Несколько дней после перевода в ОПН прошли довольно спокойно.
Где-то на второй день пребывания у сына убрали купол и оставили только трубку, подающую кислород. Трубка просто висела над его головой и должна была дуть ему в лицо, облегчая дыхание. Технология была не очень мне понятна. Так как кювезики здесь устанавливали не горизонтально (как в реанимации), а под небольшим углом (приподнимая голову), ребёнок постепенно съезжал вниз кювеза и складывался там клубочком. А трубка висела выше. И было не ясно, как она помогала ему дышать. Ну, медсёстры сказали, что всё нормально. Мне оставалось лишь им поверить. Хотя в глубине души всё-таки были сомнения. С другой стороны, я надеялась, что может быть он уже и без этого справляется, а трубка, скорее всего, как подстраховка.
Собственно в нашем жизненном распорядке ничего не изменилось. Мы так же ежедневно в определённое время ходили навещать малыша. Постепенно привыкали к новым порядкам: теперь информацию о состоянии ребёнка приходилось вытягивать из доктора "клещами" и постоянно оправдываться перед медсёстрами зачем нам так много времени быть около ребёнка.
Так же, как и в реанимации, проводить с малышом какие-то манипуляции (типа поменять памперс, переодеть) или просто взять на руки нам пока не позволяли. Мы просто гладили его и разговаривали. Здесь, действительно, общение с ребёнком было затруднено. Комнатка была очень тесная, и мы могли мешать остальным деткам. А если мы ещё встречались по времени с другими родителями, то там вообще было не протолкнуться. Поэтому были дни, когда мы проводили с сыном очень мало времени. А когда мы находились рядом с ним, то старались вести себя максимально тихо.
Так пролетела неделя. В воскресенье мы пришли, как обычно, в отделение и с удивлением не обнаружили никого. Это было странно.
Как и всю неделю, наш мальчик спал внизу кювеза калачиком, а чудо-трубка, подающая кислород, дула на пустую пелёнку. Мы всё поправили и стали дожидаться кого-нибудь из работников, чтобы узнать, как у нас дела.
Рядом с нашим сыном лежал уже большой мальчик. Как я потом узнала, это был отказник. Ему было уже несколько месяцев, он был здоров, питался нормально без зонда и его оставляли с привязанной бутылочкой, когда было время кормления. В этот раз, пока мы общались с сыном, бутылка вдруг сорвалась и упала на ребёнка облив ему при этом лицо. Мальчик испугался и закричал. Да, что там мальчик. Я испугалась от неожиданности. Он только начал есть, и бутылка была ещё довольно тяжёлой. Поэтому, кроме того, что он облился, его ещё и слегка ударило. Я взяла бутылку, стала разговаривать с малышом, чтобы успокоить, и сначала попыталась её прикрепить, но потом плюнула и просто подержала, чтоб ребёнок нормально поел. Он вроде успокоился, но всё ещё всхлипывал.
Муж пошёл искать персонал, прошёлся по коридору. Кроме проходивших мам, которые лежали в отделении, он никого не встретил. В этот раз мы побыли с сыном очень долго, по сравнению с обычными днями, дожидаясь прихода медиков. Где-то через часа полтора вдруг появилась толпа медсестёр. Судя по запаху, они ходили на перекур. Но всем отделением и на столько времени...
Меня такой расклад тревожил. Когда дежурившая на нашем посту медсестра подошла, мы ей рассказали о ситуации с соседним ребёнком и спросили, что это вообще было. Естественно, спасибо за мальчика нам не сказали, а даже намекнули, что нечего было лезть, а дальше опять пошла песня об огромном стаже здешних работников, и что нам не о чем волноваться и лезть не в своё дело.
В результате, по окончании приёмного времени мы с тяжёлым сердцем пошли домой.
На следующий день, когда мы встретили нашего лечащего врача, она нас бодро спросила:
- А вы уже знаете, что у вашего сына утром случилось апноэ (это остановка дыхания)?
У меня внутри всё остановилось, и я со страхом поинтересовалась, что же дальше. По рассказу врача, я так поняла, что в нашем случае было опасное для жизни апноэ, которое требует медицинского вмешательства, и сам ребёнок мог бы дыхание и не восстановить. Доктор радостно сообщила, что благодаря опытности персонала всё быстро заметили и сына быстро привели в чувство. И тогда я спросила, а что бы с ним случилось, если б это произошло ночью или вчера, когда весь медперсонал дружно ушёл курить на полтора часа. Врач стала возражать, что такого не могло быть. Что мы с мужем что-то не так увидели, и весь персонал уйти не мог. Ну, а дальше опять про стаж 25 лет.
Если честно, то здесь я стала бояться за здоровье и жизнь своего ребёнка гораздо больше, чем, когда он лежал в тяжелейшем состоянии в реанимации. Да, здесь опытный персонал. Глядя на возраст некоторых, я в этом и не сомневалась. И они делают всё, что нужно. Но что толку, если ребёнок постоянно один, и поймать какое-то ухудшение его состояния - это дело удачи. То есть, если будет кто-то рядом, то спасут. А если нет...
Мне очень хотелось забрать своего ребёнка и уйти. Но уйти было невозможно, так как без помощи медиков он ещё обходится не мог.
***
В последующие дни инцидентов не было, но встречали нас с подчёркнутой вежливостью и общались крайне снисходительно.
Каких-то улучшений у сына не было. Так же сохранялась выраженная кислородозависимость, была высокая вероятность повторения апноэ, так же он питался через зонд. Что касается остальных осложнений здоровья, то о них пока просто не говорили. Главной задачей пока было научить ребёнка нормально дышать, а потом есть.
Здесь время тянулось ещё нуднее, чем, когда он был в реанимации.
И вот в конце второй недели с момента перевода нашего сына в ОПН освободилось место, и мне предложили с понедельника лечь в отделение.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
