Появление этой статьи – это какое-то сложное стечение обстоятельств. Я изначально даже и не думал об этом. Но вот с Бард-Радио прилетело предложение поучаствовать в марафоне в День памяти Евгения Исааковича. Оказывается, в Питере уже больше 20 лет есть такая традиция, собираться 30 июля всем желающим и петь Клячкина. Последние два года сделать этого из-за пандемии не удавалось, поэтому Бард-Радио перенесло хотя бы сам смысл этого мероприятия в эфир.
Я сначала хотел сделать только тот небольшой фрагмент марафона, который нужен на радио, но занявшись, понял, что пять минут для моих воспоминаний о Клячкине катастрофически не хватает. Поэтому мы с ведущей марафона Татьяной Кутеповой решили, что я все же напишу статью для Дзен, но так напишу, чтобы один эпизод этого текста подошел для радиоэфира. Но вот как-то не успел вовремя. Ну, то есть, для эфира-то успел, и вчера все это прошло уже на Бард-Радио. А вот со статьей что-то не задалось вовремя.
Впрочем, что такое день памяти для любителей авторской песни? Я уже, когда писал о Высоцком по такому же поводу, говорил, что это – ерунда, если честно. Ни одному барду не нужен какой-то специальный повод, чтобы вспомнить любимого автора. Эти песни сидят в нас настолько глубоко и прочно, что давным-давно стали уже нами самими. Это все неотделимо от нас не только в какой-то конкретный день. Оно вообще не отделимо. Поэтому меня даже не мучает совесть, что эта статья выходит на сутки позже. Да хоть на неделю, хоть на месяц, хоть на полгода – что для меня изменится в песнях Евгения Клячкина в любой другой день? А для вас?
Знаете, я, наверное, тот фрагмент, что сделан специально для Бард-Радио выделю здесь как цитату. Я вот вчера его послушал в эфире, и понял, что главное, практически я в этом фрагменте сказал. Главное и о самом для меня главном.
Отношение у меня к Евгению Клячкину очень не однозначное, так уж сложилось. Есть песни, которые я очень люблю, есть такие к которым я дышу крайне ровно, хотя отношусь с уважением, а есть и такие, которые мне откровенно не нравятся. Например, его цикл песен на стихи Бродского как меня не вдохновил в юности, так я к нему и не проникся, хотя пытался заставить себя вслушаться не один раз. Не мое, наверное, просто. У меня какой-то другой Бродский.
Вообще, любой большой автор для нас в течение жизни сильно меняется, конечно. В юности любишь одно, потом замечаешь другое, под старость собирается собственный какой-то пул любимых песен. С Клячкиным получилось не так. Ну, возможно, просто потому, что умер рано. А может так мощно он по мне прошелся своим творчеством в молодости, что еще тогда почти все встало на свои места. И с той поры незыблемо. У меня была пара его пластинок, в том числе и с нелюбимым его вариантом Бродского, так этого же мало, во второй половине 80-х он еще и с концертами в наших краях зачастил. Если не ошибаюсь он за два года три концерта у нас отыграл, и на всех я был. И концерты эти были странными. Непривычными по тем временам. Клячкин тогда ездил с какими-то хитрыми клавишами, в которые вставлялись дискеты. Он, по-моему, на них и не играл даже, просто эта штука работала как магнитофон, играя свою партию, а остальное он уже доделывал на гитаре и голосом. Впрочем, детали уже стерлись.
А вот что не стерлось, так это одна единственная песня, которую я запомнил раз и навсегда именно на концерте. Остальное – это последствия прослушивания записей. А то, что запомнилось – это Подарок. Наверное, я все же при всей своей циничности, отточенной и писаниной и бесконечной работой в жюри, я где-то очень глубоко, на самом донышке – человек сентиментальный. Иначе это трудно объяснить. Не настолько, конечно, чтобы до дыр заслушать, скажем Олешека Клячкинского. Не настолько. Но вот Подарок!...
Впрочем, во взаимоотношениях с этой песней я не одинок. Как это потом пели Никитины! Как потрясающе это звучало в 90-е от пермской девичьей группы «Поющие в терновнике»! Ну и аопфеоз – целый отдельный концерт по поводу этой песни от Ромы Ланкина. Три кардинально разных варианта исполнения, отличная история, которую до него я просто не знал! Но, повторюсь, я-то полюбил это намного раньше и именно в авторской исполнении. Здесь нет предмета для гордости. Здесь есть повод поиграть для вас эту песню именно в том самом, в авторском варианте. Помочь хотя бы сегодня донести эти одуванчики. Пусть не до дома. До вас, друзья. Только до вас.
Ну а дальше я хочу поделиться с вами своей… нет, не любовью. Есть такое хорошее русское слово, почти забытое – Приязнь. Я хочу с вами поделиться своей приязнью к некоторым песням Евгения Исааковича. Любовь же – штука иррациональная, ее не объяснишь, как же ею делиться? А вот приязнь – это вполне объяснимо. А частенько еще и имеет некоторую за собой историю. Этим делиться легко и приятно. И, главное, понимаешь ведь в каждый момент, почему это может быть приятно и для вас, друзья. А потом, в приязни, в отличие от любви нет болезненного безумия, нет страсти, нет мучений и бессонных ночей. Я не люблю Клячкина, я к Евгению Исааковичу испытываю невероятную приязнь. И именно своей приязнью и готов делиться с любым, открывшим эту статью.
Удивительно, но одной из главных песен Клячкина стала его трагичная и очень личностная песня о войне – Возвращение. Мне трудно объяснить почему. Она на меня буквально упала, когда я вернулся из армии. Может, именно поэтому? Нет, мне не довелось, слава Богу, нигде воевать. Я два года мирно дул в кларнет в дивизионном оркестре в Узбекистане, в городе Навои. Вот только сейчас уже не вспомнишь, сколько раз это мирное занятие – музыка осуществлялось по поводу совсем не мирных похорон. В каких-то трех - четырех сотнях километров от нашей мирной музыки каждый день гибли мои ровесники, и возвращаясь на Родину, частенько призывали нас, мирных людей, чтобы проводить их в последний путь. Очень частенько. Излишне часто. Как это пересеклось с песней Клячкина? По каким таким ассоциациям? Я не знаю. Не задумывался. Даже то, что в этой песне реальная история маленького мальчика Жени из блокадного Ленинграда я узнал позже. Но песня так и осталась для меня едва не самой главной его песней.
А вот удивительную красоту его мелодий я оценил почти в то же время, когда он приезжал к нам с концертами, но не в его исполнении. Каким-то чудом до меня долетела одна из его самых музыкальных песен в исполнении ВИА «Ариэль», да так и осталась во мне навсегда. А со временем, уже в нулевые эта песня еще и окрасилась для меня в неожиданно трагичные тона. Это, когда я увидел запись исполнения этой песни Львом Гуровым, который тогда безуспешно боролся с раком, а я, как на грех, знал об этом. Здесь многое наложилось. И добавило этой песне помимо лиричной красоты и величественности еще и исповедальности какой-то. Над ломанной-переломанной Россией, как мне кажется, именно так и именно это должны петь наши, тоже не особо счастливые ангелы.
А уж эта песня сама привела меня к потрясающим красотам самого авторского исполнения. До сих пор не могу понять, почему, когда я два года подряд ходил на концерты Клячкина в Перми, эта вот, например, песня не вошла в меня и не осталась навсегда. Почему нужно было потом, через несколько лет, незадолго до гибели Клячкина услышать по-настоящему то, что я прохлопал ушами в молодости. Так ведь не должно было быть. Я ведь должен был расслышать все это намного раньше. Впрочем, возможно, просто душа еще в те времена не была готова расслышать. Не выросла еще. А одними ушами тут не обойдешься, конечно же.
Ну и еще хочется сказать немного вот о чем: так бывает, что песни приходят в нашу жизнь не в авторском исполнении. Это не потому, что автор спел как-то не так. О Клячкине и в бреду не скажешь, что он мог петь как-то не так. Он был потрясающий исполнитель. И голос, и гитарная техника, и внешность – все в нем было настолько гармонично и богато выдано природой, что он обречен был быть бардовской звездой. И, возможно, именно это не давало пробиться… А, может, попросту и не заставляло пробиваться к глубинам его песен. Очень уж он выглядел благополучным красавцем и баловнем судьбы. Никитин тогда тоже выглядел баловнем, но вот в его исполнении эта песня Клячкина меня догнала позже, когда налет мнимой благополучности стал сползать под усилиями времени. Непонятно, почему. Красивая пейзажная песенка. Без малейшего налета трагичности. Да я и знал эту песню в свое время наизусть и даже пел сам, но вот слилась со мной она намного позже и в Никитинском исполнении.
Надо заканчивать этот концерт-воспоминание о великом барде Евгении Клячкине. Пора. И закончить я его хочу песней, которая немного расшатала в моей памяти то, что я сказал в программе на Бард-Радио. Не одну я песню запомнил с тех самых частых концертов в 80-е. Просто "Подарок", который я вспомнил, все время возвращался и возвращался ко мне в разных других исполнениях. Порой в просто гениальных. А вот эта песенка так и осталась для меня прикрепленной к конкретному голосу и конкретной манере автора. Но она вошла в мою жизнь тоже тогда. Просто я же еще и театрал. И по образованию, и по непреходящей любви. Да и в авторской песне я тоже во многом реализовался как человек театральный. А в этой песне я тогда увидел столько театра! Невероятно много хорошего, современного, честного и яркого театра. Такой эта песня и осталась для меня на всю жизнь, хотя вроде в ней ни слова, ни малейшего намека на какой-то там театр нет.
А в самом финале, друзья, я хочу показать вами песню, которую я, честно говоря, впервые услышал всего несколько дней назад. Сама по себе эта песня для меня вообще ничего не значит, и, наверное, уже и не будет значить. Я просто хотел, чтобы в финале для вас что-то спел совсем юный Женя Клячкин. Такой, каким, наверное, сейчас уже его вообще никто не помнит.
Я прощаюсь с вами, друзья, и оставляю вас с человеком, да с пацаном просто, еще не ставшем легендой, еще не написавшим своих главных песен. С юным Женей Клячкиным. Теперь уже вечно юным.