Петляя по дороге извилистой, телега кренясь да поскрипывая, в село въезжала. Радомир во все глаза вокруг смотрел. И хоть возили его папа с мамой к бабушке Зарине в Большие Горки, но мальцом он был ещё. Всё как-то иначе воспринималось. В тепле опёки родительской знал, что за спиной его опора - та, что упасть не даст. Что смотреть не нужно – за тебя смотрят.
Дорога, что в Горки вела, безлюдной была.
Как там Зарина-бабушка, что ведьмой неожиданно оказалось? И это их общее – вдруг завлекло, интересом закрутило. Пытливостью мальчишечьей подстёгивала.
Но был и страх, заставляя Радомира втягивать голову в плечи, как вспоминал глаза её горящие, строго-настрого наказывающие. Любопытство и страх, в клети нутро его держащие.
Свернул возок по дороге, в село Озёрное прямоезжей.
Вздохнув, оторвал Радомир свой взгляд от той, что позади осталась.
Теперь Озёрное засияло красками для него новыми, доселе не знакомыми, тоской щемящей, душу рвущей.
Не было в нём уюта домашнего, как в Заречье родном. Когда знаешь, что в любую избу, куда не ткнись, - везде рады и не гонит никто. И каждая ёлка да вишня лапой своей душистой машет приветливо.
Может, дело к зиме и спят деревья да лес, но не человек в нём?
Ивы к водной глади склонились, да ветки свои безлистные поласкали в какой-то своей кручине.
Въехала телега на большую площадь ярмарочную, колесом задевая траву пожухлую, к земле приникшую.
Было довольно людно, и звенело разноголосье людское, товар свой нахваливая, да покупателей привлекая.
Но деревья к зиме замерзли – молчали. Молчало и озеро, задремав, как тот медведь в берлоге своей лесной.
Радомир склонил голову к плечу, прислушивался недоумённо. Людское веселье на ярмарке и тишина деревьев – гулко, эхом в голове. Настороженно.
- Приехали! Тпру! – отвлёк его Глузд, натягивая вожжи, и повернулся к мальчишке. – Вылазь из возка, малец. Ежели интересно – можешь походить-осмотреться. Возьми грошики – пригодятся, если усмотришь что.
Деньги, звякнув, упали в ладонь Радомира. Староста отечески его плечи сжал, встряхнул.
- Голоден пади? – улыбнулся Глузд.
Радомир, улыбнувшись в ответ, кивнул. А желудок ответил урчанием на запахи пирожков призывные.
- Далеко не убегай, а то заблудишься ведь. Да смотри – мы не надолго. Посматривай.
И Глузд, отвернувшись, вокруг возка засуетился. А люд его уже окружал, торговаться начал.
Купив у пышной, добродушной торговки пару пирожков, Радомир под деревом устроился, о ствол могучий спиной оперевшись.
_____
Перед развилкой дорог Вигор коня остановил, руки потёр, да дыханием своим погрел, отмороженные. Смотрел на развилку, не решаясь, по которой из дорог ехать.
Если мальчишка сам Зареченский, то выходит в Заречье и надобно свой путь продолжать. Но что-то колдуну нашёптывало, что ежели раз удача в Озёрное его привела, так и второй раз таким же стать может.
Сжав поводья, колдун усиленно образ мальчишки из видения выудил. Глаза прикрыл, сосредоточился, брови сдвинул, и снова на дорогу посмотрел.
Обе дороги красным следом полыхали: и та, что в Озёрное вела, и та, что из Заречья меж деревьев петляя, выбегала. Нить лентой тянулась по серёдке дороги, алела. Только разница в том была, что след Зареченской – остывал будто. Видать, мальчишку, дабы время не терять, искать в Озёрном надобно. А дальше – духи ведут, укажут.
Вигор кивнул мыслям своим, поводом дёрнул, коня понукая, и шагом двинулся в Озёрное.
_____
Радомир, расслабившись, под деревом стоял, пирожок с яблоком доедая. В желудке уже не урчало, не раздражало – согревало, теплом по телу разливаясь.
Глаза его уже веселей поблёскивали. А в голове висела мысль настойчиво, не купить ли ещё один, пока не все проданы?
Вокруг него неторопливо прохаживался люд. Торгуясь, споря, прицениваясь. И чуть поодаль – староста Глузд, к соглашению, видать, пришедши, - помогал на возок чужаку горшки сгружать.
Да, полезен для общины дядька Зой. Но польза его не только в денежной корысти. Мал ростом человек, да душой своей огромной в общину вплетался гармонично, дополняя. И дух всей общины будто из таких вот ниток ткачихи умелой состоял.
Заинтересовавшись, чем вообще торгуют на ярмарке, Радомир обвёл взглядом ряды.
Торговцы рыбой с озёр здешних, перекладывали свой товар, стараясь наверх выложить ту, что побольше да покрупнее.
«Наверное, не все рыбу ловят? Вот и продают – прищурившись, подумал мальчишка, - «У каждого своё ремесло и свой на него спрос».
Бондарь – здоровый мужик с щеками на морозце раскрасневшимися, покрикивал на подмастерьев своих, что бочки из мастерской выкатывали.
Торговка бойкая, что сорока тараторя, разворачивала платки цветами расшитые, девок местных заинтересовывая.
Стоял люд – глазел, торговался, спорил, обновы приобретал, мошну торговцев пополняя.
А староста Глузд, хмурился, споря с бородатым мужиком в кожухе овчинном. Не сошлись, видать в цене.
Потянулся Радомир, мыслью, волей к деду потянулся.
«- Пусть получится у тебя всё. И домой быстрее поедем».
Взгляд рассеянный сквозь ресницы.
Сила нитью незримой истекает, выливается, волей на добро направленное.
Улыбнулся Радомир, когда увидел, что дед Глузд с покупателем друг друга по рукам ударили в согласии. И, спиной от ствола дерева оттолкнувшись, шагнул к возку, взгляд в сторону отводя.
И застыл с глазами вдруг округлившимися. Слетела вдруг улыбка с лица птицей испуганной.
Поспешно ведя коня в поводу, к нему чужак пробирался. Тот самый. Из видений мира чужого, таинственного.
Негу и леность Радомира сразу, будто ветром, сдуло.
Моргнул Радомир, пытаясь наваждение сбросить. Да не смог, испариной вдруг покрывшись. А страх липкой грязью в душу прокрадывался, сковывал, ломая волю. И нашептывало что-то будто, червяком мысли ломая, что не справиться ему с силой колдуна. Как ни старайся.
Спина Радомира вмиг похолодела. Ужас дикий, непрошенный в душу закрался, заставив мальчишку вздрогнуть всем телом.
И мысль единственная в мозгу зажглась: «Бежать!»
Радомир рванулся в беге прочь, сквозь толчею, что вдруг плечами сошлась, не пропуская, удерживая.
В толпе завязнув, отчаянно крикнул мальчишка, на руках чужих повиснув. Почувствовал, как нутро звериное вдруг наружу рвётся. Будто зверь из клети.
Рванул вдруг ноздри запах человека резкий.
Образами навалился.
- Волк! Волк! – заорал люд испуганно.
- Оборотень! – верещала торговка, в свои платки расшитые стараясь спрятаться.
- Убейте волка!
Радомир рванулся прочь сквозь толпу, которая только теперь перед ним расступилась, в стороны шарахаясь.
Люд, испуганно отпрянув, в кучу сбился. И площадь ярмарочную запах страха обволакивал. Собственного и людского.
Парализовал, раздражал, подгонял бежать без оглядки.
Радомир рванулся в беге, на всех четырёх лапах, краем глаз увидав, что в глазах чужака мелькнуло восхищение бесноватое. Схватив с рыбного прилавка нож большой, колдун в толпе увяз, пытаясь сквозь люд перепуганный коня вывести.
Радомир в прыжке могучем перепрыгнул прилавок с товаром, обдавшим его волной запахов. Кто-то болезненно в бок его пихнул, сбив его с лап.
«Бежать!» - паникой подгоняемый Радомир, рванулся, краем глаза заметив лучника.
«Чужой» - мысль непрошенно ласточкой мелькнула, крылом отчаянной злости естество задев.
Спустил тетиву лучник. И стрела, свиснув оперением жалом плечо вонзилась.
Боль, пронзив, скрутила, вырвав рык отчаянный. Вой.
Из последних сил Радомир рванулся, припадая на лапу переднюю, силы из самого себя вычерпывая те, что в щедрости своей растратил.
Из толчеи вырвавшись, помечая свой след кровью, Радомир рванулся к развилке дорог.
Домой. Поскорее добраться домой.
Марфа поможет, исцелит!...
Бабушка! Мама!
Кажется… я умираю…
Вёрсты мелькают бешенно. Ветви вдоль обочины тянуться.
Чреда образов в танце бешенном перед ним вдруг мелькнули. И земля застонала, просыпаясь. И кажется сам ветер, погладив братски, осторожно в спину подталкивал.
Бежать!
Куда?
И силы нашлись из неоткуда. Занемело плечо вдруг. Ушла боль, растворилась.
Радомир, лап не чувствуя, всё бежал, инстинктом звериным движимый.
Только б не упасть!
_____
Солнце, съежившись, с высоты пригревало, не в состоянии холод предчувствия тревожного рассеять полностью.
Зарина, Буяна попридержав, краем Больших Горок проезжала, как вор будто, в само село не въезжала.
Зачем, коль избы родная дотла сожжена, и тлен тот ещё висит в воздухе, печалью обволакивая и рассеиваясь безвозвратно.
Растворяясь, памятью начисто вычёркиваемый.
Больше нет ничего здесь того, что привлекало бы.
Странница она теперь на судьбы бездорожье, и ведёт дорога к тому, что всё ещё у неё осталось.
Замаячил любимый призраком тёплым рук своих сильных, заботливых, нежных. Но тряхнула головой ведьма, образ этот отгоняя.
Внук.
Кровинка вдвойне родная – часть памяти, часть жизни. Того, что уже не вернёшь и того, что недоступно, волей собственной отрезанное.
И вдруг рвануло – навалилось вдруг.
- Бабушка!
Зарина, всем телом вздрогнув, спазматически в седло вцепилась.
Крик человеческий с воем отчаянным смешанный. Глаза Радомира, расширенные в ужасе, душу пробили, ворвались запахами его окружающей. Болью острой.
Мешанина образов оборвало настоящее, закрутило сознание в танце бешенном.
Зверь серый, лютый, страшный... родной… по дороге, к обочине ближе прижимаясь в беге. След лап багрянцем траву пожухшую красит. Силы вместе с жизнью из тела косматого его уходят. Дыханием в беге прерывистое, облачком пышет.
- Радомир! – крикнула Зарина, губ не разжимая.
Мыслью потянулась, остатки сил из себя выжимая.
Вырвалась Сила стрелой – взлетела, затерялась. Да зверя настигла, обволокла, помогая, подстёгивая.
Крикнула Зарина, Буяна подгоняя, и с места в карьер рванула.
_____
Теряя силы следом своим, Радомир уже перед собой село родное видел.
Бабушка, мыслью догнав, сознания коснулась будто, обняла, силами новыми наполняя. Теми, что по дороге он, раненный, растерял.
И вдруг обожгло хлыстом, остановило бег.
Куда? Неужто в образе волка да со злым человеком, мать убившем ворвётся он в село родное? За собой чужака приведёт? Людей, его защищающих, близких – опасности подвергнет?
Марфа-Добродея, дядька Зой, Яромила с Златой, Забавушка…
Ну, нет.
Никогда!
В отчаянии морду серую к небу задрав, Радомир крикнул. И крик тот воем протяжным до хутора долетел.
Свернул с дороги Радомир, и прыжками двинулся вдоль Бежки в прилесок, в чащу, в болото колдуна за собой уводя.
-----
Продолжение.