Дизайн кафешки, куда я часто хожу, выдержан в жёлто-кирпичных тонах, переходящих в оранжевые. Друзьям я все уши прожужжал, что оранжевый цвет, словно солнышко, заряжает энергией, повышает жизненный тонус и способствует общению, - вот почему мне здесь нравится.
На самом деле нравится мне здесь не поэтому, просто незатейливый колорит помещения напоминает картину голландского художника, с которым я познакомился в Гданьске лет двадцать тому назад - в самом начале нового века.
***
- Lle to kosztuje? - спросил я по-польски художника, торговавшего на Длуги Тарг одной единственной картиной, прислонённой к стене дома. Дом архитектурой напоминал мне Амстердам. Впрочем, как это ни смешно, но именно из-за этого дома я и решил, что незнакомец - голландец.
Он написал на бумажке пару цифр и сказал:
- To jest cena.
Больше по-польски ни он, ни я ничего не знали, поэтому стояли и тупо рассматривали друг друга. Он был в джинсах - и я был в джинсах. Он в поло - и я в поло. На этом совпадения заканчивались.
Я был в огромных оранжевых очках со стразами на пластмассовой оправе. Очки только что приобрёл в сувенирной лавке и теперь открывал новый мир сквозь цветные стёкла. Он, как художник, оценил моё стремление к оригинальности, и это дало возможность продолжить диалог.
- Элтон Джон, - показал он пальцем на очки.
Я знал два этих слова. Пожал плечами: мол, да, как тебе будет угодно, - я тоже видел такие на фотографии Элтона Джона, опубликованной в "Кругозоре" ещё в советское время. Возможно, потому и купил.
Голландец улыбался мне и смотрел прямо в глаза. Я по молодости вообще не умел улыбаться незнакомым людям, а наглый взгляд расценивал как агрессию. А тут вдруг улыбнулся в ответ и почувствовал, как стало комфортно на улице чужого города.
О чём это я? Ах да, о картине, которую хотел купить. Она была в жёлто-кирпичных тонах. Вообще-то, это была репродукция известной работы Ван-Гога. Только вместо солнышка над красными виноградниками Арля плыла луна, а вдоль виноградников шла кирпичная дорога. Смутно осознавалось, что настоящая жизнь, она за тяжким трудом и жёлтой кирпичной дорогой.
Я подыскивал слова, чтобы продолжить беседу, когда появился ещё один "художник" - возник неожиданно, как Копперфильд, выскочивший из канализационного люка.
Он обнял голландца и повёл его прочь от меня, что-то быстро картавя на непонятном наречии. Я растерялся. А картина?
Голландец обернулся, показал пальцем сначала на картину, потом на меня, и я понял, что он мне её дарит. Мурашки возникли где-то в лодыжках и пробежали до кончиков ушей. Как такое возможно - подарить незнакомому человеку творение, над которым корпел довольно значимую часть своей жизни, наполняя смыслами и едва заметными ассоциациями?
Я побежал за ним и протянул ему оранжевые очки, он улыбнулся и принял подарок. Для его суетливого приятеля я был неожиданной помехой. Даже не взглянув на меня, он схватил голландца за руку и торопливо утащил за собой.
Помню, три дня, что я провёл в Гданьске, не расставался с картиной и носил её всюду с собой, а уезжая, подарил её Анне, студентке Гданьского университета, водившей меня по экскурсиям. Я больше не мог жить с этой картиной, она меня тревожила и звала в дорогу, за которой жизнь. Я не поверил ей. Потому что жизнь, думал я, может быть только в дороге, как у Керуака или Феллини. А за ней - только вечность, куда торопиться совсем не стоит.
С картиной я расстался, а улыбка голландца осталась. Когда я захожу в оранжевое кафе, то первое, что делаю, - улыбаюсь незнакомым посетителям. Одни отводят глаза, другие делают вид, что не замечают меня... А кто-то улыбается в ответ. Как много красивых людей на жёлтой кирпичной дороге!