая внимания на сидевших поодаль товарищей. Со звоном сдвигалась посуда, звучали здравницы с разными пожеланиями. Собравшихся спиртное умиляло, сплачивало и роднило. Сидевший рядом сосед оказался ближе кровного брата. Через время и Кравченко тоже основательно захмелел. Затуманенными глазами он обвел лица упившихся пастухов. А те уже изрядно набрались, их движения стали расслабленными и неловкими. Сидевший слева от думенковца чабан тяжело встав из-за стола, шатко пошел до ветра. Раскрытая дверь освежила воздух тесной комнатушки, но вскоре в ней снова стало душно. Застолье продолжалась. Четырехчасовая оргия в этот день достигла кульминационного момента. Тут пили, кричали, курили, гомерически хохотали, а затем тянулись к бутылкам, разливая водку и путая стоявшие стаканы. Кто-то в углу затянул жалостную песню, но его нецензурно оборвали. Вечерело, на улице смеркалось. Собутыльники пребывали в том физическом состоянии, когда человек поставив свои глаза на тебя ими ничего не видит и обращенных к нему слов не воспринимает. Не пьянел среди всех собравшихся лишь один помощник чабана, приехавший с Украины. Трезво подмигнув Кравченко, здоровяк шарил глазами по заставленному посудой столу, искал стакан. Повылазыло, ничего не бачу и всэ. Деж вин е га, чоловик? Найшов... Диду, давай с тобой выпьемо трохы, щоб наши дома не журылысь. Перегнувшись через стол, доброжелатель плеснул жидкость из бутылки в свободную посуду Сергея. Будымо здорови! Зазвенело стекло, выпили. Зыркнув на близ сидевших, он заговорщицки понизил тон. Дотянувшись к уху первоконника, помощник жарко зашептал... всэ божаю спытать, як думаешь, тэбэ правильно осудылы чи ни, и уставился на собеседника немигающим взглядом. Ну?! Чого мовчишь, язык отсох? Бачу, що так. Не дождавшись ответа, тут же бесцеремонно заявил: Я думаю, суд до тэбэ пидийшов гуманно, приговор выныслы справедлывый и законный. Резкий удар, нанесенный правой рукой степняка пришелся хохлу в подбородок. Сила удара была настолько велика, что оторвав его от пола приземлила у саманной стенки, куда тот уперся спиной. Вскочив на ноги, обескураженный отарщик с ловкостью кошки прыгнул к столу. Кравченко находился напротив. Став бледным, с лихорадочным переливом в глазах, встретил он устремленный на себе ненавистный взгляд. Презрительно сплюнув сквозь зубы, украинец плаксиво завопил - за що сука ударыв, зэк проклятый, мы ще побачимо, кто кого сдюжае. А потом, с неожиданной прыткостью опять бросился к думенковцу, по звериному вцепившись ему в горло. Задушу!! Неистово визжал, взбешенный таким оборотом дела чужак. Трое, мертвецки пьяных отарщиков, уткнувшись головами в стол крепко спали. Четверо других, оторопело уставившись на вспыхнувшую драку, не понимая, кто прав и какова причина разлада онемели, словно рыбы. Поднявшись на ноги и прыгая перед Сергеем, хохол скрытно вынул из-за голенища сапога припасенный на всякий случай нож, и с силой вонзил лезвие финки в податливую брюшину обидчика. Смерть Кравченко наступила почти мгновенно. Всю жизнь бугрилась и капризничала судьба конармейца. Ею все было уготовано так, чтобы обладатель незавидной фортуны не погиб от пули, не околел от стужи, а сложил бы непокорную голову на просторах степи, где когда-то родился. "Все мы в этом мире тленны, тихо льется с кленов листьев медь... Будь же ты во всем благословенно , что пришло процвесть и умереть".