Его мама меня испугала, хотя, надо признать, самой первой мыслью было — зря не приглушает свет, в её-то состоянии не стоит подчёркивать каждый штрих.
Она лежала на кровати, вытянув худющие руки поверх одеяла, и тщетная попытка как-то приукрасить себя бросалась в глаза — идеальная укладка, ухоженные ногти, но никакие ухищрения не могли скрыть тот факт, что ей чертовски не хватало солнечного света и возможности ходить и дышать полной грудью. Кости так и просвечивали сквозь слишком бледную и вялую кожу, наверняка безуспешно впитавшую литры «чудодейственного» крема. Да, формально она всё ещё была жива, но в широко раскрытых глазах горели безнадежность и отчаянная жажда, и на фоне целой горы взбитых подушек цвета фуксия бедная женщина смотрелась настоящим пугалом.
Миша смущённо провёл меня через прихожую и практически впихнул в ярко освещённую спальню матери, где напротив дверей возвышалась королевская кровать с балдахином и взаправдашними бархатными кистями, как в музее.
Его мама чуть подала вперёд костлявые плечи и вкрадчиво прошептала:
— Здравствуй, девочка. Спасибо, Мишенька, ты можешь идти. И зайди попозже, мой хороший, ладно?
История с чёртовой удачей и домовыми: "Алиса и её Тень"
Миша не шевельнулся, переводя взгляд с меня на мать и обратно, а потом хрипло пробормотал:
— Юлька, беги. Беги как можно быстрее, пока я не держу.
По лицу матери разлилось разочарование, и она сердито подняла бровь:
— Что это ты придумал, малыш? Будь смирным, ясно?
— Мама, это же Юля Петрова, моя одноклассница, — он хрипло умолял, не в силах сдвинуться с места.
— Ах, Юля. Как любопытно, — она беспощадно уставилась на нас двоих, — значит, старая любовь, — и неожиданно взвизгнула, — и что теперь?! Какая разница! Уходи! — и женщина подняла ко мне обе ладони, словно желая поймать мяч.
Мишка рухнул на колени и ухватился за дверной косяк, в ужасе мотая головой. А мамочка у тебя хищница, как я погляжу — от беспомощной фигуры, распластанной по кровати, отделилась тень, похожая на стоящую на четвереньках марионетку, и бойко соскользнула на пол. Тело матери обмякло, лицо разгладилось, а губы сложились в счастливую улыбку.
Тень присела перед прыжком и бросилась ко мне, целясь в правое запястье, а я перехватила её в последний момент и пребольно сжала кулак, чуть не проткнув ногтями собственную ладонь.
Теперь понятно, каким образом матушка узнавала все сплетни — небось шныряла через форточку по каждой квартире, до которой могла добраться. Надеюсь, они всё-таки хорошо запирали окна и двери, а то шансы протянуть сколько-нибудь долго стремились к нулю, неизменно освобождая жилище для свежей пищи.
Тело на кровати вздрогнуло и скукожилось, пылью оседая на подушки. Миша тоже упал и свернулся калачиком, а потом поднял голову и в ужасе оглядел меня.
— Господи, ты цела? — он попробовал встать, хотя ноги едва слушались.
— Твоя мама… Она… Прости, — я показала на еле различимое пятно.
— Она ушла? Всё закончилось? — он опёрся о стену и привлёк меня к себе, крепко обнимая.
— Да.
— Но как ты это сделала? — Мишка поднял моё лицо за подбородок.
— Долгая история. Не уверена, что ты захочешь знать.
— Как раз наоборот, но главное, что я должен знать, это окончательно? Она точно не вернётся?
— Сто пудов. Слушай, я, наверное, пойду, поздно уже, — но он не хотел отпускать меня, это читалось по растерянным движениям,словно я была якорем, без которого ему точно пропасть.
Телефон задрожал в кармане и я открыла сообщение от Коли — как всегда, очень вовремя: «Сегодня заеду?». Похоже, не судьба, буду пока нянчиться с бывшим одноклассником, а то он тут не выдержит без живого человека, и я быстро отбила в ответ: «Не сегодня».
Мишка не отходил ни на шаг, и пришлось полночи пить кофе, кофе и снова кофе, чтобы дать ему как следует выговориться.