Остросюжетный роман с тщательно прописанными героями, легкая проза о современной Японии и истории со знаком 18+.
Валерий Бочков. «К югу от Вирджинии». Роман. Издательство «Эксмо», 2015
Полина Рыжик, начинающий филолог с русскими корнями, устраивается на работу преподавательницей литературы в школу маленького городка Данцига, штат Теннесси. Дальше все развивается, как в хорошем американском триллере: кладбище по соседству, исчезнувшая предшественница Полины Лорейн Андик, которая в один прекрасный день села на велосипед, куда-то укатила, и больше ее не видели. А главное — на заднем плане история Колинды, которую когда-то казнили в Данциге как ведьму и которая теперь якобы мстит местному населению. Линия саспенса выдержана на высшем уровне, особенно когда автор подключает линии неофашизма в лице директора школы, потомка основателя города, любовную линию (пасынок шерифа влюбляется в Полину), элементы хоррора (истлевший труп енота на чердаке, подброшенные трупики птичек с отрубленными головами). Все это держит читателя в напряжении. И тут возникает вопрос: ради чего все эти перипетии? О том, что это не остросюжетный текст в чистом виде, свидетельствуют сразу несколько маркеров. Остроумная и оригинальная трактовка Толстого (Полина читает со школьниками «Анну Каренину»), музыкальные темы, звучащие в романе (Малер, Григ, Шопен). Наконец, прекрасно прописанный образ соседа Полины, инвалида поляка Тадеуша. Психологический накал в отношениях Полины и Тадеуша или при разборе «Анны Карениной» на уроке, когда отличница Хильда, она же в финале психопат-убийца, предлагает трактовку образа Анны, совершенно несходную с традиционной, гораздо выше, чем голливудская остросюжетность остального текста. Из второстепенных линий складывается совершенно параллельное и любопытное повествование: об университетской жизни, о безработице, ожидающей выпускников, о социальных организациях (на примере «Еврейского обозрения», для которого Полина разбирает еврейские архивы). Этот второй роман — роман в романе — показывает ханжество современного общества и одиночество подлинных и страстных натур, которых «бескрылые птицы лицемерно пугают опасностью полета».
«Я — Галль! Потомок Арчибальда Галля. На моих плечах миссия, великая миссия! Нельзя построить рай для всех. Да и не все достойны рая!
Он глубоко вдохнул, словно собирался нырнуть.
— Неужели она и вправду думала, что я хоть на секунду забуду об этом? Стану добропорядочным муженьком в велюровых тапках, буду на ночь читать сказки нашим чернявым малюткам, а потом спокойно храпеть с ней под потной периной? Неужели она так думала? Неужели она верила, что я смешаю тевтонскую кровь Галлей с кровью ее плутоватого народа? Ведь мы не просто люди — разумные животные, которые размножаются и смотрят телевизор. Мы все откуда-то пришли, у нас есть история. У каждого! Не история твоего дедушки-скотовода или прабабушки-маркитантки, а История с большой буквы — история твоего народа, твоей нации. Мартин Лютер дал немцам не только новую церковь, не только новый немецкий язык. Он научил нас гордости, он объяснил нам, что значит быть немцем. Да, да! Немец — это не только особая кровь, немец — это миссия! Миссия всего народа и личная миссия каждого немца. Если он настоящий немец!
Директор повысил голос, но на Полину он не смотрел, казалось, беседовал с арфой.
— И что ж Германия? Что ж Европа? — он удивленно развел руками. — Европа кончилась! Перемешалась, открыв границы. Поляки, немцы, румыны — кто еще? — болгары? — давай, вали до кучи! Итальяшки-вырожденцы, гоношистые французы — всех в один котел! Европеец перестал любить свое отечество, свои древние камни, могилы своих предков. Теперь мысль другая — как выжить, как под шумок в базарной свалке урвать кусок пожирнее. Вот какая у европейца мысль!»
Анаит Григорян. «Осьминог». Роман. Издательство Inspiria, 2021
Тяжела работа бога смерти. Жалко людей, но таковы условия контракта. И человеку от смерти никуда не деться, даже на далеком острове в тысячах и тысячах километрах от тебя сегодняшнего. Когда читаешь роман о современной Японии, пусть даже о глухой провинции, находишь для себя много близкого. Но похожее ощущение может возникнуть и при чтении о любом географическом месте, и даже не очень географическом, скажем, о другой планете или одном из параллельных миров. Везде свои мелкие и средние боги и сущности. Вот японские кошки-оборотни и следящие за тобой божественные осьминоги; но ведь и в других местах сущности не очень-то отличаются содержанием, просто принимают другую внешнюю форму, сливаются с местной природой; скажем, где-то вместо осьминога — медведь или крот. Ну а люди — они везде люди.
Анаит Григорян жила в Японии, там друзья и знакомые, она хорошо знает местный язык. Поэтому описания современных японских реалий в романе тщательны и подробны, в повествовании много деталей, по которым сразу понимаешь, да, это так, все так и есть. И все именно так и происходило. Язык, которым написана книга, богат, глубок и легок, в современной литературе такое встречается нечасто. Сюжет закручен, повествование богато событиями, энергично. Элементы мистического триллера и детектива заставляют двигаться вперед, книгу не закроешь на середине и не отложишь, действие по-настоящему захватывает. Хочется отметить прекрасные научные комментарии к тексту; здесь они не вспомогательное средство, а одна из равноправных плоскостей, лежащих в основе романа. Правильно составленные комментарии всегда важны, они поддерживают повествование и придают ему правдивость.
«Мне так жаль, — прошептал господин Каваками. — Моя семья заслуживала больше любви, чем мог дать им такой человек, как я. Ёрко…
— Не наговаривайте на себя, господин директор компании. Я уверен, что ваши близкие знают, что вы любите их. Это нормально, когда мужчина не показывает своих чувств. Отдохните, пожалуйста, вам нельзя тратить силы.
Господин Каваками молчал. Курода считал про себя секунды — «Скорая», наверное, уже остановилась у подъезда здания, ворота им предусмотрительно открыли заранее.
— Курода-кун…
— Да, господин Каваками?
— Скажи мне… — На этот раз мужчине все-таки удалось немного приоткрыть глаза. — Ты — бог смерти?
Курода Сано вздрогнул, как будто его коснулся порыв холодного воздуха. Можно было ответить что-нибудь утешительное — в любой другой ситуации он бы именно так и поступил. Но господин Каваками был честным человеком — насколько знал Курода, начальник никогда в жизни не покривил душой и не сказал того, чего на самом деле не думал, так что он заслуживал ответной честности — даже если это было против правил.
— Да, — просто ответил Курода.
От груди господина Каваками — из той самой точки, где разорвалась одна из веточек правой коронарной артерии, уже исходило все усиливающееся голубоватое свечение. Курода положил на грудь умирающего руку, и свечение, мягко обойдя его пальцы, рассеялось в воздухе. Господин Каваками сопротивлялся смерти — у него было еще много незаконченных дел. Проекты компании. Переговоры с партнерами. Строительство огромного торгового центра. Его рыбки. Его любимая дочь Ёрико. Он услышал, как в дальнем конце коридора открылись двери лифта. В свежем вечернем воздухе растекались тонкие полупрозрачные светящиеся нити: наткнувшись на работающий климат-контроль, они отшатывались и скручивались в крошечные спирали, похожие на усики пара, вьющиеся над чашкой горячего кофе. Сердце господина Каваками остановилось».
Марат Басыров. «Печатная машина». Роман. Издательство «Лениздат», 2014
«Печатную машину» можно назвать и отличным сборником рассказов, не суть важно, пусть будет роман. Отдельные истории, из которых он состоит, объединены фигурой главного героя, который хоть и работает на разных работах (от рытья вполне платоновского котлована до должности агента по недвижимости), и появляется на страницах книги в разном возрасте, но в целом узнаваем. Это любимый герой русской литературы последних лет (от фильмов Бориса Хлебникова до романа Сальникова «Петровы в гриппе»). Но такое ощущение, что Басыров по отношению к ним первичен. И дело даже не в дате выхода книги (2014), а в том, что она хлестче, больше обжигает, это такой небрежно разбавленный спирт по сравнению с вышеперечисленными водками. Корни прозы Басырова, может быть (мы не можем этого с уверенностью утверждать), произрастают из Буковски и Миллера: по сюжету и изложению это очень западные истории, в них мало размытости, свойственной русской литературе, фокусирующейся на фигуре «социального аутсайдера». У Марата Басырова сюжет сжимается как пружина и разжимается энергично и вовремя, держит в напряжении. Это именно истории, а не смутный гул художественного языка. Некоторые из них невероятно лиричны и философичны, как, например, глава «Зеркало», в которой герой ворует из общежития большое, в полный рост зеркало и везет его в подарок девушке, которая ему нравится. Мир, который выстраивает Басыров, очень сложный, хотя на первый взгляд и выглядит простым, но в действительности это сплошные зеркала и отражения. Тени. Люди, заблудившиеся между прошлым и будущим — в настоящем, которого нет. Это не роман про девяностые или другие какие-нибудь непростые годы. Это роман про сегодня и про каждого из нас, про наше нутро, которое так не хочется выворачивать наизнанку.
«Я ехал в автобусе. Прижимая зеркало к телу. Оно было почти в мой рост. Когда освободилось место и я сел, оно стало больше меня. За окном плыл ночной город, шел снег. В автобусе было холодно, мои перебинтованные руки мерзли, но на душе было спокойно.
Потом я вышел на остановке, прошел по улице, зашел в подъезд дома. Поднялся на лифте на двенадцатый этаж. Позвонил в дверь.
— Что это? — спросила она, увидев меня с зеркалом в руках.
— Это зеркало, — ответил я.
— Зеркало, — повторила она. — Какой ты…
Она не договорила. Я развернул покрывало. Она подошла к зеркалу и отразилась в нем. Вся, с головы до ног. Ничего прекраснее я не видел.
Я думал, она хотя бы поцелует меня, но она просто сказала «спасибо». Я понял, что это всё.
— Ладно, я пойду, — сказал я.
Она виновато кивнула.
Я шагнул за порог, и в зеркале закрылась дверь».
«Большинство из собравшихся были французами. Они преподавали на французском отделении университета.
Недолго думая, Артур подошел к шведскому столу, стоявшему у стены, и с хрустом распечатал бутылку водки. Затем налил себе и мне.
Мы выпили не чокаясь, как страждущие путники, добравшиеся, наконец, до колодца. Французы разулыбались, будто перед ними сейчас разыграли сценку из русской жизни. Они впитывали наши жесты. Мне показалось, они вот-вот разразятся аплодисментами.
Через какие-то двадцать минут мы все играли в веселую игру. Русские, под предводительством меня и Артура, сражались с французской гвардией. Каждая из сторон выискивала по сусекам родного словаря синонимы к глаголу «любить».
— Шпокаться, — загибал пальцы Артур, и все ржали, как ненормальные.
Французы пробовали пикантное слово на зубок, и оно им было по вкусу.
— Шоркаться…
Бородино не Бородино, но мы их били как детей».
Подготовили Егор Фетисов и Михаил Квадратов