Известный театровед, писатель, переводчик и телеведущий Виталий Вульф родился в Баку в 1930 году. Его маме – Елене Львовне – посчастливилось учиться в Бакинском университете у Вячеслава Иванова. Сам Виталий Яковлевич застал ту эпоху, когда, спасаясь от сталинских репрессий, в Баку съезжались многие столичные интеллигенты и интеллектуалы. В своих радиопередачах и телепрограммах знаменитый автор-ведущий «Серебряного шара» нередко вспоминал ту эпоху. Когда в 2009 году в издательстве «Эксмо» у Виталия Яковлевича вышла книга «Великие женщины ХХ века», это послужило поводом для нашего разговора, который стал последним интервью Виталия Яковлевича.
Ваша мама училась в Бакинском университете у Вячеслава Иванова и хранила старенькую зачетку с его росчерками в качестве реликвии. Как так случилось, что старая профессура такого класса преподавала в Баку?
Через Баку у этих людей сохранялась возможность уехать за границу. Тот же Иванов эмигрировал отсюда в Италию. Азербайджан довольно долго был вроде бы занят большевиками, при этом там сохранялся относительный либерализм. Отсюда многие русские интеллигенты уезжали, предварительно оставив свой след в городе. Ехали через Тегеран – это была натоптанная тропа.
Вы родились в Баку и прожили там до конца 1940-х. Каким был город вашего детства?
Мне было 17 лет, когда я уехал. Я потом часто приезжал, потому что родители там жили. Баку был замечательный город, прежде всего потому что город был интернациональный. Там жили азербайджанцы, немцы, русские, евреи, армяне – это был абсолютно интернациональный город. Все общались между собой на русском языке, но в семьях сохраняли свои национальные традиции. Я помню немецкую кирху, которая тогда действовала. Помню армянскую церковь напротив Парапета. Это был город, насыщенный интеллигенцией: это сразу чувствовалось – такая была концентрация образованных и культурных людей. В Баку тех лет была замечательная консерватория, которую возглавлял знаменитый композитор Узеир Гаджибейли, автор первой азербайджанской оперы. Был очень хороший оперный театр. В этом театре я пропадал все свои школьные годы. В его труппе собрались замечательные певцы. Там была такая певица, итальянка по национальности, Нина Баланци. Я сейчас не помню, как она очутилась в Баку. Она пела «Тоску» Пуччини: это было необыкновенно. Там же работала потрясающая меццо-сопрано Фатьма Мухтарова. Она была просто блистательной певицей и гениально играла Кармен. Я с ней встречался уже не в молодые ее годы: она жила недалеко от Девичьей башни. Не знаю, стоит там сейчас мемориальная доска или нет, но она была очень знаменитой певицей. Был там баритон Книжников – просто блестящий. Был бас Василий Васильевич Никольский. Необыкновенная Татьяна в «Онегине» – Кнарик Григорян. Это был оперный театр высшего класса. И очень хороший был балет, где блистала прима-балерина Гамер Алмасзаде…
Вы так хорошо помните всех бакинских звезд. Неужели эти впечатления сохранились со школьных лет?
Чему вы удивляетесь, тогда школьники очень много ходили в оперу. В Бакинской опере, во всяком случае, всегда были полные залы. Гастролей было мало: гастролеры никого не интересовали. Гораздо интереснее была жизнь Баку. Приезжали иногда артисты из Москвы, но никто и никогда не был лучше бакинцев. Другая эпоха была и другое отношение к собственным звездам. В Баку был очень хороший Театр русской драмы, где играла замечательная актриса Рахиль Гинзбург, народная артистка Азербайджана. Она проработала там всю жизнь, вплоть до конца 1990-х. Ее мужем был известный режиссер Магеррам Ашумов. Она могла играть всё.
Когда в конце 1940-х вы переехали в Москву, официозная атмосфера столицы вас не шокировала?
Москва в те годы не была официозной, вы пользуетесь терминологией сегодняшнего дня, а она не подходит тому времени. В Москве был сталинский режим – очень и очень жесткий. Везде висели его портреты, все пели ему оды. В Баку было гораздо свободнее и вольготнее. Баку в этом смысле всегда был особым городом. Мне просто повезло, что моя юность прошла именно там…
Когда вы приезжали в Баку в оттепельные 1960-е – ведь именно тогда вы познакомились с актерами театра «Современник», – атмосфера как-то изменилась?
Понимаете, в Баку не было оттепелей или заморозков. Этот город всегда жил своей жизнью – независимой от политических веяний Москвы. Это был город прежде всего, повторюсь, интеллигентный и интернациональный. Когда я узнал о событиях в Сумгаите, я был ошеломлен, потому что вообще не мог поверить, что нечто подобное могло случиться в Азербайджане. Я уверен, что это была хорошо организованная и спровоцированная акция.
Когда вы приехали в Баку после катаклизмов 1990-х, вы почувствовали, что город изменился?
Он больше не был похож на мой город. Он уже не был таким интернациональным. Меньше стало интеллигентных лиц. Уже не было такого роскошного оперного театра. Русский театр тогда пребывал в плачевном состоянии. Исчезли яркие афиши, которые всегда заполняли стены города. Бросилось в глаза очевидное расслоение общества.
Разве советский Баку был демократичным с точки зрения уровня жизни?
Он таким оставался вплоть до 1980-х. Я в те годы бывал в Баку очень часто. У меня там жила тетя, папина сестра.
В Баку брежневских времен сохранялась напряженная культурная жизнь?
Да, это всегда удивляло. Бакинская филармония жила очень активной жизнью в те годы: вот там как раз всегда было много гастролеров. Изменения произошли на моих глазах. Когда я позже разговаривал с Горбачевым, я ему прямо сказал – и не стыжусь сейчас это повторить: «Ваша самая большая ошибка – то, что вы позволили случиться событиям в Сумгаите». Я знаю, что азербайджанцы по натуре очень добрые, открытые и мягкие люди. И весь этот экстремизм был спровоцирован и подогревался небольшой группой лиц, с которой нужно было вовремя разобраться… Без преувеличения могу сказать: Баку всегда был радостным и открытым городом.
Расскажите о ваших любимых местах в городе.
Мы очень любили Губернаторский сад и Старый город с его неповторимым колоритом. Я жил в самом центре, на улице Хагани, напротив памятника 26 Бакинским комиссарам. Я помню, когда приехал после событий 1990-х, был потрясен, что этот памятник работы Георгия Якулова, крупнейшего художника-авангардиста, был уничтожен. Ведь это прежде всего произведение искусства…
Когда вы в последний раз были в Азербайджане?
В 2004 году. Вместе с пианисткой Беллой Давидович меня пригласили выступить в клубе, который располагался на улице Зевина (сейчас – улица Азиза Алиева). Это знаменитое место, там бывали Гейдар Алиев и его семья. Мы дали маленький концерт. Я прожил тогда в Баку три дня и с тех пор там не бывал. Так что не могу ничего сказать о нынешнем городе.
В связи с выходом вашей последней книги «Великие женщины ХХ века» возник вопрос: вы действительно считаете, что сложившаяся в наше время система звезд с ее PR-технологиями привела к тому, что по-настоящему харизматичных фигур на экране и сцене почти не осталось?
Конечно, я так считаю. Я об этом много пишу. Марлен Дитрих и Мэрилин Монро были звездами планетарного масштаба. Их ленты смотрели повсюду, во всех странах мира. Они не нуждались в раскрутке. Их нельзя даже сравнивать с нынешними знаменитостями.
Но ведь они тоже прибегали к помощи пиара…
Никогда Мэрилин Монро не прибегала к рекламе. Понимаете, это был совсем другой пиар. Не надо применять к тем временам современные понятия, это сбивает с толку. Это быль столь громкие имена, что люди, которые их вроде бы пропагандировали, на самом деле зарабатывали себе таким образом популярность. А самим звездам это было ни к чему. Уланова никогда в жизни не давала интервью – ей это было просто не нужно. Уланову все хотели смотреть… Вот Плисецкая уже прибегала к помощи рекламы. Но только тогда, когда стала хуже танцевать. Именно тогда вокруг ее имени поднялась шумиха, подогревавшая интерес к ней.
Когда, по вашим ощущениям, произошла девальвация понятия «звезда»? Когда звезды кино и театра перестали быть иконами стиля?
Девальвация началась с 1980-х годов.
Каковы были ее симптомы?
Это было предощущение перемен. Изменился ценностный строй жизни. Публика стала постепенно разворачиваться в сторону поп-культуры.
То есть последние настоящие звезды отгорели, по-вашему, в 1970-е годы?
Я так не сказал, не передергивайте. В 1980-е годы они еще были. Тогда еще было живо другое поколение. Массовое увлечение попсой постепенно нарастало на протяжении всех 1980-х. Тогда же стали развиваться технологии шоу-бизнеса.
Но ведь поп-культура вошла в моду еще в 1960-е…
Тогда это не носило столь массового характера. Она не играла главной роли. 1960-е годы были расцветом новых искусств. Таганка, «Современник», Григорович в Большом – это были явления искусства высокого порядка. Так что никакой девальвации тогда не наблюдалось.
В начале 1990-х вы читали в Нью-Йорке лекционные курсы, посвященные истории русского театра. Что вас побудило создать спецкурс «Сталин и театр»?
Без Сталина нельзя понять театрального репертуара и той театральной жизни, которая сложилась в те времена. Американцы вообще про это ничего не знали. Так что для них это было откровением. Вообще, в США очень интересовались историей нашего театра, особенно Чеховым.
Вы много пишете о звездах сталинской эпохи. Как вы думаете, кто из них мог бы быть равновелик Марлен и Мэрилин, если бы советское общество не было столь закрытым?
Многие из них могли бы стать звездами мирового масштаба, если бы не было железного занавеса. Любовь Орлова была равна той же Дитрих. Янина Жеймо была предтечей Одри Хепберн. Много было ярких актрис, просто эпоха была другая.
В своих передачах и книгах вы часто говорите о роли сильной личности в истории. Вы действительно верите, что влияние отдельного человека на исторический процесс может быть столь велико?
Конечно. Это реальность. Харизма никакой не миф. Есть личности, которые действуют, и есть те, которые бездействуют. Это факт. Посмотрите вокруг, и вы найдете в современной истории тому подтверждение. В мире искусства в прошлом действительно было больше достижений, чем сегодня. Но помимо мира искусства есть и другие миры.
Текст: Наталия Бабинцева
Журнал "Баку"