Рассказ из серии «Дедушка и внучки»
Дедушка вчера получил пенсию и это самое… Усугубил, в общем. И даже очень. До исполнения русских народных песен в громкий слух и популярного матросского танца «Яблочко». В результате чего сегодня утром получил по полной схеме от бабушки и от снохи. Очень приятно. Ему бы, бедняжке, в данный момент попить чего… Хоть какого-нибудь взбодряющего восстановительного напитка…
Сейчас он сидит в большой комнате перед телевизором, вроде бы смотрит какую-то передачу, а сам такой прямо тихий, скромный и до невозможности несчастный, что… В общем, представляет из себя совершенно потерянный вид. Нет, это прямо невозможно смотреть на такие его душевные страдания!
В комнату осторожно заходит внучка Катя. Исподлобья смотрит на дедушку и начинает подозрительно шмыгать носом. Да, ей его жалко! Ну и что, что позволяет себе иногда усугубить? Он зато храбрый! У него зато орден есть! Он даже из танка стрелял в пору своей героической молодости! Он, может, даже попал этим своим танком в коварного врага! Катя хмурит брови и надувает щёки. Жалко-то жалко, но жалость эту показывать никак нельзя. Категорически. В воспитательных потому что целях. Так мама говорит. Она, мама, знает. Она учительницей работает и всех прямо—таки заучила, как надо правильно по-русски говорить и писать, и какие литературные книжки читать, чтобы окончательно и бесповоротно поумнеть.
— Болеешь? — строго спрашивает Катя и, не удержавшись, выговаривает, явно подражая бабушке. — Каголик!
— Голова болит, — жалуется дедушка и делает такое страдальческое выражение лица, что у Кати прямо сердце начинает разрываться от жалости.
— Мозг? — понимающе-участливо спрашивает она, по-прежнему хмурясь.
— Мозг, — покорно соглашается дедушка. — И все остальные части моего несчастного тела.
Катя воровато оглядывается на кухонную дверь (где там бабушка? Ничего не видит?) и, наклонившись, лезет за книжный шкаф. В руках у неё появляется чайная чашка из игрушечного набора.
— На, — протягивает её дедушке.
Глаза у «бедненького-несчастненького» моментально оживляются.
— Это что?
— Лекарство, — и прикладывает палец к губам: тихо! И давай быстрей, пока бабушка на кухне!
Дед быстро выпивает. Лицо его разглаживается, на нём появляется довольная улыбка.
— Откуда взяла?
— Из твоей бутылочки отлила, — заговорчески шепчет Катя. — Ещё вчера, когда ты песни пел.
— Зачем?
— Ты же всегда жалуешься, что надо бы для лечения оставить. Вот я и оставила.
— Какая же ты у меня умная, — растроганно говорит дедушка. — Прям шпион в тылу врага! А я и не заметил.
— А ты уже плясал, когда я отливала, — признаётся Катя. — Вприсядку. Прям как матрос. Ты, оказывается, и плясать умеешь! — с уважением добавила она. — А всегда говоришь, что коленки болят и не сгибаются!
Дедушка покраснел. Пляску он помнит очень смутно. Гораздо хуже исполнения песни.
— А чего вы здесь делаете? — вдруг раздался звонкий и громкий голос. Это Маша, вторая дедушкина внучка. Катя оборачивается, показывает ей кулак: молчи, предательница! Раскричалась тут как певец по телевизору!
— А-а-а, алкоголизм!— громко и радостно говорит Маша. Нет, это прямо возмутительно! Она чего, совсем, что ли, не сочувствует дедушкиному душевно-мозговому состоянию?
— Я прям удивляюсь! — продолжает она, обо всём уже догадавшись и поэтому машет рукой, чтобы Катя побыстрее прятала эту злополучную чашку. И говорит она нарочно громко, чтобы бабушка ни о чём не догадалась.
— Это ведь прямо гадость — алкоголь! Горько и вообще! Лучше бы ты, дедушка, варенье кушал! Или шоколадки!
Услышав такое дикое предложение, дедушка невольно поперхнулся и закашлялся.
— Не в ту горлу попала, — со знанием дела объясняет Катя и стучит деда кулачком по спине.
— Надо соточку вдогоночку, — повторяет она явно чьи-то чужие слова, продолжая энергично работать кулаком. — Проскочила?
— Угу, — мычит дедушка, вытирая выступившие на глазах слёзы.
— Не боись! — бывало-развязным тоном заявляет Маша. — Сейчас полегчает.
— Всё-то вы знаете! — льстиво соглашается дедушка. — Прямо золото, а не девочки!
— Шты ты! — всё так же бывало-развязно говорит Маша. Этому «шты ты!» она научилась у дедушкиного товарища Мироновича, тоже того ещё пенсионного «усугублятеля». У него тоже имеется неутомимая, несмотря на почтенный возраст, любовь к алкоголю. Только он в отличие от дедушки не пляшет, потому что имеет ноговой протез. Он сейчас тоже, наверно, скучает после вчерашнего.
— Идите завтракать, — говорит бабушка, появляясь в дверях. Все трое проходят на кухню и садятся за обеденный стол. Бабушка раскладывает по тарелкам яичницу и салат из огурцов и помидоров. Строго посмотрев на деда, вздыхает и открывает холодильник. Дед, как коршун, замерев над тарелкой, искоса наблюдает за её загадочными многообещающими действиями.
— На вот, Вань, подлечись… — хмуро говорит бабушка и ставит на стол бутылку с пивом. Дедушка довольно крякает.
— У, хулиган! — и бабушка для порядка грозит ему пальцем. — Пользуешься моей слабохарактерностью!
— А зато как песни поёт! — тут же кидается на его защиту Катя. — Про танки грохотали! Прямо как певец по телевизору без всякого микрофона!
— И не дерётся! — уточняет Маша и добавляет. — Как твой любименький Барбоса.
Барбоса, или точнее — дон Хуан Барбоса — это один из главных героев киносериала, который каждый вечер смотрит бабушка. Барбоса — довольно мерзкий типчик с усиками щёточкой и в широкой шляпе под названием «сомбреро». У него очень неприятный взгляд и кулаки, которыми он иногда (но не каждую, конечно, серию) лупит почтенную донну Хермунду, которая любит красавца Риккардо, который тоже с усиками и тоже в шляпе, но только он, в отличие от этого мерзкого Барбосы, никого не лупит, а только всем подряд улыбается, как дурачок какой. В том числе, и несчастной Хермунде.
— И никакой он мой не любименький! — возражает бабушка. Она (вот чудачка!) очень близко к сердцу воспринимает все эти придурочные кинострасти, а всякие барбосы и хермунды для неё всё равно что родные.
— А чего же ты его тогда смотришь? — ехидно спрашивает Катя . — Он же прямо наверно фашист! Как Гитлер!
— Ну, это уж ты, Катя, совсем… — бабушка даже опешила от такого сравнения. — Придумала тоже!
— И вообще, я прям не понимаю этих многих серий! — категорически заявляет Маша. — Это прям какая-то настоящая слюня!
— Это кто тебе так сказал? — обиженно прищурившись, спрашивает бабушка.
— А папа!
— Ну, конечно! А зато его хоккей — это не слюня! Эта самая настоящая драка!
— Хоккей — это спорт! — не соглашается Катя. — Мускулы! «Спартак» — чемпион!
— Спартак» — это не спорт, а футбол! — поправляет её Маша. Она вообще—то умная. Он в музыкальную школу ходит, на занятия по виолончели. А Катя в «музыкалку» не ходит. Она хотела, чтобы её записали на барабан, но барабановую музыку в музыкальной школе не преподают. А больше ей из музыки ничего не нравится. А на барабане можно и дома стучать. Например, ложками по табуретке. А чего? И очень даже похоже! Ведь главное в барабане что? Правильно, оглушительность!
— И футбол —это с мячиком! — продолжает Маша. — А хоккей — это дядька без зубов. Который небритый. И звать его — Овечка.
— Это не звать, а фамилия! — тут же возражает Катя (она очень принципиальная девочка, и всегда за справедливость.). — Овечкин! А зубы ему совершенно необязательно! Он чего там, на лёде, кушать, что ли, собирается! И вообще у него вместо зубов — клюшка!
— А вы кушать собираетесь или нет? — строго говорит бабушка. — Специалисты—хоккеисты! Лучше бы сказки смотрели!
— Ага, — саркастически соглашается Маша. — Про Хрошечку-каврошечку.
— А что? — говорит бабушка. — Очень хорошая сказка! Вот и дедушке очень нравится. Правда, дедушка? — и строго смотрит на него. Дескать, только попробуй не согласись!
— А как же! — охотно соглашается дедушка и с удовольствием допивает пиво. Судя по пободревшему виду и звонкому голосу, Катина чашечка и бабушкина бутылочка произвели на него ощутимое лечебное действие.
— Конечно! Очень хорошая сказка!
Маша: А современным, между прочим, детям эти твои любименькие сказочки про разных там козлёночков совершенно, между прочим, непривлекательны!
Дед (раздражаясь): Ну конечно! Вам же этих дурацких ниндзей подавай, мерзких черепашек!
Катя: Ну, вот совсем вот уж и нет, пожалуйста! Лично мне, например, Шрек нравится!
Дедушка(ехидно): Это толстомордый такой головастик, у которого уши дудочкой?
Катя: Зато хороший. И добрый. И водочку не пьёт в отличие от некоторых.
— Да, Шрек лучше! — согласилась с ней Катя.
— Ага, — кивает дедушка. — Хороший. И водочку не пьёт. А от чего же у него тогда печень больная? От варенья, что ли?
— И никакая она у него не больная!
— А чего же он тогда такой зелёный? — продолжал рассуждать дедушка, этот невозможный в своей ехидной рассудительности человек (вот и оставляй ему после этого утреннее лекарство!). — Нет, это точно у него печёнка барахлит. Алкогольный цирроз. Я видел таких, когда в больнице с язвой лежал. Страшное дело! Не жильцы.
Дискуссия по поводу здоровья любимого мультипликационного героя грозит разгореться с новой силой, но в это время раздается звонок в дверь. Это с ночной рабочей смены пришёл папа — любитель хоккея и нелюбитель Хермунды.
— О. яичница! — радуется он и протягивает дедушке бутылку пива.
— Ешь пока салат, — говорит бабушка. — Сейчас и тебе пожарю.
— Какой же ты, дедушка, счастливенький! — притворно вздыхает Маша. — Все прям о тебе заботятся! Ты прям как герой! И прям пиву тебе приносят и ещё, может, кой чего! ( в ответ на этот язвительный намёк Катя набычивается и, сурово поджав губы, глядит на сестру беспощадным взглядом.)
— А вот он нас, несчастненьких, никто так не заботится! — продолжает жалеть себя и сестру Маша. — Хоть мы и не алкоголь!
— Ох уж бедненькие-несчастненькие! — иронично хмыкает папа, усаживаясь за стол. — Трёхлитровую банку варенья слопали за один присест — никто даже моргнуть не успел! Это куда же в вас, несчастненьких, только столько влезло!
— А может, у нас аппетит такой! — не смутилась Маша. Она вообще умеет достойно ответить, и вообще считает, что лучшая оборона — это атака. Может, её этому тоже там, в музыкальной школе учат?
— Может, нам с Катей витаминов не хватает!
— Ну конечно, витаминов! (нет, этот папа, он прямо такой недоверчивый! А ещё ударником труда работает на своём заводе!) Тогда лучше сметану ешьте! Всё больше пользы!
— От сметаны жирность в человеке появляется, — быстро и совершенно справедливо возразила Маша (нет, и откуда она только всё на свете знает? Ведь про сметану ей в «музыкалке» наверняка не преподают!). — Там, на сметанной банке, так и написано — три процента жирности. Будешь кушать сметану — будешь жирной как слон.
— Вот я и говорю: хотел вам шоколадки купить, но подумал: куда вам ещё и шоколадки—то после целого корыта варенья!
— И не купил? — быстро спросила Катя.
— Конечно, нет!
— Жадность, — понятливо кивнула Маша. — Никакой культуры.
— Да нате! — засмеялся папа и достал из кармана три «Алёнки» — Вам и бабушке. А то сразу «жадность»! Это когда я жадился-то? Ну чего? На «фазенду» поедем? Денёк-то вроде разгуливается!
— Ура! — радостно закричали девочки. На «фазенде» им очень нравится. Там лес, в который разные несознательные дачники выбрасывают полиэтиленовые пакеты с мусором, и пруд, в котором плавают лягушки и дети под бдительным присмотром, чтобы все сразу не утонули. Там, на «фазенде», шалаш можно построить, если у дедушки доски с гвоздями утащить, и на забор залезть, чтобы смотреть на коров и поезд-«качуру», который ходит от Озёр в Голутвин и обратно, и всегда гудит, если кого хочет задавить. И вообще, там прямо такой лечебно-питательный воздух, который очень укрепительно действует на ослабленные городом детские организмы! Лучше прямо всяких яичниц с рыночными огурцами и помидорами, аптечных витаминов, магазинных шоколадок и домашних трёхлитровых банок с клубничниковым вареньем!
Алексей КУРГАНОВ