Холера — это острая кишечная бактериальная инфекция. Эпидемии холеры случались регулярно, и европейская медицина знала о них едва ли не с античности — но они были локализованы в долине Ганга, где эндемично жил холерный вибрион. В первой четверти XIX века, с развитием глобализации и колонизации, холера впервые вышла за пределы своей исторической родины и начала триумфальное шествие по миру. С тех пор она вызвала не меньше семи пандемических волн, и отдельные вспышки продолжают возникать по сей день.
Бунты и народные возмущения из-за холеры происходили регулярно; вторая всемирная эпидемия в России была отмечена появлением Николая I на Сенной площади, обратившегося к бунтующим с криком “На колени!” (подействовало), и Болдинской осенью — когда Пушкин, запертый в Нижегородской губернии введенным карантином, в расстроенных финансовых обстоятельствах, нервно ожидая скорой женитьбы, погрузился в невероятный творческий запой.
Во время третьей эпидемии, в 1854 году, лондонский врач Джон Сноу (серьезно!) впервые установил, что распространение заболевания связано с загрязнением питьевой воды (правда, ему долго не верили, и когда спустя несколько лет он умер, о его эпидемиологических изысканиях в некрологах писали с иронией). Но мы сейчас расскажем немного о том, что происходило в России во время пятой, менее известной эпидемии, в конце 1880-х — начале 1890-х годов.
В 1892 году британский врач и российский корреспондент медицинского журнала Lancet, Фрэнк Клемоу, написал в Лондон о “чудовищных бунтах в Астрахани, Саратове, Хвалынске и других местах”. Бунтовщики не только вытаскивали больных из больниц (в намерении их спасти, но в результате оставляя их умирать на улице), но и парализовали усилия властей по сдерживанию эпидемии.
В Астрахани на протяжении пяти дней паника владела всеми сферами жизни; не функционировало буквально ничего. Больницы поджигались, резиденция губернатора была взята в осаду. Прибывшие воинские подкрепления разогнали мятежников; три человека было убито. По оценкам новостного агентства “Рейтерс”, количество бунтовщиков доходило до десяти тысяч — больше, чем во время любого другого холерного бунта (некоторые американские источники повышали ставки вдвое и втрое — при том, что в Астрахани тогда жило лишь около 80 тысяч человек). Толпа с особым рвением нападала на персидских купцов, так как бытовало мнение, что эпидемия пришла из Персии.
Волнения распространились на другие приволжские города. В Саратове толпа стала вытаскивать больных из больниц, не сомневаясь, что они совершенно здоровы, а вот врачи намереваются заживо зарыть их в землю. “Освободители” тащили пациентов на берег Волги и отпаивали молоком — считалось, что это надежное противоядие от той отравы, которую дают им врачи.
Двое санитаров были убиты, полицейская станция разгромлена, часть документов сожжена. Толпа уничтожала телеги для перевозки больных, врывалась в лазареты, избивала, порой до смерти, всех сотрудников, не обращая внимания на их вопли о пощаде. На следующий день на улицах Саратова появилось множество солдат — только это массовое военное присутствие и удержало толпу от того чтобы овладеть городом.
Однако всего две недели спустя разгорелось новое восстание, которое было подготовлено тщательнее; восставшие разорили дома нескольких человек, которых они считали виновными в эпидемии — доктора Бонвича и почему-то музыканта Достоевского; восставшими руководили некий старьевщик, чье имя не сохранилось, и Александр Папов, который явился перед толпой измазанный известкой и сообщил, что врачи бросили его в собачью конуру и собирались было похоронить заживо, и лишь чудо помогло ему сбежать.
Бунты продолжались по всему Поволжью — вслед за Астраханью и Саратовом они вспыхнули в Покровске, Вольске, Хвалынске, в деревне Балаково и в Нижнем Новгороде. В Средней Ахтубе жители, взбунтовавшиеся против санитарных мер, разорили купеческие склады, убили аптекаря вместе с помощником, напали на почту и телеграф и попытались атаковать полицейский участок. Священник, вышедший, чтобы усмирить толпу, был схвачен и избит. По соседним деревням останавливали государственные обозы с материалами для дезинфекции и уничтожали их.
В конце июля беспорядки докатились до Ташкента: местные сарты (оседлые узбеки) не сомневались, что холеру им принесли русские врачи, которые и травят народ. Около пяти тысяч человек, вооруженных ружьями и кинжалами, вторглись в русские кварталы, уничтожая все на своем пути. Они напали на резиденцию городского головы полковника Путинцева, погнали его по улицам, избили и, по сообщению ряда западных газет, убили (хотя, видимо, этого на самом деле не произошло: пришедший на подмогу полк солдат разогнал бунтующих, причем десятки из них упали с берега оросительного канала Анхор и погибли).
В Нижнем Новгороде объявили осадное положение; армия была вынуждена защищать волжское судно, стоящее на якоре, ранее преобразованное в холерную больницу. Самарский губернатор вызвал на подмогу войска. В деревне Балаково крестьяне разобрали на части экипаж, который играл роль кареты скорой помощи. В Казани некоторые чиновники присоединились к погромщикам, преследуя врачей, которые якобы распространяли болезнь при помощи яда. В конце июля 1892 года американская газета “Питсбург Диспэч” (несколько сгущая краски) отметила, что русские холерные бунты “трудно сопоставить с чем бы то ни было в современной истории после чумных бунтов средневековья… или русских летописей XVII века и восстаний Стеньки Разина и Пугачева”.
Почему именно холера в новое время вызывала такую реакцию — понять нетрудно; в отличие от чумы, оспы или ковида, холера передается орально-фекальным путем, прежде всего через плохо очищенную воду, а это значит, что беднейшие слои населения, не имеющие доступа к безопасной питьевой воде, подвержены значительно большей опасности. Когда болеют главным образом бедные, а богатые нет — какой вывод приходит в голову в первую очередь? Это урок нам всем: не всякий очевидный вывод непременно верен.
Если не хотите пропускать новые выпуски — подписывайтесь на канал!