Увидел однажды Пётр Петрович в ютубе, как один парень смог подтянуться на турнике цельных 186 раз. Удивился он и, полистав другие похожие видео, нашёл ещё одно, где уже не молодой парень, а обычный дедушка смог подтянуться 89 раз. Загорелся Пётр Петрович, зада-а-акал, зану-у-укал, встал с кресла, подошёл к окну, глядит: солнце светит, зелень благоухает, манит погода. И решил он тоже научиться подтягиваться.
Заправил майку в рейтузы и пошёл во двор.
На площадке детвора в песочнице ковыряется, молодежь в баскетбол играет, а Пётр Петрович под перекладиной встал, готовится. С чего начать? С прыжка?
Глянул по сторонам. Никто на него не смотрит. Хорошо. Взмахнул руками, прыгнул, зацепился за стальной стержень. Висит. Покачивается. Животик мягонький к земле тянет... Интересные ощущения — никогда так явно свой живот не замечал Пётр Петрович, не чувствовал. Вспомнил пиво по вечерам, картошку с курочкой на ночь, кофе утренний. В груди перехватило – воздуха не хватает. Пальцы предательски скользят, не держат. Первую попытку Пётр Петрович назвал честно: «сосиска».
Лиха беда начала.
Второй прыжок получился легче. Ну, а чего? Опыт есть! Надо теперь пробовать подтягивать подбородок к перекладине. Вдохнул Пётр Петрович, губы сжал, лоб сморщил и пошёл на подъём – вздрогнула студнем спина, задрожали ноги; локти, точно ржавые дверные петли скрипнули, – заклинило их на полпути, – висит сосиска, лицом корчится. Фууух! Спрыгнул. Ноль пять раз получилось. Тоже результат. Второй подход назвал подвигом онаниста. Стоит, дыхание переводит...
— Что это вы, Пётр Петрович, спортом решили заняться? — голос за спиной знакомый послышался. Оглянулся. Марина Юрьевна Зондельштэйн – его тайная любовь, соседка по дому, — стоит, улыбается. Как всегда – молода и красива, несмотря на свои пятьдесят с хвостиком: широкие бёдра, точно станок токарный, шапка волос, губы, что вишни, а щеки румяные, нет, не щеки – яблоки, осенняя полосатка.
— Да какой там спорт, — застеснялся Пётр Петрович. Улыбнулся в ответ. — Так, форму поддерживаю. Надо же, так сказать...
— Приятно встретить сильного человека, — стрельнула глазами Марина Юрьевна. — В наше время – большая редкость такие мужчины. — Поставила пакеты на землю: «Перекресток» и «Дикси» похоже сделали дневную выручку.
— Помочь? — кивнул польщённый Пётр Петрович.
— А что, помогите, — вскинула брови Марина Юрьевна.
Через десять шагов ручки пакетов ножами врезались в нежные пальцы Петра Петровича. Покачиваясь, как поплавок на волнах, всем своим видом показывал джентльмен, что ему легко. Как терминатор, нахмурив брови и сдержанно улыбаясь, он понёс добычу Марины Юрьевны, максимум, до подъезда. А это рядом. Вон он – рукой подать.
Жара страшенная. Пот жирными каплями потёк по вискам. Всю дорогу, пока Петр Петрович нёс продукты, Марина Юрьевна говорила, что-то рассказывала, и всё пролетало мимо его ушей, потому что от неистового напряжения концентрироваться на разговоре было трудно. И только последнее слово «чай» влетело в его черепную коробку и повисло там немым вопросом на самом финише их пути.
— Чай, — повторила Марина Юрьевна. — Зайдёте на чашечку чая?
— Пожалуй! — выдавил Пётр Петрович и потащился за ней на пятый этаж.
На кухне у Марины Юрьевны поселилась прохлада. Северная сторона. Электрический чайник тихонько начал постанывать на столе. Плетёная тарелка наполнилась конфетами разных цветов и видов, пряниками, печеньем. Появились две прозрачные чашки, сахарница, мёд в розетке, чайные ложки, маленькая доска. Нарезался тонкими прямоугольниками сыр. Пётр Петрович смотрел на пальцы Марины Юрьевны, слегка припухлые, белые, как молоко, с красным лакированных маникюром и у него перехватило дыхание, пересохло в горле и от волнения скрипнул под попой стул. Толстые ломтики ветчины ложились на кусочки хлеба. Чайник бурлил.
— Чёрный или зелёный?
— Мне всё равно. Наверное, чёрный! — Пётр Петрович взглянул по-собачьи снизу вверх. Она улыбнулась:
— Кофе?
— Пожалуй, кофе.
— Если хотите, можно помыть руки в ванной, а я пока приготовлю.
Он поднялся, вышел, нажал блестящую ручку белой двери и оказался в ванной: голубая штора, санузел, зеркало, одна зубная щётка, блестящий кран – ничего особенного, кроме одной забавной детали – внутри, на двери висела табличка, и на ней было написано:
«Вход в машину времени».
Мысли толкали друг дружку в его голове, как люди в час пик в метро. Улыбка сама собой появилась на одутловатом лице. Морщинки на лбу расправились, шевельнулись уши.
«Интересно», — подумал Пётр Петрович. Настроение у него поднялось, он крякнул так, как будто двадцать капель «Столичной» принял на грудь. Нажал на дверь и вышел из ванной.
Первое, что мгновенно привлекло его взгляд, это белоснежный лакированный рояль посреди широкой комнаты, длинные, в потолок, алые шторы и стены - они светились желтыми оттенками, переливались, будто были сделаны из золота. Пётр Петрович открыл от удивления рот и, застыл, как изваяние, не в силах пошевелиться. Определенно, квартира Марины Юрьевны исчезла, и он оказался в каком-то ином месте. Но где? Что произошло?
Послышались шаги: цоканье каблучков. Они приближались, а Пётр Петрович всё стоял, и только сердце в груди колотилось, как перед приговором. Но почему такая ассоциация? На лбу выступил пот, и в комнате появились худенькая стройная, как подумалось, девушка-африканка. Он уставился на неё, губы скривились в подобие улыбки, а рука невольно начала искать ручку ванной комнаты позади себя. Скорее от неожиданности, когда взгляд девушки наткнулся на Петра Петровича, она взвизгнула и, закрыв ладонями рот, вытаращилась точно сова в ночи. Затем её черные зрачки наполнились страхом, тем самым, которого не было в самом начала, когда она появилась на своих тонких шпильках и стройных ножках. Глаза у неё окончательно вылезли из орбит и, крича, девушка развернулась и поскакала прочь. Петр Петрович повернулся и рванул ручку ванной комнаты. Внутри она тоже резко поменялась: стала шире и выше. Но это было не самым страшным. Самым страшным и неожиданным было то, что на унитазе сидел грузный мужчина лет сорока и читал газету. При появлении Петра Петровича, он вздрогнул всем своим круглым телом, как студень, в который воткнули вилку, лицо его вытянулось в недоумении, а глаза - детские пьяные глаза - увлажнились. На лице появилась глупая кривая улыбка. Длинные черные бакенбарды на его пухлых щеках приподнялись и тут же опали вместе со щеками. Послышался характерный звук, какой обычно издают люди своими чреслами на унитазе. В одно мгновение как-то весь мужчина опал, сдулся и расслабился. Голова его упала на плечо, глаза остекленели, осталась лишь глупая улыбка.
Пётр Петрович снова остолбенел... В мужчине, смутно и отдалённо, на сколько мог вспомнить, он узнал Элвиса Пресли. Вмиг за дверью послышались торопливые шаги. Сказать, что Пётр Петрович почувствовал себя в западне, ничего не сказать. Он дико завращал глазами и головой. На ум ничего не приходило. Что-то нужно было делать?...
(продолжение следует)
