Земляники у нас много.
По раннему лету мы с Гретель собираем полные туески, да один относим маме.
Мама хвалит, гладит по голове:
—Молодец, Ганс, — это она, значит, мне.
—Молодец, Гретель! — это она, значит, Гретель говорит.
И что за радость лакомиться земляникой, сидя на залитой солнцем полянке, под самый вечер! Живем мы особняком, места у нас тихие, потому и не страшно маме нас отпускать. Земляника красная, румяна, спелым боком к солнцу поворачивается, одно удовольствие запускать в туесок ладонь, поднимать ягоды в горсти, и склевывать по одной, точно птичка — это Гретель так делает, а я на нее любуюсь.
Я же люблю просто горстью в рот закинуть, ледяной водицей из ручья запить, и так хорошо на сердце становится сразу, особенно если солнышко припечет!
А потом можно и поспать.
Прямо на полянке завалиться, куртки под головы сложить, и дремать под мягким теплом, а если дождик вдруг пойдет — так он нас и разбудит. Дождик нам не страшен, но мама всегда просит дома быть: вдруг гроза? Мы тогда куртки похватаем и домой побежим.
Маме земляники отнесем.
Она ее тоже любит.
Когда по весне на реке начинается ледоход, мы с Гретель тут как тут. Речка у нас бурная, течение быстрое, любо-дорого посмотреть, как льдины друг о друга бьются, соперничают за остатки тающей с каждой секундой власти над водой. Долго можем сидеть, целые часы.
Куртки на снежок постелим — вот и не мерзнем. Гретель все венки из подснежников плетет, много штук уже сплела. И мне тоже! И ничего зазорного нет, чтобы в таком венке ходить.
И маме такой обязательно подарим, когда домой вернемся и будем пить чай из горячих лечебных трав, чтобы от хворей уберечься.
Но пока мы домой не спешим, все на льдины смотрим, а Гретель вдруг венок берет и спускается ниже к воде:
—Дай, — говорит, — Подарок сделаем речке! А то что она круглый год без подарка?
И в самом деле, что это она?
И вот мы с Гретель прыгаем на самом берегу, по щиколотку проваливаясь в грязь, шумим, руками машем, спорим в голос, выбрать не можем — какую льдину короновать, какую царицей сделать?
И вдруг — гля! — течение несет льдину столь прекрасную, что иначе как царицей, ее и звать не следует! Точно стекло разбитое на воду легло, плотная, прочная и совершенно прозрачная, лишь немного снегом по краям промазана
Ах, хороша льдина!
—Ее коронуем! — решаю я.
—Ей венок подарим! — вторит Гретель и с размаху кидает венок.
А он попадает прямо на льдину, но соскальзывает!... И вижу я, как его в речку уносит.
Тут же глаза Гретель наполняются слезами, ну все, думаю, примета плохая. Исправлять надо. И как был — в речку бросился. Мелкая речка-то, чего сложного?
Зато льдина теперь красивая, плывет дальше, царевна, и другие льдины ей дорогу уступают. На исходе ледокола нашли свою царевну, праздник, красота.
А я не мерзну.
К тому же мама дома меня травами горькими отпоит, пока мы с Гретель будем смеяться и рассказывать ей, как льдину короновали.
Мама нахмурится, конечно, но это только для вида.
Ей же мы тоже венок сплели.
Ну, Гретель сплела.
Но я рядом сидел.
Так что, выходит, все же вместе.
В школу мы с Гретель ходим к старой Эльзе.
Живет старая Эльза в самой чаще густого леса, и идти туда путаными тропами надо, потому мама всегда дает нам с собой краюху хлеба, чтобы мы, значит, с голоду не умерли, если заблудимся. Или еще для чего — кто там мать разберет?
Мы же не терялись никогда.
В нашем лесу все очень просто. Это чужакам страшно.
Но чужаки и цвергов боятся, и старую Эльзу…
Цвергов и старая Эльза боится.
У нее дом темный и дверь дубовая, вся знаками изрезанная. Она нам объясняла: то руны защитные, чтобы ни одна нечисть, ни один цверг лесной или дух речной, значит, порог ее дома не переступил.
Очень уж боится старая Эльза всякую нечисть! Хоть сама с птицами разговаривает денно и нощно. Но она нас учит и чтению, и письму, и манерам разным.
Мать обмолвилась раз, что в старину Эльза чуть ли не во дворце жила, да вернулась потом. А почему, с чего, — то уже никто не знает, то неведомо никому.
Старая Эльза выносит во двор большую красивую книжку с картинками, садится на скамеечку у крыльца, открывает на какой-нибудь странице, и мы с Гретель читаем, а потом пишем на грифельной доске белым мелом то, что прочитали.
Так и учимся.
Мы уже почти все буквы знаем, и умеем читать слова.
Гретель мечтает однажды на ярмарку поехать в большой город, и все-все вывески читать. Я бы тоже хотел, но знаю, что тому не бывать. Не любит мать большие города и ярмарки, а самим сбегать — нехорошо. То мать волноваться будет, а мать волновать нельзя.
Да и Гретель в большом городе небезопасно будет.
Там, говорят, люди хитрые, лживые, верткие да расчетливые, обманут за милую душу, а у Гретель-то душа самая что ни на есть милая. Гретель добрая, и доверчивая, ее даже звери лесные любят.
И старая Эльза любит.
Я думаю даже иногда, что она со мной из-за Гретель занимается. На меня она уж больно злобно косится порой.
Но тут ведь как: мы с Гретель вместе и ничего не знаю.
Не бывает иначе.
Все-таки спросили у мамы на исходе лета, под Яблочный спас:
—Мама, почему бы нам не поехать в большой город на ярмарку? Там ведь веселье, говорят!
—Песни, говорят! — вторит мне Гретель. — Танцы, говорят!
—Хватит и здесь вам песен и танцев, — отмахивается мать, а потом достается свою губную гармошку и как заведет мелодию задорную!
Тут уж мы с Гретель пляшем!
Как задорно пляшет Гретель! Тут словами не описать! Глаза у нее горят, щеки румянятся, как она прыгает, как выставляет ножку! Одно заглядение.
Жалко что, мне не может Гретель так на ярмарке поплясать.
Но может и к лучшему то, — не хочу я, чтобы чужие на Гретель пялились. Люди в городах, говорят, без добрых намерений живут.
А раз Яблочный спас на дворе, так мать приготовит пирог — из яблок и трав, и мы несем кусок пирога старой Эльзе, и оставляем у порога, так-то ее дома нет, а в дом мы не заходим, не тянет нас.
—Видно, гуляет где-то в лесу, — говорит Гретель.
—Значит, и нам гулять пора, — отвечаю я.
И мы гуляем по лесу, и танцуем, и пляшем — так, как мать на гармошке, я не умею, зато у меня флейта есть из ветви орешника, я ее сам сделал. Так что Гретель может вдоволь плясать на любой лесной полянке.
Вот так, в общем-то, мы и живем.
Иногда думаю — хорошо было бы через мост перебежать, а там через поле, — и до города добраться. Может, и один сбежал бы, на денек, никто бы и не заметил, да кабы не Гретель.
А Гретель я с собой звать все-таки не решусь.
Я ее защищать должен. От всех.
Мама говорит, нас не любят.
Мама говорит, все готовы нас обидеть, потому и живем в стороне от всех.
Я не знаю, так-то или не так, но рисковать понапрасну не буду. Вот подрасту, возмужаю, тогда и разузнаю что к чему.
А пока мы с Гретель жарим каштаны на костре, и ничего мне больше не надо.
Гретель смеется, и ветер ерошит ее волосы, а они светятся на солнце, а солнце падает за горизонт, и… в общем, век бы смотрел.
—Почему Эльза боится цвергов и духов реки? — спрашивает Гретель.
—Не знаю, — говорю. — Их многие вообще боятся.
—А ты, — спрашивает Гретель, — боишься?
—Я, — отвечаю, — вообще ничего не боюсь.
—Ну и я с тобой ничего не боюсь! — смеется Гретель, а потом мы гуляем до самого утра.
Туман такой густой, молочно-белый, кажется, можно в ладонь схватит и в кармане домой унести.
Мы с самого утра бродим в тумане у реки и играем в догонялки. В тумане легко спрятаться, схоронился за камнем — и вот Гретель уже зовет:
—Ганс! Ганс!
А я тихо сижу, а потом перебегаю за ее спину… Оп! Поймал мою Гретель!
—Что ты, Ганс, разве так играет? — смеется Гретель, и сама бежит прятаться.
И вот уже я ее ищу.
Вдруг чу! — кто-то по мосту прошел, да на поле наше вышел. Это ж давно такого не было, чтобы кто-то к нам прокрался в тумане.
Вдруг ворог какой?
Из города сюда мало кто ходят.
Приметы у них дурные, про текущую воду. Дураки они там, в городе. Лучше речки нашей, да полей, да тумана, да земляники и сыскать нельзя!
А вот гость по землянику нашу да пожаловал….
Мы с Гретель играть перестаем, за камнями у реки таимся, смотрим. Кто там пришел такой?
Страшный, ужас. Гретель от испуга тихо вскрикивает, я ей рот рукой зажимаю, чтоб не заметил нас пришлый. Да присматриваюсь хорошенько.
Ох, такого не видал раньше. Ноги — что деревянные копыта, два жгута соломы с головы свисает из-под острый ушей!
Жуть берет!
А чуть пожарче стало, так уши-то оно и сняло! Знать, то шапка была! А солома на голове осталась.
—Это из города! — испуганно шепчет Гретель.
—Землянику нашу красть! — возмущаюсь я.
Даже не знаю, чего обозлился так. Может, приди кто красивый — такой, как Гретель, — Я бы с рук спустил. А тут страшилище жуткое, что твой цверг, Гретель напугавшее!
Никому нельзя Гретель пугать! Вот.
Потому я как выскочу из-за камня, как побегу сквозь туман — да прямо на лужайку, да прямо перед носом у страшилы выскочу…
Вот визгу было!
Она — то она была, вблизи видно что юбок много и губы красные — так кричит, так руками машет, что вся земляника из туеска наземь сыпется, да сам туесок рядом падает. Начала ногами по земле топтать, копытами деревянными всю ягоду перетоптала, да с меня все глаз не сводит.
Я на нее — она от меня.
Она вправо пытается шагнуть — так и я вправо иду.
Она влево — так и я влево.
Так и к мосту ее тесню.
—Неча! — кричу. — Неча тут землянику воровать! Наша земляника!
А она только вопит бессвязно, глазами лупает и ртом воздух ловит. Наконец, ступает копытищем своим на мост, за перила каменные хватается и вдруг как заорет что есть силы, я аж оглох на миг:
—Мамочка! Цверги!
Развернулась — и дай деру!
Я уж догонять не стал, вернулся, гляжу — Гретель сидит в траве, туман рядом стелится, что твой пес, землянику в туесок собирает, что не подавлено еще. Ягодка в туесок — две в ладошку, и ест, довольная, щурится, жмурится. Туман в ее волосах — точно лента невесты.
Точно не слышала ничего.
Сладкая у нас земляника.
Чистая душа у Гретель.
А я мимо иду и к реке. Смотрю, значит, то на свое отражение в быстрой весенней воде, то на Гретель, счастливую, всю в земляничном соке, то на домик наш, что под мостом стоит, и думаю растерянно: “Мамочка?... Цверги?...”
Вот оно как, а, Гретель?
Вот оно как…
Автор: Моргана Руднева
Источник: http://litclubbs.ru/writers/2865-gans.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
