Дверь уазика-«буханки» распахивается, обнажая косой прямоугольник света на грязном полу. Лиза предусмотрительно поджимает ноги. Через секунду в световое пятно падают потертый кофр с камерой и черный штатив. Вместе с ними в кабину заползает и заботливо укутывает Лизу неиссякаемый перегар Жеки. А после и сам Жека. С бугристым, заспанным лицом.
– Вот че поперли в такую рань? – Жека начинает бурчать сразу, как только редакционный уазик затрясся по дороге. – Магазины закрыты. Я даже позавтракать перед съемками не успею.
Произнося «позавтракать», Жека глухо хлопает тыльной стороной ладони по своему горлу.
– Какой тебе «завтракать», Женя?! – морщится Лиза от выдыхаемого оператором воздуха. – Приедешь «нарядный», а там, вообще-то, пять детей. Нам ровно в десять надо быть на месте, а ехать до их городишка полтора часа. Вот сначала отработаем, а потом хоть узавтракайся.
Женя выуживает из кармана брюк тощую, как бульонная курица, пачку купюр. Задумчиво пересчитывает. Перекладывает во внутренний карман куртки, аккуратно застегивает на пуговицу. Смотрит на Лизу:
– Лизон, займешь тысячу? Отдам в получку.
– Во-первых, – раздраженно отвечает журналистка, – на это дело я не занимаю. А во-вторых, вон же у тебя деньги!
– Это ипотека. Взнос сегодня. Трогать не смею. Иначе мне жена голову оторвет. А вот выпить мне непременно надо. Пусть даже на обратной дороге. И я это сделаю. Вон, хоть у водителя займу.
– «У водителя займу», – передразнивает Жеку Лиза. – Вместо того, чтобы пропивать столько, лучше бы нуждающимся помогали.
– Ага, щасс! Сроду не подавал. Попрошайки. Нет денег – иди работай. А я пью на свои кровные.
– Как знаешь... – Лиза отворачивается в окно и уже не слушает вечную Жекину теорию благоприятного влияния алкоголя на художника при визуализации образов.
Герои будущего сюжета ко Дню матери съемочную группу ждут с волнением. Слегка полноватая хозяйка дома Наталья все время застенчиво одергивает синюю блузку, по-видимому, единственную приличную вещь в гардеробе 30-летней женщины. Ее старшая дочка лет десяти держит на руках годовалую сестру и с любопытством поглядывает на разувающихся журналистку и оператора. Два трехлетних малыша ползают с игрушками по дивану под присмотром семилетней девочки. Отец большого семейства, отработав сутки охранником в местной больнице, сейчас разгружает товар в продуктовом магазине. Дома он окажется только поздним вечером.
В темной из-за нависших над окнами тополей хрущевской «двушке» пахнет хозяйственным мылом и обмоченными пеленками. Пространство одной из комнат изрезано бельевыми веревками. На них обреченно висят давно потерявшие свой первоначальный цвет колготки, футболки, носочки и платьица. Мебели немного. Стол, три стула, диван, кровать. На обшарканном комоде под салфеткой устало дремлет пыльный телевизор.
Познакомились. От чая отказались.
Жека торопится. Быстро устанавливает камеру. Показывает Наталье, куда и как сесть. Цепляет к вороту ее блузки микрофон. Лиза располагается напротив женщины и задает вопросы. Наташа рассказывает о том, как здорово им всем живется на 15 тысяч зарабатываемых мужем рублей. О переполненном единственном детском саде, куда никак не удается определить младшеньких. О школьных успехах старшеньких. О несбыточном желании побаловать детей хоть какими-то сладостями. Наташа говорит все это без горечи в голосе. Главное, считает она, все живы и здоровы.
Неожиданно из кладовки позади оператора слышится не то вздох, не то стон. Жека прислушивается – нет, не показалось. Стон раздается еще раз. Жека останавливает интервью. Злится из-за этого.
– У вас там собака, что ли? – ехидно бросает он Наталье и идет в кладовку с намерением сделать знатный выговор нарушителю съемки.
– Нет. Там свекровь. – отвечает женщина в операторскую спину. – У нее отняли ногу – сахарный диабет. Муж сделал из большой кладовой еще одну комнату. Мы маму туда и поселили. Сейчас ухаживаем.
Жека заглядывает в кладовку. Там старушка лет 80-ти силится приподняться на кровати – хочет дотянуться до кружки воды, стоящей на табурете у изголовья.
Жека машинально берет кружку и протягивает ее Наташиной свекрови. Пока та сосредоточенно пьет, он растерянно смотрит на ее белые седые волосы, на лицо с гладкими, блестящими морщинами, на трясущуюся от напряжения руку с кружкой, на обмякшее одеяло на месте левой ноги.
Старушка отрывает кружку от губ. Шумно выдыхает.
– Чего уставился? – строго говорит она Жеке. – Ты бы лучше диафрагму приоткрыл и план взял пообщее – полбашки Наташке отрезал. Я отсюда и то вижу. Где вас только снимать-то учат, криворуких…
Жека ошеломлен. Пыхтит, кряхтит, пытаясь ответить, но в итоге молча поворачивается, идет на место.
– И баланс поправь – на лице красный оттенок! – добивает его из кладовки сиплый голос.
Жека подходит к камере. Действительно, старушка права. Корректирует картинку. Видя изумление на его лице, Наташа, как бы оправдываясь, говорит:
– Зинаида Дмитриевна, – кивает Наташа на кладовку, – в молодости долгое время работала на Свердловской киностудии помощником главного оператора.
– Ассистентом, Наташа, ассистентом, – доносится из кладовки. – И дай, уже, людям позавтракать чего-нибудь! Два часа работают. Да и я чайку бы попила.
Чай пить все набиваются в каморку к Зинаиде Дмитриевне. Ей тяжело разговаривать из-за болезни, но старушка с удовольствием вспоминает о своей увлекательной жизни в кино. В конце дает обещание Лизе стать героиней ее следующего репортажа…
Пора возвращаться на студию. Жека собирает аппаратуру. Обувается. В коридоре Лиза, прощаясь с жизнерадостным семейством, залезает в свою сумочку. Не вынимая оттуда кошелька, отсчитывает пару тысяч. Протягивает их Наташе:
– Возьмите, пожалуйста.
Та шарахается от руки, будто от змеи.
– Вы что?! – Наташа раскраснелась. – Не возьму!
Она ищет какие-то слова и не может их отыскать от стыда, возмущения, досады. Вот-вот хлынут слезы обиды, но тут Жека делает шаг вперед, доставая из куртки свои деньги:
– Наташа, вы неправильно поняли. Это гонорар за интервью. Нам в бухгалтерии всегда выдают для героев спецрепортажей. Вы же тратите свое время. А каждый труд оплачивается. – Жека берет свои деньги и деньги Лизы, вкладывает их в руку Натальи. – Просто Лиза забыла об этом сказать.
– Правда?
– Ну конечно, правда! Мы же журналисты. Мы никогда не врем! – не задумываясь чеканит Жека.
На выезде из городка Лиза просит водителя остановить машину. Хочет купить в дорогу булочку и воды. Вопросительно смотрит на Жеку:
– Тебе взять «позавтракать»?
– Нет. Не хочу.
Жека поудобней располагается на обтянутом дерматином кресле и закрывает глаза. До студии добираться еще часа полтора. Можно вздремнуть.