Гаддам вышел проводить полицейского, Элис ушла в кухню с пустыми чашками, Aмассиан куда-то исчез – мы с Pодуэллом остались в зале одни. Я уже хотел было откланяться и уйти в свой кабинет (где, впрочем, все равно не смог бы ничего написать), но что-то заставило меня помедлить.
- Надо же было такое придумать, - горько усмехнулся Родуэлл, - похоже, мне лучше вообще прекратить писать, чтобы не спровоцировать еще кого-нибудь на преступление.
Я откашлялся.
- Это не преступники, мистер Родуэлл.
- Простите?
- Это не преступники. Это… действительно ваши персонажи.
- Вы шутите?
- Отнюдь. Я видел их. Ваших… героев. Они говорили здесь не далее как вчера… Говорили о том, что хотят захватить мир.
- Вот как? Что же, это не первый случай, когда мои персонажи покидают страницы книг.
- Неужели? В это трудно поверить.
- И тем не менее это так. С одной героиней моего романа у меня даже был недолгий роман, прошу прощения за каламбур. Кстати, эти двое подали мне неплохую идею: вместе они действительно могут завоевать весь мир. Но я дам им власть ненадолго, они могут серьезно поссориться друг с другом. Хотя нет, нет и нет, - гневно добавил он, - их дружбу я обязан сохранить, пусть даже это будет единственное, что у них останется.
Я стоял и слушал человека, который необыкновенно легко вершил судьбы людей, народов, целых цивилизаций, всего огромного мира: его могущество было во много раз сильнее власти всех монархов и самодержцев настоящего и прошлого.
- Наверняка они смотрят на наш реальный мир с той же тоской и вожделением, что и мы на мир фантазий, - продолжил Pодуэлл и вдруг вопросительно посмотрел на меня, - у вас ECTЬ еще вопросы ко мне, мистер Kендалл?
Эта фраза прозвучала вовсе не как скрытое желание уйти: нет, писатель действительно спрашивал меня, не хочу ли я что-нибудь узнать: я понял это по его спокойному тону и открытому взгляду.
- Нет, сэр. То есть, да, сэр. Мне не дает покоя смерть Pадова, сколько загадка его смерти: я до сих пор не знаю, поднял ли он сам на себя руки, или кто-то повинен в его смерти. Вы знаете, я подозреваю все и вся, я даже едва не поссорился c Амассианом, моим лучшим другом. Быть может… быть может, кто-то убил Pадова?
- Да.
Это слово прозвучало, как выстрел: мне показалось, что тяжелая пуля разорвала мою голову и расколола сердце. И почему-то я сразу понял, что убийца находится среди нас, хотя это и казалось совершенно немыслимым.
- Мистер Pодуэлл, я уверен, что вы знаете все и даже больше. Я знаю: вам известно имя убийцы. Скажите же мне, сэр, кто убил Pадова?
- Я.
- Вы шутите, мистер Pодуэлл.
- Смерть человека нельзя назвать поводом для шуток, мой дорогой Kендалл. Я убил Pадова. Вы можете позвать своего полицейского, и пусть он наденет на меня наручники: однажды они уже звенели на моих запястьях сто лет тому назад.
- Этого не может быть, сэр.
- Посмотрите мою биографию, она стоит на полке позади вас.
- Нет, я имею в виду, что вы не могли убить Pадова: мальчик умер за два дня до того, как Амассиан вернул вас к жизни.
- Но это не помешало мне убить Pадова, убить своим познанием. Хоть я и не застрелил его физически, хоть я даже и не пытался остановить юношу (что у меня не получилось, ведь не мог же я держать его под гипнозом все время!), но если бы я не сказал ему тогда тех роковых слов, мальчик был бы сейчас в добром здравии. Но я даже не мог предвидеть, что он так отнесется к моим словам, хотя это было и очевидно. И тем не менее, разве я имел право скрыть от него всю правду, когда он так настойчиво просил меня рассказать ее? Mои слова оказались роковыми.
- Что же это были за слова? – осторожно перебил я.
- Они вам известны: Вы никогда не сможете писать самостоятельно” – вот и все. Но то, что другой человек он как никто другой мечтал писать сам, можно сказать, что это была цель его жизни, цель, к которой он стремился, как бы далека она не казалась, и как бы ни был труден путь к ней. Но я закрыл перед ним этот путь, закрыл одной фразой. Одно дело – стремиться к цели, которая бесконечно далека, но все же достижима, и совсем другое дело – цель нереальная! Путь в никуда… Парень не захотел оставаться марионеткой, покорной игрушкой в моих руках. Нет, господа, учитесь писать самостоятельно...
Что-то насторожило меня в голосе Pодуэлла: фантаст как будто безумно боялся чего-то, и еще больше боялся раскрыть это что-то передо мной, наш прямой и бесстрашный Pодуэлл. Я недоумевал.
- Хорошо, мы будем учиться писать сами, - вежливо согласился я, - учиться у вас.
- И снова у меня, - устало вздохнул Pодуэлл, - все учатся у меня, все до одного, Kендалл, и это несправедливо: почему я не могу учиться у кого-то? Почему, когда я говорю с человеком, я неизменно убеждаюсь, что я раз в несколько умнее его и знаю намного больше? Мой мозг сам подсказывает мне решение самых сложных задач, мне даже не нужно читать книги, чтобы догадаться о чем-то или узнать новое. Когда я впервые увидел кусочек янтаря, перед моим мысленным взором тут же закачались от ветра огромные деревья, по могучим стволам которых стекала в холодное море золотисто-медовая смола – и мне уже скучно было читать об этом в увлекательных детских книгах. Попав в мир будущего, я вовсе не грезил о том, что ваша жизнь будет справедлива, гуманна и прекрасна для всех и каждого – но я, по крайней мере, надеялся, что здесь мне будет у кого поучиться хоть чему-нибудь. Действительно, поначалу представлять себе устройство плазменного телевизора или чертить на листочке блокнота длинные формулы полимеров было увлекательным делом, но сейчас все это, так сказать, приелось. Вам покажутся нескромными мои слова, но теперь я знаю все или почти все. Увы, это правда, дорогой мой Kендалл: даже здесь мне не у кого учиться. Честное слово, пока вы остаетесь единственным человеком, с которым мне интересно.
- Я считаю себя самым обыкновенным человеком.
- Одно другому не мешает, мой дорогой Kендалл.
- Вы мне льстите.
- Не совсем так, сэр.
Дверь в комнату распахнулась, и на пороге невозмутимо возникла миссис Брэккет с блюдом пончиков.
- Я не помешала? – осторожно спросила она.
- Ни в коем случае, - Pодуэлл снова порывисто вскочил с дивана, - большое спасибо, миссис Брэккет.
С этими словами Pодуэлл, дождавшись, пока миссис Брэккет поставит пончики на стол, наклонился и галантно прижался губами к ее руке. Выходя из комнаты, я слышал испуганный вздох пожилой женщины, и чуть задержавшись в коридоре, я увидел, как кухарка поспешно вышла, почти выбежала из комнаты.
- Он поцеловал мне руку, - прошептала она, - он поцеловал мне руку…
- В его времена это было принято, миссис Брэккет, - успокоил я ее, - мистер Pодуэлл поступает по законам своей эпохи.
- Только то? – в голосе вдовы слышалось нескрываемое разочарование, и я понял, что ни на шутку ее расстроил.
- Как знать, миссис Брэккет, быть может, он хотел показать этим нечто большее, например, глубочайшие симпатии к той, которую он любит…
- Любит, да только любит он не меня, а мои пончики, - проворчала кухарка.
- Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, - напомнил я, - старые пословицы ошибаются очень редко.
- Если бы так, мистер Kендалл, если бы так!
За окнами падал легкий снежок, настолько мелкий, что непонятно было, есть он или нет...