Начать стоит с того, что Вячеслав Ильич Ульянов, живший на улице Ленина, с самого детства уже именовался своим отцом, человеком с исключительным чувством юмора, «Ильичом». В то время, как дети маменьками звались «солнышками» и «заиньками» несмотря на суровый Самарский колорит и дальнейшем «где ты, тварь мелкая» ( это все же был не Магадан ) юный Слава уже прошёл все ступени развития до вершины горки и испытал деградационный спуск с неё. Понял, что все в мире развиваясь вновь деградирует, но просто в меньшей степени и разными путями, ибо горки было две. Прямая и извилистая.
В возрасте пяти лет в нем уже были видны не дюжие способности к организаторской деятельности. Вместо того, чтобы копать этот несчастный привозной песок в песочнице пластиковыми лопатками, он предложил взять железные и пойти вскапывать огород, что находился за его Сталинской трёхэтажкой. Идею оценили, конечно, далеко не все, например, обладатели красивых цветных формочек, но он уже тогда понял, что всех под своим началом обьединить не получится… Особенно тех, кто не ел грязи и не пил из лужи.
Небольшой кучкой энтузиастов они из лучших побуждений вырвали все цветы на уже соседской клумбе Лениного дедушки. Так он выяснил ещё, что не всегда итоги деятельности бывают положительными, а для следущей авантюры интереса мало - людей надо подкупать. Деньги тогда были не ликвид, в ход шли листья с дерева, железные крышки пивных бутылок, цветное стекло, что гордо именовалось бриллиантами.
Вообще, с Владимиром Ильичем Лениным у Славы были, мягко говоря, странные отношения.
В пятом классе из-за высокого роста и хорошего зрения, несмотря на поставленную близорукость из-за чего ему теперь приходилось щуриться, он вынужден был сидеть на последней парте. Ибо были люди, которым всегда все нужно нужнее и вынь-положено. У них проезд бесплатный на любом виде транспорта, даже если это чья-то машина, честно взятая в кредит, и биополе на даче общее. Средней паршивости коммунисты, что рядом с партийный билетом, который при воцарении на Руси вновь монархии оказался по значимости меньше туалетной бумажки, хранили любовно рядом с пенсионным, подтверждающим инвалидность первой степени и орденом за Афганистан. С такими связывать себе дороже. Никогда не пугали Ильича так купающиеся в фонтанах в день ВДВ пьяные тунеядцы, сколько родители своих одноклассников и эти самые одноклассники…
Наверное, тогда в его маленькую, из-за кривой стрижки, залысенькую с одной стороны головку, уже приходили мысли о том, что эти бараны нуждаются в своём пастухе, но не предводителе большем баране.
Только он успел об этом подумать, зачем ему нужен этот Владимир Святой с его крещением… Для него был свят лишь один Владимир. И тот, как висящий прямо над его головой, великий Владимира Ильича Ленина, покачнулся, оторвавшись от стены.
В себя Слава, слава богу, пришёл уже лёжа в медпункте с огромной шишкой на затылке. Тогда хоть он и не знал о больших шишках геморроя, что одолевали не только голову, но в последствии радовался, что отделался только головой.
Может, его в детстве часто роняли, мать у него была на редкость не культяпистая, а отец порой кидал его ей, как горячую картошку. Они иногда спорили, пока их юный мучитель людей высокого морального и материального достатка спал, что первыми его словами будет: «Вы чего творите!» впрочем, учитывая, что тогда они читали воспоминания о Великом Вожде Народов ( когда о нем заходила речь ребёнком Слава начинал неистово плакать ) не удивились бы продолжению:
«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».
Может это, может, этот инцидент с портретом внёс свои коррективы, но с этого момента тринадцатилетний Слава решил отложить своих солдатиков, больше не купаться с игрушечным корабликом в ванне, а взяться-таки за большую советскую энциклопедию. Белое море не сразу стало беломором, но…
— Вань, есть такая тема… — начал энергично и зазывно Слава своему наиболее близкому другу и товарищу, что приехал к ним со Свердловской области. — я устроился заместо бабульки смотреть за музеем…
— И ты к этому руку не приложил? Я под горшок ходил Раиса Рюриковна там сидела, — такое отчество дали ей из-за того, что она практически никого не пускала в залы, где хранилось хоть что-то связанное с древними князьями. И потому что она сидела рядом с указателем «От Рюрика до Мстислава Всеволодовича». — чего сделал?
— Воду в коридоре разлил, она, конечно, не адмирал Макаров, в луже не потонула, но знатно…
— Не продолжай.
Слава на несколько секунд замолчал послушно.
— Нет, ну, ты продолжай зачем ты это все удумал.
— Там за стеклом стоит большой гипсовый бюст Ильича! Почти такой же, как у нас на площади!
— Боже…
— Колокола на трактора, не Бога, Ваня! Давай его по вечеру вынесем по-тихому…
— Совсем с ума сошёл… — вздохнул Иван, кивая, что будет помнить о нем, как о почившем храбро. Он уже в тот момент, когда Ульянов его спрашивал о том, можно ли в четыре руки с главной площади города незаметно вывезти стокилограммовый каменный памятник, задумался… Но тогда от этого памятника отвалилась рука и угодила Славе прямо в ключицу, ее сломав. Более так благоговейно он на сочинения Троцкого не смотрел, обиделся дедушка Ленин.
— Я не сумасшедший, я душевно больной! — ответил Слава и, гордо вздёрнув подбородок, удалился.
Что уж приключилось, как это темное дело обстояло на самом деле Ваня не ведал, когда нес к товарищу в больницу ( у него оказалось сломано несколько пальцев на ноге ) мандарины.
— И понимаешь, я захожу, с чаем в руке, кроссвордом в другой руке… И стоит напротив меня вор. Вылитый Троцкий! И я его ка-а-ак клюшкой!
— А откуда у тебя в руке взялась клюшка? — уточнил Ваня. Не то, что любопытно, его товарищ был сам склонен пиздеть, как Троцкий, но из интереса.
— Так Рюриковна же, она забыла!
— У тебя был кроссворд и чай в руке…
— Так чай я в лицо вору плеснул, он оттого истошно закричал, да и уронил мне великого Владимира Ильича Ленина на ногу! И скрылся, пока я был в замешательстве! Вот был гипсовый вождь, а у меня теперь вот тоже, — он грустно посмотрел на свою ногу. — гипс…
Выписали Славу, что после этого именовался не иначе, как «КПСС» только через несколько месяцев. За них он успел заметить, что за забором третьего дома от дороги в огороде лежит статуя Ильича… Правда не знал гипсовая или каменная, хоть Бога и нет, но он тоже любит троицу и революцию!