Слова не выходят наружу, им запретили. Выход закрыт, а другого способа нет, все ключи у него.
Язык был ещё жив, продолжает играться с навязчивыми мыслями. Ему сказали:
- Прекрати.
Он не послушал. Что может заставить его слушать, когда неугомонные мысли рвутся наружу, чтобы заявить о себе? Бедный и виновный.
Пророк сидел в углу, не имея никакого значения для горделивого бога. Но проснулся он и закричал, желая предотвратить беду.
Ох, когда же ты уймёшься, несчастный?
Я склоняюсь над ним и спрашиваю его:
- Чего ты желаешь, дорогое Я?
- Я хочу, чтобы он замолчал навечно.
Много ли жестокости в том, чтобы умерить чей-то интерес? Обрубить контакт с миром, лишить святейшего звука, давно утратившего смысл - хорошее дело.
Он всё продолжал испорожняться на чужое пространство, не замечая просьб. Сплошное разочарование, никакой радости от него. Теперь же он валялся на полу, всячески пытаясь произнести слово.
- У...блю...
Побледнев, он замолчал. Ни прощаний, ни напутственных речей. С его кончиной побледнел и я, могущий только думать по спирали. Мой взор был повернут на меня. Теперь же я обречён в зеркале видеть себя, снаружи видеть никого и внутри только себя.
Когда-то ты был мне нужен. Возможно, сейчас ты мне нужен, чтобы сказать...