От меня сбежал муж. Надоело, говорит, в свинарнике с тобой жить. Он вообще нормальный?
От Инны супруг ушел. Сбежал, как он выразился, из бардака этого. Устал я смертельно, сказал муж Петя на прощание. Обрыдло мне в сарае этом сущем проживать. Ухожу к маме — хоть полной грудью воздухом подышу там.
Собрал немного вещей — паспорт, трусы и пару сорочек — да и отбыл. И ни слуху от него, ни духу уже с неделю. Инна, само собой, такого казуса вовсе не ожидала. Проблем критичных у них в семье особо не выявлялось. Чуть по беспорядку на жилплощади скандалили, конечно, но это все чепуха: милые бранятся — только тешатся.
С Петей счастливыми супругами они проживали пятый год. До первого серьезного кризиса, считай, еще пара-тройка лет имелась. Инна читала где-то, что страшный кризис подкашивает семьи именно на семилетие брака. А вот их, выходит, ранее отчего-то накрыло.
На тему порядка в быту Петя, конечно, всегда слегка негодовал. С медового месяца небольшая претензия по чистоте у него имелась. Во время первой брачной ночи молодой муж, томимый нежностью и страстью, романтично снимал с подушки длинные волосы Инны.
В мусорное ведро их аккуратной кучкой относил с влюбленной улыбкой. И утром с завтраком постельным ее развернул: крошки в брачном ложе — это антисанитария капитальная, а не романтика.
Инне изначально это все очаровательным, конечно, казалось.
Вон у людей мужья носки несвежие по углам прячут, а у нее супруг носки не просто сам ежедневно и вручную стирает, а еще и гладит их утюжком тщательно, и в милые клубочки закручивает.
Швабру вот еще из рук дома Петя не выпускал почти никогда. С работы придет — и сразу хвать орудие труда. У других женщин супруги не выпускали из рук пульт от телевизора, а у Инны муж с шваброй носится — пол намывает тщательно.
И посуду за Инной перемывать бросался — с содой у мойки все время терся. Липкая, говорил, у тебя посуда получается, дорогая супруга. Маменька моя за такую похабную утварь кухонную любому бы руки с корнем повыдирала.
То есть, живи и наслаждайся таким удачным браком.
Маменька Пети, Жанна Борисовна, очень уважала чистоту. В стоматологии трудилась. Возможно, данный факт определенный отпечаток накладывал на ее личность. Картофель Жанна Борисовна в семи водах с мылом перед чисткой промывала.
Генеральную уборку с выбиванием ковров каждую субботу проделывала. Гости у нее все в подъезде разуваться обучены были. И одежду уличную в пакеты прятали всегда заранее.
Дома там, конечно, все стерильно и выполнено в спокойных и пастельных тонах.
Инна к свекрови даже немного стеснялась в гости приходить — только с дивана чуть привстанешь — Жанна Борисовна уж диванную накидку ровняет, пол под тобой с хлором трет. Или с пылесосом неожиданно выскакивает. А то наклонится — чистоту ушей и шеи вдруг проверять вздумает.
Неудобно было это все. Стеснительно.
И вот так они жили с год почти. Петя с шваброй по вечерам носился, а Инна семечки с книгами поглощала. Отдыхали после трудовых будней каждый на свой манер.
Нет, иногда, конечно, супруг чуть ерепенился.
Чего это, морщился иногда Петя, у нас в холодильнике тухлятинкой ощутимо опять смердит? Ты бы, Инна, как хозяйка и женщина, перебрала бы готовые блюда и сырую продукцию в агрегате — издохло там что-то наверняка. В кухню уже даже заходить не хочется лишний раз — тошнота подкатывает мне.
Инна, конечно, обещала поискать источник смердения, но чуть позже. Если вдуматься, то и не пахло особо из того холодильника — чуть пованивало какой-то продукцией, но довольно терпимо и совсем не срочно.
Петя в ответ дергал ноздрей, забавно обижался. Даже отказывал Инне в супружеском долге. Инна к нему с нежностями сунется, бывало, а Петя нос воротит досадливо. Холодильник, говорит, так и не отмыт. Романтический лад у меня не работает в данных зловониях.
Или вот еще про посуду любил в истерике иногда поколотиться. Надоело, говорил, что у нас в мойке вечно завалы наворочены. Ни единой кружки в доме чистой не найти. Я, говорит, уже устал порядочно в одно лицо чистоту поддерживать.
Инна в ответ хохотала, конечно. Предлагала все эти крынки немытые в скатерть покидать да на свалку определить. Есть такая прекрасная традиция у каких-то народностей — Инна о том однажды читала. Но Петя юмор сложно воспринимал — надувался клопом.
Еще вот готовку очень в штыки принимал. Ты, говорил Петя, как готовить начнешь, так и моя нервная система не позволяет. Всюду вон жир размазан, очистки и огрызки какие-то накиданы. Бесит это безобразие и кусок в горло не лезет. Брезгливо мне в кухне такой ужины при свечах терпеть. И даже приступы отравления пищевого демонстрировал.
Инна, конечно, все в шутку переводить хотела — все же молодожены они, положено им легко и весело острые углы обходить, играючи друг к дружке притираться.
А чего, говорит, в кухне среди жира и огрызков нам питаться? Проследуем-ка в спальню супружескую — ужин в кровати тебе романтично накрою. И подмигивает игриво так. А Петя, бледнел и плевался.
Я, милая Инна, говорил, из супружеского ложа все еще крошки от печенья выковыриваю, которые ты давеча там нагрызла. И этого мне уже вполне достаточно, чтобы романтика у меня не чесалась еще долго.
И даже передергивало Петю довольно заметно. А Инне и обидно, но и смешно. Ишь, цаца какая выискалась, а не супруг.
Потом все хуже стало. Первенец часто семейную лодку на вшивость проверяет. И у них тоже так произошло.
В положенный срок плод любви созрел — сынок Сильвестр народился. Инна в декрете засела — книги читает и младенца развитием ранним развлекает.
К материнству она, конечно, легко и просто — загадился чуть новорожденный, так и ничего в том кошмарного. Раньше-то вон дети вообще в одной рогожке до совершеннолетия содержались. И ничего — не вымер род людской. Даже перенаселение наблюдается.
Сильвестр у них где обуви лизнул, а где из миски собачьей чего ухватил — не беда это. Иммунитет так увереннее формируется. Это Инна объясняла Жанне Борисовне и Пете.
А Жанна Борисовна в обмороки валится. А муж Петя будто и вовсе взбесился.
Домой теперь приходит с работы и сразу лицо кособочит. С коридора волосы на голове себе выдирать начинает. Ах, ей-же-ей, кричит Петя, в доме моем конюшни опять авгиевы! Сарай развели кромешный — домой ноги не несут. Дома я отдыхать всесторонне должен, а мне раздражение испытывается.
И бегает Петя по квартире — хватается за область сердца, пальцем указывает на раковину с посудой, на пол липкий тычет, на чумазого Сильвестра бешено глаз косит. Сильвестр из кучи одежды в углу сваленной выглядывает — папке радуется. А папка визжит на какой-то очень противной высокой ноте.
Разве же это семья на пятом году брака? Инна, грешным делом, уж и крамольные мысли допускает: не тронулся ли ее Петр разумом?
Последней каплей стала запеканка свекрови.
Эту несчастную запеканку Жанна Борисовна внуку отправила. Инна, конечно, запамятовала о продукте. Нашел, как водится, угощение сам Петя — по аромату откопал из-под пакетов, пачек и коробок.
А на запеканке той немного плесени уже образовалась. По сути — пустяк. Но Петя вдруг взбеленился. Запеканку в Инну бросил. Волосы оставшиеся на макушке себе повыдергивал. Плевался, ногами очень топал.
Я, орал, на работах с утра и до ночи надрываюсь — семью обеспечиваю. А ты дома сиднем сидишь — ералаши разводишь кромешные. В дом к нам не войти — хламом все загажено! Сильвестр будто Маугли из куч тряпичных высовывается. А ты все книги свои почитываешь, все философии свои разводишь. Хватит, довольно.
И ушел Петя. И признаков супружества не подает. Инне больно — за Сильвестра-безотцовщину и за себя покинутую. И то ли к психологу им походить всей семьей, травмы в детстве Пети поизыскивать, то ли уж крест на этом браке ставить и к разводу подготовку затевать.
Проблем-то у них очевидных и не просматривалось в супружеских взаимоотношениях. Дело ли — из-за запеканки несчастной дитя сиротить?