Три часа мы сажаем молчание на поляне, тишину размножаем как кроликов Фибоначчи.
Ты всегда говорила: для космоса мы, земляне, и глупы, и малы и совсем ничего не значим.
В космонавты уже не возьмут, потому что поздно. В божью роту ещё не берут, потому что рано.
Живописная мгла на глазах рисовала звезды, приносила прохладу, мурашила ветром раны.
Это так хорошо, что, по-моему, вне закона, словно кот вместо сердца и гладят не против шерсти.
Говоришь — ерунда, только прячешь в ладонь балкона звездолёт для далёких космических путешествий.
И я знаю, что в летние ночи, когда не спится, или вдруг вентилятор решил ненароком сдохнуть,
надеваешь скафандр и шлем, и готово — птица.
Забываешь про бездну и дно — ты сама бездонна, не боишься ползучих теней — ты сама как тени.
Покидая планету, танцуешь как Ума Турман.
Днём играешь со мной в притяжение, в тяготение, но тебя выдает позывной: отвечайте, штурман.
Два часа мы храним равнодушие на орбите, холод взял в оборот, замахнулся на новый полюс.
Ты всегда говорила, что я ничего не видел: как в грозу поезда застревают в цветочном поле, хотя в графиках им не прописаны остановки,
как сбивается пульс корабля на волшебной миле.
Я уверен: скучает давно на пустой парковке специальный фургончик для странствий по междумирью.
В том фургончике — свечи, костюмы, зонты, перчатки. Деревянная палочка, бусы, очки, браслеты.
Я следил за тобой, оставляющей отпечатки.
Фиолетовой ночью, когда спотыкалось лето, ты надела нелепые туфли, штаны, лоохи или что-то другое, просторное как дорога.
Но дела твои были неплохи, совсем неплохи, когда мчалась за призраком счастья, за звуком рога, за улыбкой Чешира (а он превратился в пешку),
за весёлым кентавром. Тебя потерял из вида.
Днём идёшь на работу, гулять, в магазин, в кафешку.
Но тебя выдают чашка камры и Атлантида.
Летней ночью однажды отправимся в неизвестность.
Не бросай меня дома, клянусь, никому ни слова. По щебёнке, по крошкам, по мокрым следам зюйд-веста. По обломкам времён, и пускай интернет не ловит.
Хрипловато смеются горгульи и гнутся мачты.
Обещай: непременно придёшь. И мне скажешь тоже:
— я надеюсь, что ты безупречно здоров, мой мальчик. Фродо Бэггинсу нужен напарник. Сегодня можешь?