Сведя счёты с врагом Пушкина, вернёмся к событиям его жизни.
Начинается Новый 1832 год. Известно, что 1 января семья Пушкиных собиралась у родителей: обедали, вместе провели вечер.
Как идёт жизнь поэта? Видимо, событиями она не очень богата, хотя вообще этот период отслеживать довольно сложно: писем к близким людям очень мало (кажется, кроме П.В.Нащокина, все они – рядом с ним, да и Павлу Воиновичу пишет немного, ограничиваясь кратким «Всёу нас тихо и здорово»),так что…
В начале января Александр Сергеевич напишет Нащокину: «Жену мою нашёл я здоровою, несмотря на девическую её неосторожность — на балах пляшет, с государем любезничает, с крыльца прыгает. Надобно бабёнку к рукам прибрать». Видимо, это просто ворчание – в ту пору супруги Пушкины, судя по всему, ладили во всём, хотя и интересовались подчас разными предметами. Так, 5 января П.А.Вяземский писал жене: «Пушкин бывает здесь [то есть у Карамзиных, где жил Вяземский] часто и чаще без жены. Они, кажется, очень согласны, но редко вместе». Даже он пишет о «согласии» супругов!
12 января Пушкин даёт обед в честь приезда Н.Н. Раевского (опять же из письма Вяземского - «Сегодня обедаю у Пушкина с Жуковским, Крыловым и Николаем Раевским...»).
С 1 января 1832 года Пушкин числится чиновником Министерства иностранных дел, поэтому многое связано с этим: 2 января он получит повестку из Коллегии иностранных дел «с просьбой пожаловать туда 4 января к часу пополудни для принятия присяги». А вот дана присяга было 27 января, и тогда же Пушкин дважды подписал «Клятвенное обещание» (сначала как коллежский секретарь, затем как титулярный советник – он был произведён в следующий чин 12 января), а также «Обязательство о непринадлежности к тайным обществам» и «Расписка в чтении указа Петра I» (о неразглашении служебных тайн).
Ещё раньше ему было разрешено читать секретные бумаги времен Петра I, «как-то о первой супруге его, о царевиче Алексее Петровиче, также дела бывшей тайной канцелярии», но только «чтобы он прочтением оных и составлением из них выписок занимался в Коллегии иностранных дел, и ни под каким видом не брал бы вообще всех вверяемых ему бумаг к себе на дом». (Забегая вперёд, скажу, что положение Пушкина не очень определённо. З мая он напишет Бенкендорфу: «Его величество, удостив меня вниманием к моей судьбе, назначил мне жалованье. Но так как я не знаю, откуда и считая с какого дня я должен получать его, то осмеливаюсь обратиться к Вашему превосходительству с просьбой вывести меня из неизвестности. Благоволите простить мою докучливость и отнестись к ней со свойственной Вам снисходительностью». А Бенкендорф после разговора с министром иностранных дел К.В.Нессельроде о назначении жалованья Пушкину получил его ответ, что для Пушкина нет штатного места в министерстве, и доложил об этом государю. И только 20 июня Бенкендорф заметит Нессельроде, что Пушкину следовало бы дать жалованье в 5000 руб., - эта сумма и была назначена; первый раз поэт получит жалование 27 июля).
Видимо, в последних числах января поэт получит от Нащокина подарок – чернильницу с фигурой арапчонка, думаю, известную всем:
В конце месяца Пушкин поблагодарит друга: «Очень благодарю тебя за арапа». А другая фраза из письма весьма огорчает: «Портрет мой Брюллов напишет на днях». Видимо, А.П.Брюллов, написавший портрет Натали, собирался выполнить парное изображение её супруга, но, увы, не сделал.
27 января на сцене Большого театра в бенефис Я.Г.Брянского была поставлена «маленькая трагедия» Пушкина «Моцарт и Сальери», но неизвестно, был ли на спектакле её автор.
Очень приятно, во всяком случае, для меня читается сообщение в «Русском Инвалиде» № 25, что в петербургской книжной лавке А.Глазунова среди портретов Николая I, Александры Федоровны, Михаила Павловича и других продаётся и портрет Пушкина, «первоклассного поэта, писанный с натуры Кипренским и искусно литографированный Сандомури. Цена 3 рубля, с пересылкой 4 рубля».
И ещё одно – в январе-феврале Пушкин пересылает В.К.Кюхельбекеру в Динабургскую крепость «Повести Белкина» и восьмую главу «Евгения Онегина» (о том, какая радость была доставлена заключённому, сам Кюхля писал неоднократно).
И на фоне всех этих отрадных мелочей – снова высочайшие придирки. «Генерал-адъютант Бенкендорф покорнейше просит Александра Сергеевича Пушкина, доставить ему объяснение, по какому случаю помещены в изданном на сей 1832 год альманахе под названием Северные Цветы некоторые стихотворения его, и между прочим Анчар, древо яда, без предварительного испрошения на напечатание оных высочайшего дозволения». Это письмо написано 7 февраля 1832 года. Конечно же, «Анчар» не мог пройти незамеченным…
А царь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседам в чуждые пределы.
Так (а не «князь») было напечатано в первом издании, и вот уже насторожился Бенкендорф, заподозривший какое-то иносказание.
Давайте получше рассмотрим стихотворение, известное, наверное, всем. Сохранился пушкинский автограф. Посмотрите, сколько здесь правок!
Страшное «древо яда», к которому «и птица не летит и тигр нейдёт»,
Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом:
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.
Что было поначалу? Какие варианты перепробовал поэт?
Но человека человек
В пустыню посылает…
Кто и кого посылает? Уже виден контраст: люди ведут себя иначе, чем зверь и птица, однако…
Но человека человек
Послал к Анчару самовластно,
И тот за ядом в путь потек —
И возвратился безопасно.
Достаточно спокойно, трагедии нет.
Но человека человек
Послал к смертельному анчару,
Ступай, мне нужен яд, он рек.
Здесь уже звучат трагические нотки, как и в следующем варианте:
Но человека человек
Послал к Анчару властным словом,
И тот безумно в путь потек
И возвратился с ядом новым…
Дальше снова усилится мотив рабской покорности:
Но человека человек
Послал к Анчару равнодушно,
И тот за ядом в путь потек
И возвратился с ним послушно.
И завершится всё окончательным вариантом «Послал к анчару властным взглядом»: для раба слова не нужны, достаточно взгляда…
Трагедия усилится описанием смерти посланника:
…И пот по бледному челу
Струился хладными ручьями;
Принёс — и ослабел и лёг
Под сводом шалаша на лыки,
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.
Наверное, не случайно испугался Бенкендорф: восточная сказочка превратилась в рассказ о губительной силе власти (и, думается, вынужденная замена «царя» на «князя» не так уж много меняет).
Требуемые объяснения Пушкин даст: «Я всегда твёрдо был уверен, что высочайшая милость, коей неожиданно был я удостоен, не лишает меня и права, данного государем всем его подданным: печатать с дозволения цензуры. В течение последних шести лет во всех журналах и альманахах, с ведома моего и без ведома, стихотворения мои печатались беспрепятственно, и никогда не было о том ни малейшего замечания ни мне, ни цензуре. Даже я, совестясь беспокоить поминутно его величество, раза два обратился к Вашему покровительству, когда цензура недоумевала, и имел счастие найти в Вас более снисходительности, нежели в ней». Пушкин будет просить: «Имея необходимость объяснить лично Вашему высокопревосходительству некоторые затруднения, осмеливаюсь просить Вас назначить час, когда мне можно будет явиться». Беседа состоялась 10 февраля. Видимо, поэту в очередной раз было «указано его место»…
Сохранился написанный после неё черновик письма, где Александр Сергеевич говорит, что «обвинения в применениях и недоразумениях не имеют ни границ, ни оправданий, если под словом дерево будут разуметь конституцию, а под словом стрела самодержавие», пытается объяснить, что назначенная ему, по существу, двойная цензура сковывает его («сие представляет разные неудобства»), и «просить об одной милости: впредь иметь право с мелкими сочинениями своими относиться к обыкновенной цензуре».Не позволили… И 24 февраля поэт, присылая злополучное стихотворение, пишет: «По приказанию Вашего высокопревосходительства препровождаю к Вам одно стихотворение, данное мною в альманах и пропущенное уже цензурою. Я остановил печатание оного до разрешения Вашего высокопревосходительства».
В том же письме есть строки: «С чувством глубочайшего благоговения принял я книгу, всемилостивейше пожалованную мне его императорским величеством». Что же это за подарок, «драгоценный знак царского благоволения»?
Сохранилась деловая переписка Бенкендорфа с просьбой «отпустить 560 руб. ассигнациями для покупки экземпляра “Полного собрания законов Российской Империи”, назначенного Его Императорским Величеством в подарок Александру Пушкину». Книга сохранилась в библиотеке Пушкина.
Ещё раз напомнили строптивому поэту об ответственности! Правда, «позолотили пилюлю», удовлетворив «покорнейшую просьбу о дозволении рассмотреть находящуюся в Эрмитаже библиотеку Вольтера, пользовавшегося разными редкими книгами и рукописями, доставленными ему Шуваловым для составления его Истории Петра Великого».
За всеми этими перипетиями мы как будто забыли о семейной жизни Пушкина. Но о ней – в следующий раз.
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь