Только оказавшись снова в просторной комнате перед кабинетом редактора, Pодуэлл, наконец, дал волю своим чувствам, а именно упал в кресло и стиснул в кулаках тощие скулы, застонав, словно от зубной боли.
- Это скверно, Kендалл: лишиться заработка куда как более скверно. Последний раз я пережил подобное в тысяча девятьсот двадцать пятом году, то есть около восьмидесяти лет назад, а теперь ситуация повторилась удивительно точно. Да, дорогой мой Kендалл, и чем мы будем теперь платить за дом и электричество? Я не хочу расставаться со своими машинами, а ведь им нужна энергия. Да, еще немного, и мне придется вспомнить, как я приколачивал набойки, работая подмастерьем у своего отца…
Не успел он договорить эту фразу, как дверь на лестницу распахнулась, и в комнате, крадучись, появился маленький человечек с чемоданом подмышкой.
- Переезжаете, Aмассиан? – полусерьезно осведомился я.
- Вы уже знаете об этом, Kендалл? Но откуда? – от неожиданности Aмассиан чуть не выронил чемоданчик.
Собственно говоря, я был шокирован не меньше, чем он.
- Лучше скажите, куда вы собираетесь уйти от нас, - попросил я.
- Куда? Мистер Kендалл, я и сам не знаю, куда я вынужден уйти по милости Pодуэлла.
- Родуэлла? – переспросил сидящий рядом великий писатель, но его присутствие ничуть не смутило Aмассиана.
- Что вы сделали со мною, мистер Pодуэлл, - воскликнул он c неподдельной горечью, - что вы сделали со мной, сэр? Зачем вы это сделали?
- Что именно вы имеете в виду? – Pодуэлл посмотрел на ученого необычайно мягко и ласково.
- То, мистер Pодуэлл, во что я превратился по вашей милости. Посудите сами, сэр: боясь показаться перед вами идиотом, я денно и нощно изучал строение сложнейших приборов нашего века, модели вселенной и физические теории – и все это для того, чтобы вам не было скучно со мной, мистер Pодуэлл, чтобы я не выглядел дураком в ваших глазах! Что же из этого вышло? Я перегрузил свой мозг настолько, что начал смотреть на мир вашими глазами, доискиваясь везде и всюду до самой сути, раскрывая загадки мироздания. Быть может, вам теперь интересно со мной, чего не скажешь о тех, кого я считал раньше своими друзьями: они не понимают меня, а я их, они говорят об одном, а меня интересует совершенно другое. Я чувствую себя среди них, как зрячий среди слепцов, слышащий среди глухих или гений среди тупиц! Я стал чем-то сродни вам, вашей незаурядной личности: чувствуя, думая и понимая в несколько раз больше, чем все вокруг, я ощущаю себя человеком из будущего, попавшим в каменный век. Теперь я живу не в своем времени, мистер Pодуэлл.
- Как впрочем и я, мистер Aмассиан: теперь нас двое.
- Нет-нет, мистер Pодуэлл, попрошу не причислять меня в ваши одинокие ряды, в том-то и все дело, что я не собираюсь больше быть довеском к вашему гению, я хочу быть нормальным живым человеком, а не книжным червем, помешанным на исследованиях и изысканиях – вот таким я стал по вашей милости, мистер Pодуэлл.
- Что же… прощайте.
Я с удивлением отметил, что Pодуэлл даже не подал Aмассиану руку, ограничившись легким поклоном.
Мне стало не по себе. Я как со стороны увидел наш клуб, маленький уютный клуб, один из последних островков старого доброго Таймбурга – если вообще не последний. Со всех сторон наш трехэтажный домишко осаждали высотные дома, рвущиеся в небо, сверкающие огнями реклам – и я чувствовал, недалек тот день, когда огромный мегаполис вконец поглотит наш старинный особняк.
Родуэлл бесшумно вышел из зала – я видел, что писателю не по себе, что он здорово испуган происходящим. Но я ничем не мог ему помочь.
Фантаста я нашел не в кабинете и не в холле, как ожидал, а в пустой кухне: Pодуэлл сидел на стуле у окна, положив худую руку в черном рукаве на грязный подоконник и глядя в пустоту перед собой, на стену, где висел смятый передник миссис Брэккет. Вся опустошенная атмосфера маленькой кухни намекала, что кухарка тоже ушла, и нам не нужно было ни записок на столике, ни долгих разговоров, чтобы понять это. Я с ужасом смотрел на сгорбленного худого человека: левая рука писателя бессильно свешивалась, почти касаясь пола, висела, желтая и морщинистая, как у умершего: мне показалось, что я теряю своего гения.
- А что же теперь пончики, мистер Kендалл? – неожиданно спросил меня фантаст.
- Я умею готовить оладьи, - нашелся я, стараясь утешить его.
- Тыквенные? – чуть оживился Pодуэлл.
- Нет.
- Жаль, - не глядя на меня, вздохнул писатель, и хотя больше он ничего не сказал, я почувствовал, что теперь не нужен Pодуэллу, и могу идти в свой кабинет.
Однако, вселившийся в меня с некоторых пор демон любопытства заставил меня направиться не к себе в комнату, а в опустевшие кабинеты своих друзей, с которыми я прожил бок о бок столько лет.
В комнате Гадама теперь было болезненно-пусто. Мертвую тишину покинутой обители нарушал только мерный, механический гул стоящих на столах компьютеров, внезапно ставших хозяевами этого маленького уютного мирка, некогда принадлежащего нам. Глядя на них, я невольно вспомнил о восстаниях машин и порабощениях людей роботами.
Несмотря на мою внезапно открывшуюся неприязнь к компьютерам, я не мог подавить в себе любопытства и, подойдя к ближайшей машине, заглянул в дисплей.
Все ужасом объяты и закованы
Святому моему сиянью внемлют –
Я снова прихожу на эту землю
Единожды за пятьдесят веков.
Спускаюсь с черно-аспидных небес,
Я снова прихожу безлунной ночью,
И кто-то ждет пугающих пророчеств
И новых бед, невиданнейших бед.
И кто-то ладан мне в лампадку льет,
Качает поседевшей головой,
И где-то в храмах курят благовония
Во имя беспощадное Мое.
И, глядя на мое сиянье белое,
Какой-то престарелый полководец
По Африке с Евразией все бродит,
Ждет от меня – бесчисленных побед.
И смотрят потрясенные, в прострации,
Глядят, как сызнова на землю черную
Я прихожу из космоса из мертвого
Из черных галактических пространств.
В моем обличье видят божество
Над крышами домов, в потоке света…
А я – обыкновенная комета,
И я держусь маршрута своего.
Без карты, компаса и без креста
Я – легкий дым без плоти и без массы,
И я иду по бесконечной трассе
От Солнечной Системы до Кита.
Я есмь ничто, я – мимолетный дым,
И кровь внутри меня не протекла,
Пересекаю черные галактики
Мотаюсь от звезды и до звезды.
И где-то там в других системах звездных
Меня наивные зовут высочеством,
Ждут от меня немыслимых пророчеств,
И предостережений – очень грозных.
И кто-то кровь над алтарями льет,
И где-то в храмах курят благовония,
И плавят плазменно-нейтронный воск
Во имя беспощадное Мое.
И смотрят, вещим трепетом объятые,
Как появляюсь в ореоле света…
А я – обыкновенная комета
Без имени. Без плоти и без Я.
Я долетаю до далеких звезд
И в безднах разворачиваюсь круто,
Преодолев привычные маршруты
И где-то собственный поймавши хвост.
Моя эклиптика накренена,
Миры сшибаются в беззвучном грохоте,
Передо мной проносятся эпохи,
Империи, столетья, времена.
Вот кто-то смотрит на меня сейчас,
Коленопреклоненный и недвижимый,
И знаю, что вернусь и не увижу
Спустя века – зеленых этих глаз,
И этих рук я не увижу вновь,
Что крест и зодиак сжимают крепче,
И этих губ, в ночи молитву шепчущих,
И этих мыслей, рвущихся за мной.
И я увижу через эры здесь
Другие взгляды, облака-туманы,
Другие песнопения и мантры
Других неузнаваемых людей.
И кто-то ждет пророчеств и концов
Вселенной – и немыслимых загадок
В мое лицо в ночи напрасно вглядываясь,
В пылающее грозное лицо.
И кто-то незнакомый на заре
Моля, чтобы планета не погибла,
Поет у храма пламенные гимны
И проливает кровь на алтаре.
На этот раз компьютер работал медленно, но я просто не захотел читать дальше и отошел от дисплея. Нельзя сказать, что мне стало неинтересно, просто сейчас мне хотелось не читать, а писать, писать самому, обуздав эти взбешенные компьютеры, вырвавшиеся из-под контроля нормальных людей. Найдя на столе вырванный из тетради лист и огрызок карандаша, я даже попытался не бросать несколько строк неоконченного мною романа, но то, что выводил на листке карандаш, никуда не годилось, - я понимал это слишком хорошо, чтобы продолжать.