Жизнь не дает расслабиться, но сейчас на душе спокойно. Просто так сложилось, что наушники отсекают агрессивный звуковой спектр, в котором превалирует бьющий фонтаном сгусток энергии по имени Матвей. Наталья, пытаясь его успокоить, чтобы он заснул, щекочет его пяточки, и он в полудреме, сопротивляясь что-то бурчит, но вскоре сдается и засыпает.
В ушах у меня играет легкий джаз и мое обманчивое спокойствие подобно равновесию на лезвии ножа. Мне уже и самому кажется, что уже ничто не сможет мне помешать насладится сеансом воцарившейся гармонии. Дом засыпает, и железная дверь нашего подъезда лишь изредка стукнет обледенелым электрозамком, впуская запоздалого жильца, внутрь своей неприглядной, дурно пахнущей, словно гнилой беззубый рот бродяги, утробы.
Матвей посапывает. Жена, устраиваясь под одеялом рядом поудобнее, что-то бормочет, я согласно киваю, хотя из-за наушников не могу разобрать ни слова. Если она попросит стакан воды или закрыть форточку, я вспылю и наговорю грубостей. Я слишком устал и не хочу контролировать себя, хочу, чтобы хотя бы, перед сном меня оставили в покое. Вот сейчас я свободен, и растягиваю это удовольствие, борясь в полудреме со сном, смакуя его словно изысканный напиток. Сегодня он отдает горечью полыни, словно вермут, напоминая о перенесенных тяготах дня. Горечь скоро надоедает, и ты засыпаешь, так и не вынув наушники из ушей, в которые льется песня «Скорпионс» «Ветер перемен».
Свобода не дается даром. За неё я буду расплачиваться завтра, каждой минутой украденного у самого себя сна, не выспавшийся и поэтому разбитый и злой. Да уж, не лучшее нача
о последнего, стараясь отсрочить как можно дольше выход на улицу.
Матвей, маленький деспот, уставший от своей любимой забавы, узурпации власти, лежит в своей уютной кроватке на втором ярусе и отчаянно лягается при попытке его поднять. Ну что ж, ему не откажешь в последовательности, он остается верен себе и даже в полусне не признает нашей власти над ним. Приходится его стаскивать силком, сопротивляющегося и хныкающего. В конце концов, он смиряется, показывая всем своим видом, что его дух по-прежнему свободен и неукротим.
Вскоре я ухожу в холодное утро греть застывшую, словно кусок грязного льда, машину. Последнее что я слышу, пока не закроется дверь, это слова Матвея, припирающегося с матерью. Мои уши отказываются слушать его ругательства, мне кажется, я в его в возрасте не мог позволить себе так бузить с родителями. Тогда я был уверен, что сразу буду уничтожен или сошедшим огнем с небес или на худой конец, ремнем отца. Ухмыляясь, я с радостью покидаю утреннее, ставшее традиционным столкновение мировоззрений.
Продрогший, стоя у своей старенькой десятки, я жду, когда покажется из подъезда, энергичная фигурка моего сына. Иногда он появляются вместе с мамой. Наталья, спешащая на работу, и Матвей, никуда не спешащий и радующийся каждой минуте, украденной у садика. Целуя жену на прощание, я стараюсь угадать, поцелует ли её Мотя или воспользуется тем, что она отвлеклась на меня, пнёт её в ногу. Отъезжая от дома, слышу, как в динамиках машины начинает играть гимн России.
Матвей доволен, он опоздал в очередной раз, а ведь в прошлом году я под звуки гимна уже возвращался домой, оставив его в садике. В машине запотели стекла, обдув еще не прогретого двигателя не справляется с двумя ртами, выдыхающими теплый пар, образующий на стеклах пленку, через которую едва видно дорогу в свете фар. Но сумерки поспешно отступают, уступая свету новому, так похожему на предыдущий, дня. Я знаю, как он пройдет с точностью до мелких деталей. Не сказать, что это радует меня, но от приятного сюрприза я бы не отказался.
В тепле садика, Матвей раскашлялся. Уже две недели ни антибиотики, ни средства от кашля не приносят ему облегчения. Похоже, наша мама, фельдшер, принесла какую-то заразу с очередного вызова. У меня те же симптомы, что у него, но я переношу их легче, чем Мотя. Он же готов, кажется, блевануть от затянувшегося приступа кашля. Мы очередной раз пришли одними из последних, но санкций за это нет никаких, поэтому я не переживаю, а он доволен, что избежал очередного посещения физкультуры.
Через минут десять-пятнадцать, я уже дома. Скидывая пуховик, морщусь от боли в плече. Да уж, усердие в гимнастических упражнениях сослужило со мной злую шутку. Я в свои сорок пять неплохо сохранился, но мне не мешало бы сбросить пяток килограмм. За последнее время я набрал в весе неприлично много в связи с покупкой тостера. Потребление хлеба у нас дома возросло кратно. Я беру скакалку и прыгаю. К сто пятидесятому разу икры ноют и горят бицепсы бедер. Сбиваюсь, перевожу дыхание и прыгаю еще столько же. Осторожно разминаю плечи, стараясь не думать о том какое будет следующее упражнение. Стоит только подумать об этом как воображаемый комплекс упражнение начинает обретать плоть, вес и значение. И мне придется отвлекаться на эту обузу, тратя на это драгоценную энергию. Я просто наблюдаю, как мое тело совершает заученные движения, не думаю, сколько будет повторений и подходов.
В душе тело радуется теплым, тугим струям воды, приятно освежающим слегка уставшее тело. Время набирает дикую скорость и мне нужно поторопиться, если я хочу поесть. Передо мной стоит выбор, почитать пару глав давно начатой книги, взять ноутбук и набить пару строк, но шансы что выйдет что-то путное, малы, но кто знает? Можно еще помедитировать или потратить время, пустив его на самотёк, включив зомбоящик с утренними новостями. Независимо от выбора, часы в это время суток двигаются подобно минутам, а минуты секундам, пролетая неприлично быстро.
Вот я уже сижу в остывшей за час с небольшим, машине и направляюсь на работу. Подъезжая, слышу уже въевшиеся в мою плоть и кровь, позывные радио «Маяк». Поднявшись на шестой этажа, вхожу в офис. Большую часть новостей я пропустил, пока был в лифте и застаю лишь жалкие крохи никому не нужных спортивных новостей. Пожимаю вялую ладонь босса и чувствую, как время внезапно останавливается, практически замирает, будто пожав руку я заключил договор с Повелителем времени. Но я успел урвать пару минут опоздав.
Мой офис представляет довольно жалкое зрелище. Это комнатка на 6 этаже девятиэтажной свечки торгового центра «Дом бытовых услуг». Наверняка в каждом городе найдется ТЦ с таким же названием, доставшимся в наследство со времен СССР. Эта комнатка, пропахшая нехорошими запахами сольвента, ацетона, пыли, старой пленки и пластика размером приблизительно три на шесть. Вся она завалена разным хламом. При входе по левую руку стоят стремянки и складные лестницы всех мастей. Пара из них упираются в потолок, другие чуть выше пояса. Нужная вещь скажу вам в нашей работе. По правую руку, так же у входа находится мое рабочее место, угловой стол с древним компьютером.
Обычно на нем царит полных хаос из множества бумажек с различными записями, размерами, набросками. Периодически, я пытаюсь избавиться от них, выкидывая ненужные. Но этот горшочек варит без остановки, так что хлама меньше не становится. Так же нем лежат инструменты: отвертки, пассатижи, ракель, пульверизатор, саморезы, рулетка. Всем им не место на моем столе, но в разной последовательности они все мелькают на моем столе, словно бездомные раздражающие взгляд. Готовые таблички, пленка, принесенная от печатника, плакатные ножи, следы от краски для принтера, шапка растаманской раскраски и прочее. Чуть дальше за мной стоит подобие шкафчика без дверей с плечиками, на которых весит одежда, еще с прошлого года.
Ни сказал бы, что я терпеть не могу свою работу, но и любви там давно нет. Можно сказать, я сдаю свое тело в аренду за скромное вознаграждение. В последние годы денег стало не хватать, зарплата осталась той же что и шесть лет назад после рождения Моти и это как вы понимаете, не добавило ей привлекательности. В мои обязанности входит не Бог весть, какая по сложности работа. Спустя годы рвотный рефлекс на неё притупился изрядно, и комок в горле почти не ощущается. Для моей работы нужны лишь навыки, связанные с мелкой моторикой, капельку фантазии и десятки тюбиков суперклея. Было время, когда меня тяготила не по-детски эта работа, но как-то со временем я свыкся и сейчас по максимуму пытаюсь получить хоть что-то с этой стабильной каторги духа.
К часу дня я добираюсь на автопилоте, вяло реагируя на реплики босса. Надо отдать должное он неплохой человек. Умный, прекрасное чувство юмора и подозреваю еще и порядочный. Я думаю, это редкость среди предпринимателей, в основном встречаются такие упыри, что мой босс на их фоне, просто обязан иметь нимб над головой. Может быть, поэтому предприниматель из него никакой, вообще, точка. Но как это и бывает мы абсолютно разные ментально. Как масло и вода. Тряси нас хоть пятнадцать лет, но оставь в покое на пару часиков и вот мы пришли к исходному результату, каждый остался при своем.
Как бы время не замедлялось, остановиться ему не суждено, иначе это будет уже вечность, а это понятие другого порядка и стрелка, в конце концов, словно под тяжестью гравитации подобралась к пяти. Не сказать, что я устал. На такой работе трудно устать, разве что, ожидая, когда древний компьютер, Путин еще первый срок мотал, когда он уже появился на свет в безымянном офисе Райфайезен банка, прокачает команду выбора следующей папки. В тот момент кажется, что сил уже нет его ждать, тебя посещают мысли о том, как устроить ему несчастный случай. Редко какой компьютер умирает от старости, но наш офис — это дом для престарелых компьютеров. Под столом стоит системник примерно такого же возраста, у босса вообще с прошлого века на 98 винде, это раритет! Рядом стоит еще один долгожитель, вообще 95 виндозу видел. По уму место им на помойке, ни одна программа толком работать не будет, браузер наповал завалит этих мастодонтов 90-х. Ну да что я все об археологии.
Отряхнул прах с себя, ноги в ботинки и к машине, греть старушку. Она, кстати, ровесница моего «горячо любимого» компьютера. Но возраст компьютера и машины, слава Богу, измеряется немного по-другому. Она считается не такой древней, как мой, зомботормоз с полутора гигами памяти, а просто старой. В этом году, я совершил ошибку с машиной - залез в кредит на 30 тысяч, вернее жену загнал в кредитную кабалу. За проявленную чуткость машине мне позже отплатила, пробило головку ГБЦ и тосол попал в цилиндр. Я просто уху ел от такого поворота событий. Наверное, она у меня женщина, так как после того, как я ей сделал замечание по поводу её возраста, она повела себя как распоследняя стерва.
За четыре года владения, она первый раз показала свой характер, но от души. Пусть теперь не винит меня, что я остыл к этой вероломной гадине, было бы денег хотя бы соточка, скинул бы её без сожаления. По дороге звоню жене, она наверняка где-то поблизости. Точно, платит коммуналку в соседнем здании через дорогу. Договариваемся встретиться у машины.
Заводится машина в наши морозы нормально для своего возраста. Греется только падла, долго. Счищаю снег, скоблю снег, посматривая на мигающую панель, где-то коротит. В машине как холодильнике, холодно и подванивает. Печку не включаю, пусть быстрее прогреется, но за это приходится платить махом запотевающими стеклами и стужей пытающейся проникнуть тебе в пятую точку. Ну вот, вроде нагрелась немного. Стрелка температуры слегка дернулась, или мне это показалась? Ну да хрен с ним, все равно уже сам околел, надо ехать, так она быстрее согреется и нас согреет заодно. Вижу жену, торопливо перебирая мелкими шажочками, семенит ко мне. Вижу, что ей холодно, но ничем пока помочь не могу, в машина один сплошной морозильник.
Заскрипела, задрожала моя повозка, попятилась задом с парковки. Вот черт с ручника не снял, хотя он для проформы, толку от него никогда не было, держит еле-еле. Включаю печку, воздух чуть теплый. Заднее стекло затянуло махом, а обогрев в последнее время работает просто оскорбительно медленно. Поэтому пячусь медленно, но одновременно нагло, иначе буду куковать здесь долго. Мигаю аварийкой притормозившей и пропускавшей нас машине. Краем глаза вижу, как она занимает наше место на парковке. Час пик, рабочее время закончилось, и все движение на дорогах стало плотнее, чем еще час назад.
Уже заметно стемнело, время подбирается к шести. Заметив прореху в потоке машин, перестраиваюсь в левый ряд чтобы уйти на лево, на улицу Невежина, а с неё уже на право, на Бажова и по ней прямиком почти до конца. Там в тупике, в неудобном для выезда месте детский сад №2, место пребывания моего Моти. Там же, на перекрестке трех дорог, случаются периодически аварии, поэтому я стараюсь быть по внимательнее, но вроде все обходится и я паркуюсь у садика. Машин уже почти нет, кроме белой иномарки и когда я заберу Мотю, её наверняка уже тоже не будет.
Подымаемся с женой в группу. Кроме Матвея, еще пара ребятишек. Он не видит нас и смотрит на стол. Там наверняка пазлы, его одна из любимых забав. Матвей встрепенулся, когда девочка, стоящая рядом с ним, Полина, говорит ему о нашем появлении. Он забывает обо всем, бежит к нам и виснет на Наталье. После кидается на меня и пытается залезть мне на шею. Но его объятия коварны и не должны ввести в заблуждении. За весь день он устает от неусыпного внимания Ирины Сергеевны, его воспитательницы и это выльется в нервный срыв по приезду домой.
По дороге Наталья просит заехать в супермаркет за продуктами, и мы сворачиваем в «Метрополис», сеть продуктовых магазинов, с демократичными ценами. Придерживая малого за капюшон, заходим всей семьей в магазин. Беру корзинку одной рукой, тогда как другая притормаживает Мотю, рвущегося к стеллажам с шоколадками. Интересно, но сам он их не ест, забывая о них сразу после того, как они окажутся в корзинке. После увещеваний отходит в сторону, его привлекло детское печенье на соседней полке. Я вздыхаю с облегчением, оно идет по акции и пакетик в 200 грамм стоит приемлемо для моего кармана. В рядах с молочной продукцией он чувствует себя как рыба в воде. Он деловито выбирает пакет с топлёным молоком, сметану и тянется к верхней полке с йогуртом и снежком. Я помогаю ему, удостоверившись, что это именно тот тетрапак, на который он положил глаз. Пробует незаметно подложить в корзинку яркую бутылочку с изображением сказочных персонажей, но Наталья бдительно пресекает эту обреченную на провал попытку. Матвей возмущается, но после краткого ликбеза по составу йогуртов, выясняется, что это вовсе и не йогурт. В составе одна химия с заменителями идентичным натуральным продуктам. Удивительно, но этот способ самый действенный для шестилетнего малыша. Он сам ставит его обратно, продолжая, косится на соседние продукты в ярких упаковках.
Я подхожу к фруктам надеясь разжиться парой-другой яблок. Матвей уже вертится рядом. Фрукты его не интересуют, разве что мандарины. Даю ему целлофановый пакет и объясняю, какие из них хорошие. Он набирает пакет так, что он вот-вот лопнет. Провожу осмотр и отбраковываю около половины, объясняя, что мягкие и подмороженные не годятся. Матвей недовольно восполняет заметно опустевший мешок, но уже с учетом моих пожеланий.
На кассе пришло время расплаты. Как это обычно бывает, ехали за хлебушком, но потратили около тысячи. В карманах заметно полегчало, и в уме подсчитываю, сколько осталось в кошельке и как бы протянуть оставшуюся сумму до пятницы. Тяжелый вздох вырывается невольно из моей груди. Жена тихонько хихикает, похоже, она читает мои мысли. Мне же не смешно, обеды можно отложить до лучших времен. К дому подъезжаем затемно. Матвей дерзит и капризничает, я стараюсь сдерживаться. Знаю, если расслаблюсь и дам себе слабину, прикрикнув на зарвавшегося сорванца, то вечер будет безнадежно испорчен. Домой вваливаемся гурьбой, толкаясь в узком коридоре, освещенном тусклой лампочкой. Мотя уже устроился на банкетке. В теплой толстой куртке и комбинезоне он похож на насупившегося медведя. Видно, что он устал, и у него нет сил и желания на последний рывок снять с себя тяжелую одежду. Он хныкает и просит, чтобы мы разули его.
Мы раздеваемся, и жена объясняет Матвею, что мы тоже устали, что мы с работы, и он уже большой и ему вполне по силам самому раздеться. Игнорируя увещевания, он проходит в сторону единственной комнаты нашей однушки, и валится на пол, даже не делая попыток раздеться. Я прохожу, перешагивая через замершего, словно большая кукла Матвея, в кухню таща пакет с продуктами и пока Наталья моет руки, частично разбираю его.
Слышу, что жена вышла из ванной оставляю оставшиеся покупки не разобранными, иду стаскивать с Матвея куртку и штаны, отвлекая его внимание от матери. Она вяло сопротивляется, но милостиво позволяет раздеть себя. Под одеждой его тело, покрытое испариной, пахнет так как может только пахнут здоровые чистые дети и я, не удержавшись кусаю его за ягодицу. Он визжит недовольный и выскальзывает, оставляя меня на куче снятой с него одежды. Пульт от телевизора предусмотрительно спрятан и Матвей, не найдя его бросается к телевизору включая его с кнопки. Я начинаю читать ему ежедневную мантру, про вещи, не сделав которые он не сможет рассчитывать на мультики и игры на приставке. Он продолжает игнорировать меня, взывая к жалости к матери. Та вторит моим словам, что приводит его в ярость. Он рычит и кидается на меня, заметив, что я намереваюсь выключить зомбоящик из розетки. Я покорно сношу его не по-детски чувствительные удары. Обнимая, прижимаю к себе и, подняв, кружу его вокруг себя, заставляя его забыть о телевизоре. Он смеется и просит еще и еще. Я знаю, что завтра моя бедная больная спина напомнит мне о себе пронизывающей болью или что более вероятно я проснусь от боли под утро. Я убеждаю себя, что еще минутка восторга этого сорванца стоит того и кружу, потакая ему.
Обещаем ему, что если он выполнит несколько не обременительных для нас и адски трудных для него условий, то он получит от нас пульт. Это его радует и огорчает. Игрушки, рассыпанные на полу, преграждают доступ к столику с синтезатором. Только если он их соберет, что само по себе ему невыносимо, и сыграет уроки на синтезаторе, то только тогда и то если он поужинает с нами, он получит желаемое. Смирившись, он плюхнулся в середину кучи из мешанины игрушек всех мастей и начинает, подвывая заклинать нас помочь ему. О, Боже! Как же трудно вырастить из этой эгоистичной субстанции человека!
Мы с Натальей задаемся часто вопросом, чем же мы занимались десять совместно прожитых лет до рождения Матвея. Десять лет пролетели, незаметно оставив после себя лишь горечь прожитых зря лет. Не произошло ни одного события, которое бы оправдало эти потерянные годы. Каждый день мы говорили себе еще не время, подождем лучших времен. Но лучшие времена не наступали, становилось лишь хуже. Когда мне было уж тридцать восемь пришло прозрение, что наше время уходит и единственный шанс оставить после себя след, это ребенок. Другим Бог и этого не даёт, так что мы еще везунчики. Мы не нажили богатства, да и квартирка наша взята в ипотеку, но глядя на своего своенравного сына, видя его любознательность, живой ум, находя в этом маленьком человечке знакомые до боли черты самого себя, я радуюсь каждому дню проведенному с ним. Сейчас я и забыл о тех опустошающих чувствах, что терзали меня последние десять лет до его рождения. О бесполезности и ненужности своей жизни, о нереализованных возможностях и о попытках выстроить свою жизнь на хлипком фундаменте иллюзий о том, как должна выглядеть идеальная семья.
Зима. 2018 год.
Если чтение моего опуса показалось Вам занятным или даже вдруг полезным, то я буду Вам благодарен, если вы поставите мне лайк, оставите свой комментарий или поделитесь публикацией в социальных сетях.
Подписка позволит вам не пропустить новые публикации.