— Только через мой труп! — заявил отец и демонстративно углубился в чтение газеты.
Эммануил выдержал паузу.
Он понимал, что сейчас очень важно сохранить спокойствие и не наломать дров. К тому же, подобную реакцию родителя он предвидел, хотя в глубине души надеялся, что всё пройдёт более-менее гладко.
— Да что тут такого, не понимаю? — осторожно спросил Эммануил, вглядываясь в неодобрительно шелестящие лица не то министров, не то космонавтов.
— Действительно — что тут такого? Слышишь, мать?! Он не понимает, что тут такого!
Мать была на кухне и своим отсутствием изо всех сил участвовала в разговоре. Так она поступала каждый раз во время семейных разногласий, и обычно это приносило результат. Уважительная тишина, подкреплённая чистотой тарелок и чашек, легко проникала в напряжённые мнения, сглаживала острые углы, заставляла задуматься о простом семейном укладе, ужине и мечтательных сумерках за окном.
Но Эммануил чувствовал, что сегодняшний день станет особенным, поворотным, судьбоносным. А значит своим мыслям следовало придать голос.
— Я просто прошу вашего благословения, — решительно произнёс Эммануил. — Даже если ты против, мог бы хоть раз в жизни отказать нормальным, человеческим тоном, без газет!
Отец живо выглянул из-за спортивных новостей.
— А зачем? — вскинув брови, спросил он. — Тебя же, как я погляжу, человечность теперь не слишком волнует? Поэтому ещё раз повторяю: хрен тебе, а не моё благословение! Выбрось эту дурь из головы и живи себе дальше! Даже слушать не хочу!
— Ничего из головы я выбрасывать не буду. Я всё уже решил! Я женюсь на ней, хотите вы этого или нет!
Эммануилу понравилось, как ему удалась эта фраза. Уверенно, с претензией на самостоятельность. Это был тон человека, который решил бороться за свои чувства серьёзно, не оглядываясь на чужие мнения и прочие условности.
А вот отец предпочитал другие методы борьбы.
Отшвырнув бестелесный газетный официоз в сторону, он вскочил с кресла, схватил с журнального столика вазу и с размаху запустил её в стену.
— Да я лучше тебя собственными руками придушу, понял?! — заорал отец. — Решил он, видите ли! Я тебе решу, щенок неблагодарный!
Теперь уже и матери пришлось вмешаться в ситуацию лично.
— Толя, прошу тебя, успокойся! — встревоженно затараторила она, прибежав с кухни. — Тебе нельзя так волноваться, у тебя давление! Успокойся! Оба успокойтесь! Сейчас же!
Успокоиться всем удалось далеко не сразу. Отец ещё некоторое время продолжал метаться по комнате, выкрикивал неприятные фразы, искал взглядом, чего бы ещё запустить в стену. Лишь благодаря тонометрической настойчивости матери, он тяжело опустился на диван и, страдальчески закрыв лицо руками, замолчал. Мать присела с ним рядом. Эммануил опустился в кресло, услышав под собой недовольный хруст свежих новостей. Но освобождать свежие новости он не спешил. Сейчас было не до новостей. Космонавтам и министрам следовало с этим смириться.
Тяжёлое молчание надолго обосновалось в комнате, и продолжилось, пока, звякнув ключами, в квартиру не впорхнула старшая сестра Эммануила Варвара.
Её визит был неслучайным. Погружённая в детей и бесконечную работу, она обычно навещала родителей только по выходным. Скорее всего, мать успела предупредить Варвару о назревающем семейном расколе, и сестра, всегда готовая испытать жизненный опыт на родных и близких, поспешила на выручку.
В отличие от Эммануила и родителей, тишина была застигнута визитом Варвары врасплох, и в этом ей можно было только посочувствовать. В присутствии Варвары тишина не имела шансов.
— Ну, как наши делишки? — бодро спросила сестра, скинув пальто и усевшись на диван рядом с родителями.
Быстрым взглядом оценив обстановку, она несколько секунд отдышалась, после чего энергично хлопнула в ладони.
— Так, — уверенно сказала она, — давайте все успокоимся и не будем ломать копья! В сущности, ничего страшного ещё не произошло, правда? Эмик, расскажи — почему именно она?
Эммануил молчал. Он понимал, что сейчас самым естественным было бы сказать, что сердцу не прикажешь, что он просто любит избранницу и едва ли кто-то может его в этом упрекать — тем более делать это при помощи газет и ваз. Но слова не спешили прорываться наружу сквозь толщу сомнений, обид и разочарований. Эммануилу хотелось молчать и кричать одновременно. Уверенности, что любая попытка заговорить не перерастёт в крик, у него не было.
Варвару, в свою очередь, устраивал любой вариант развития событий, кроме тишины.
— Эмик, не молчи! — настойчиво сказала она. — Мы же решили во всём разобраться, правда? Вот и давайте разберёмся. Как давно ты с ней встречаешься?
— Полгода, — понуро ответил Эммануил.
Варвара мастерски изобразила на лице простодушное удивление.
— Всего?! И это, по-твоему, достаточный срок, чтобы заявлять о женитьбе? Люди годами живут друг с другом и при этом не могут решить, готовы они к этому шагу или нет. Ты пойми, я с уважением отношусь к твоим чувствам. Ты мой брат и для меня действительно важно, чтобы ты был счастлив, но мне кажется, что сейчас в тебе говорит юношеский максимализм, а не здравый смысл.
— Не надо всё списывать на мой возраст!
— Но ты ведь действительно ещё слишком молод. У тебя вся жизнь впереди. И ты готов вот так, с бухты-барахты, эту жизнь перечеркнуть?!
— Я всего лишь хочу жениться. Почему сразу перечеркнуть? Я взрослый человек и могу принимать решения сам.
Сестра снисходительно улыбнулась.
— Взрослые люди потому и считаются взрослыми, что, принимая решения, думают не только о себе, но и о других. Эгоистический максимализм — это, извини, не решение. Если уж ты решил жениться, будь добр, подумай сначала о родителях. Ты понимаешь, каково придётся им?
— В таком случае, было бы неплохо, чтобы меня тоже кто-нибудь сперва выслушал, а не вазы в стены швырял!
— Вот уж спасибо, сынок, — болезненно отозвался отец. — Теперь я для тебя уже «кто-нибудь». Вот так, мать, растили, работали, упирались, надрывались, квартиры покупали... И вот теперь получили!
Эммануила передёрнуло. Привычка отца сводить любые споры к квартирам давно бесила его своей особой, мозолистой надменностью. Тем более, что квартиры они купили всё той же Варваре и своему любимому Сашеньке, среднему сыну. Эммануилу, как самому младшему, по общему молчаливому согласию в наследство отходила эта родительская квартира вместе со всеми разбитыми вазами и невозможностью жениться, когда и на ком захочешь.
Варвара метко прочувствовала нерв ситуации.
— Папа, не горячись! — сказала она отцу. — Эммануил просто расстроен, мы тоже должны попытаться его понять.
— Ноги её в этом доме не будет! — настойчиво повторил отец, страдальческим взглядом осмотрев комнату. Ваз поблизости больше не было.
— Ну вот видишь?! — всплеснул руками Эммануил, глядя на сестру.
Варвара к этому взгляду оказалась готова.
— Эмик, я тебе ещё раз повторяю — дело не в том, что мы не хотим принять твой выбор. Дело в том, что ты сам не понимаешь, что ты выбираешь и зачем.
— Дело в том, что никакой мой выбор для вас не является правильным.
— Это не так!
— Разве? Когда ты замуж выходила, тебе и благословение, и квартиру! Сашка по залёту женился — всё то же! Я решил жениться — ноги её в доме не будет! Чувствуешь разницу?
— Эммануил, побойся Бога! — вздохнула мать, которую тут же перебила Варвара.
— Погоди, Эмик! Дело здесь совершенно точно не в квартирах и не в отношениях.
— Тогда в чём же?
— Вот скажи, у этой твоей избранницы, у неё сколько рук? — настороженно, но в то же время со всей уверенной осведомлённостью, спросила Варвара.
— Три, — тихо ответил Эммануил.
На самом деле, он ожидал подобного вопроса и понимал, что рано или поздно на него придётся ответить вот так: открыто, вслух. Но теперь, когда этот момент настал, фраза вылетела блёкло, смущённо.
Варвара сразу же воспользовалась неуверенностью брата.
— Вот именно! У неё три руки!
— И что? Из-за этого её можно считать не человеком?
— Эмик, но она же и есть не человек! Она — урод, которого ты хочешь привести сюда, домой к родителям!
— Она такой же человек, как и мы! — упрямо ответил Эммануил. — Да, у неё три руки, но в остальном она совершенно обычный человек!
— Чего же этот твой человек живёт на улице, вместе со всеми остальными уродами? — язвительно поинтересовался отец.
— И что с того? Люди вон женятся на уродках, живут с ними и счастливы. Весь прогрессивный мир давно уже перестал разделять людей и уродов.
— Эмик, ты в своём уме? — всполошилась Варвара. — То, что в новостях иногда показывают — чистой воды чернуха! Людям нужен пиар. Порой грязный и кудлатый. Многие обделаться готовы, лишь бы кто-нибудь обратил на них внимание и поднял палец вверх. Неужели не понятно? А урод всё равно остаётся уродом, это всем давно известно!
— Тэля не такая, — продолжал стоять на своём Эммануил. — Она во всём, кроме третьей руки, не урод.
— Тэля? У неё и имя есть? — удивилась мать. — Разве у взрослых уродов бывают имена?
— Да, мама, у неё есть имя, — укоризненно покачал головой Эммануил. — Вот видишь, ты, оказывается, ничего не знаешь об уродах, не знаешь даже, что у некоторых из них есть имена, но при этом изначально занимаешь позицию тотального неприятия.
— Да твоя мать сорок лет бок о бок с уродами проработала на заводе! — повысил голос отец. — У них в цеху уроды всегда толпами толклись. Тепло им там и пространства много. Вот поэтому она и знает, что они — не люди! Пусти в дом урода — их отсюда потом дустом не вытравишь! Подумать только — родной сын, и с уродкой спутался! Позор! Позор!
Отец снова обхватил голову руками.
— Сын, почему именно уродка? — со слезами на глазах тихо спросила мать. — Как ты вообще в её сторону посмотрел? Разве мало на свете нормальных девушек?
Эммануил почувствовал, как к его горлу так же подкатывают слёзы. Как было объяснить, что Тэля стала для него глотком свежего воздуха, что именно она позволила ощутить себя настоящим человеком, без наносных и поверхностных форм общепринятого поведения?
Простая, непосредственная, без необоснованных и завышенных претензий, Тэля легко и непринуждённо открыла перед Эммануилом целый мир настоящих чувств. Довольная одним только вниманием и способная по-настоящему его оценить, Тэля воплощала искренность, ту самую мечту, образ которой возникает перед людьми крайне редко, почти не касается их жизней, но только и наполняет эти жизни смыслом. Если бы Тэля не была трёхрукой, Эммануил мог бы с чистым сердцем назвать её идеальным человеком. И в силу этого, он до сих пор предпочитал считать, что рука в этом деле не главное. Гораздо проще смириться с чьей-то третьей рукой, чем со всем лишним, что часто встречается у людей и обычно находится где-то глубоко внутри, подальше от посторонних глаз.
Именно об этом он и хотел поговорить с родителями. Поговорить без эмоций и крайностей, угрожающих целостности домашних ваз и отношений. Но теперь о подобном не могло быть и речи. Воспользовавшись нерешительностью брата, Варвара решила переть напролом.
— Эмик, пойми: ты юн, слишком юн! Ты не сталкивался с уродами так часто, как любой из нас. А уроды, они такие... Они могут быть похожи на людей, могут вести себя почти как люди, но при этом они всё равно остаются уродами. И сейчас я говорю вовсе не о третьей руке. Тут всё гораздо сложнее. Даже если ты женишься на ней, приведёшь её в дом, она не сможет оторваться от общества себе подобных. Уроды всегда стремятся друг к другу, они хорошо чувствуют себя только в компании таких же. Любой изолированный урод неизбежно и стремительно деградирует, становится агрессивным, злопамятным. Это давно доказано наукой, наблюдениями. В конце концов, об этом даже в школьных учебниках пишут!
— Тэля всегда предпочитает моё общество обществу уродов! — из последних сил попытался возразить Эммануил.
— Вот уж великое достижение! — едко отозвался отец.
— Папа, не наседай! — тут же оборвала отца Варвара. — Мы не должны строго судить Эмика за его идеализм. Он, в конце концов, не первый, кто настаивает на правах уродов. Я и сама готова многое признать для них, хотя статус граждан — это, по-моему, перебор. Просто Эмик должен понять, что мы не против его, и даже не против этой трёхрукой подруги. Единственное, что не может устроить нас и не должно устраивать самого Эмика — это неестественность. Ну встретился с уродкой, погулял — не беда! С уродкой можно даже дружить. Некоторые из них ведь и вправду вменяемыми бывают. Но жениться...
Варвара перевела взгляд с отца на съёжившегося Эммануила и продолжила:
— Эмик! Какая бы твоя Тэля не была чуткая, как бы тебе не было с ней просто и уютно, ты должен всегда твёрдо помнить: она урод! И она никогда не сможет быть другой! Но ты не расстраивайся! В мире полно девушек, которые ничем не хуже уродок, но при этом у них, как и полагается, две руки. Самое лучшее, что есть в уродах — они позволяют любому человеку понять, что в мире есть много всего и помимо них. Важно об этом помнить.
— Да что ты его уговариваешь? — прервал Варвару отец, его терпение кончилось. — Я в его возрасте уродов палками по всему району гонял! А теперь развели сопли — они живые, они чувствуют! Ни хрена они не чувствуют! Уроды и есть уроды! А если хочешь с этой своей трёхрукой — дело твоё! Ты тут всё о решениях говорил, так вот тебе моё решение! Женись! Женись!!! Только я как сказал, так оно и будет — ни один урод не переступит порог моего дома!
— Так мне уйти, что ли? — выкрикнул Эммануил, ощущая, как краска оскорбления и гнева стремительно заливает лицо.
— Уходи! Делай, что хочешь, но уродам здесь не место! Тебя я признаю уродом скорее, чем соглашусь с тем, что урод — это человек!
— Знаете, что? — воскликнул Эммануил, выскочив в коридор. — Вот вы и есть самые настоящие уроды!
***
Сумерки и мокрый снег, перемешанные с концом февраля, вполне соответствовали общим переживаниям Эммануила, когда он вышел из подъезда. Застегнув на ходу пальто, он с тоской бросил взгляд на родные, но теперь уже такие чужие, окна, после чего быстрым шагом направился в соседний двор, к старой беседке, возле которой его должна была ожидать Тэля.
Несколько часов назад, перед тем как отважиться на разговор с родителями, Эммануил оставил её там, попросив обязательно дождаться его. В случае положительного исхода семейной беседы он намеревался познакомить Тэлю с родителями прямо сегодня.
Тэля и вправду ждала в условленном месте. Это лишь в очередной раз убедило Эммануила, что Тэля — не какой-то рядовой урод, для которых было характерно свободное кочевание, а вполне сознательная личность.
Разумеется, вокруг Тэли за это время собралось пять-шесть уродов, но это едва ли было её инициативой.
Уроды, составлявшие компанию его избраннице, были страшны. Это были самые настоящие уроды, к которым, если признаться честно, Эммануил не испытывал расположенных чувств и о правах которых задумываться ему до сих пор как-то не случалось. С перекошенными физиономиями, повсеместной щетиной и приблизительными частями тел, они слегка раскачивались, громко вдыхали влажный, прохладный воздух, временами громко вскрикивали.
Заметив Эммануила, уроды с готовностью расступились и принялись одобрительно улюлюкать, как обычно делали в моменты своего удовольствия. Они многозначительно улыбались, посматривали то на Эммануила, то на Тэлю. Было ли это простым совпадением, или уроды как-то узнали о намерениях Эммануила, сказать было сложно. Точечная проницательность уродов долго ставила в тупик лучших учёных, но со временем была признана несущественной случайностью.
В рамках этой случайности её решил оставить и Эммануил. Сейчас ему не хотелось тратить время на созерцание довольных уродов и размышления о скрытых механизмах их логики. Взяв Тэлю за руку, он решительно направился прочь со двора, в сторону бульвара.
— В добрый путь! — неожиданно сказал один из уродов, когда Эммануил с Тэлей отошли на пару шагов.
— В добрый путь! В добрый путь! — поддержали своего товарища остальные уроды.
— В добрый путь! В добрый путь! В добрый путь! — слышал Эммануил ещё долго, пока они с Тэлей не покинули двор.
***
— Ну как ты? — спросил Эммануил девушку, когда они остались наедине. — Пойдём на набережную прогуляемся, хорошо? Нам надо поговорить!
Тэля молчала. Судя по всему, она сильно замёрзла, хотя и была одета более-менее по погоде — своё летнее платье в мелкий цветочек, которое теперь было надето поверх старого лыжного комбинезона, она не снимала вообще никогда. Возможно, в зажатости Тэли сказывалось волнение. Тэля даже, скорее, не шла, а лишь поддавалась импульсу, который придавал ей разгорячённый своими мыслями и переживаниями Эммануил. Лишь через пару минут она чуть сбавила шаг.
— Есть! Хочу есть! — тихо сказала она, кивнув головой в направлении небольшого магазинчика, ютившегося в подвале ближайшего дома.
Оставив спутницу у входа, Эммануил быстро спустился в магазин и купил небольшой пакет сухого салата, отметив при этом, что денег у него осталось совсем немного. Гораздо меньше, чем нужно человеку, который только что ушёл из дома, обозвал своих самых близких людей уродами и несколькими минутами ранее намеревался перевернуть весь мир.
— О! Салат! — обрадовалась Тэля и, нетерпеливо разорвав упаковку, принялась прямо на ходу громко есть. На Эммануила она внимания по-прежнему не обращала, полностью сосредоточившись на своём любимом лакомстве.
Эммануил чуть слышно чертыхнулся. Иногда, хоть и редко, у Тэли случались периоды ограниченной коммуникации, во время которых она, если уж говорить совсем честно, становилась самую малость похожа на настоящих уродов. В такие дни образ простодушной и ранимой девушки, которая обожала посещать зоопарк, интересовалась поэзией и строила наивные, почти детские планы на будущее, затмевался серым, непроницаемым туманом, через который совершенно невозможно продраться.
И вот сегодня, когда Эммануил особенно нуждался в чуткости и понимании, у Тэли выдался именно такой неудачный период. Но поговорить с ней всё равно было нужно. Хотя бы потому, что ничего другого Эммануилу не оставалось. Взяв Тэлю за свободную руку, Эммануил продолжил путь.
Через пару минут бульвар остался позади, и они вышли к набережной.
— Тэль... Слышишь? — робко начал Эммануил. — В общем... Всё не так просто, Тэля. Не все люди могут так быстро измениться и принять то, что им принять необходимо. Многим тяжело отходить от своих привычных убеждений. Мои родители — хорошие люди, поверь. Просто... Я боюсь, у нас не получится всё так быстро, как нам хотелось. Тэля, ты меня понимаешь? Ты меня слышишь?
В любой другой день Тэля наверняка принялась бы оправдывать всё произошедшее, но сейчас она лишь продолжала шелестеть полупустым пакетом и понуро разглядывать тёмные воды канала.
— Ты только не подумай ничего такого, — продолжил свои объяснения Эммануил, — я не отказываюсь от своих слов. Я по-прежнему люблю тебя, но... Знаешь, я думаю, что нам нужно дать всем время. В конце концов, мы ведь с тобой не первые, правда? Эстебан Ацапест, Джиза Джизира, Юнзан Цынин... Им тоже пришлось по началу несладко. Людям нужно время понять, что им ничего не мешает быть вместе с… с другими людьми.
В присутствии Тэли Эммануил никогда не называл уродов уродами, предпочитая использовать аморфное, но при этом куда более благозвучное выражение «другой человек», принятое в официальной и научной литературе. Это выражение курсировало в учебниках по уродоведению, звучало с экрана телевизора, хотя и не могло тягаться с привычным и общепринятым названием «урод», давно утратившим в глазах большинства людей свой обидный и ругательный смысл, если только оно относилось не к людям. Но Эммануил к этому большинству точно не принадлежал.
«Она не урод! — думал он про себя, глядя на безмолвно переминающуюся с ноги на ногу Тэлю. — Просто время сейчас у неё такое... К утру она снова станет обычной. Ничуть не худшей, чем любой другой человек».
Прежде, когда Тэля становилась далека от общения, Эммануил проводил с ней не так уж много времени. Обычно он оставлял её где-нибудь неподалёку от дома, и буквально назавтра встречал её там же, уже с просветлённым взглядом, готовую говорить, о чём угодно. Иногда Эммануил даже расспрашивал Тэлю по поводу этих периодов. Интересовался, как они возникают, что она чувствует, помнит ли, кто он такой.
«Не знаю, — обычно отвечала Тэля. — Это просто дни, и они проходят».
Но сегодня оставить Тэлю Эммануил не мог, идти ему было просто некуда. Поэтому он решил провести всю ночь прямо здесь, на набережной, или на скамейке в ближайшем парке. Было холодно, но это, по мнению Эммануила, и было той жертвой, которая требуется от человека, решившего кардинально изменить жизнь, переступив через многие социальные лекала и покинув зону газетного комфорта.
— Смотри, Тэля: звёзды! — без особой надежды сказал он, когда прояснившееся небо позволило увидеть между тучами частички вечного космоса.
Обычно Тэля любила наблюдать за звёздами, смело фантазировала о существах, которые могли населять это пустое и холодное пространство. «Они наверняка все очень добрые и хорошие! — говорила Тэля, — Иначе ведь в такой пустоте не выжить!». Сегодня таинственная бесконечность не привлекала её внимания. Эммануил заметил, как Тэля внимательно всматривается куда-то на противоположный берег канала, в сторону парка.
Что именно её заинтересовало, Эммануил понял не сразу. Сперва до его слуха долетели странные звуки, похожие на приглушённые возгласы первомайской демонстрации. Спустя несколько минут он разглядел, что скрывалось за этим глухим, нарастающим рокотом. По противоположной стороне набережной уверенно двигалась целая ватага улюлюкающих и радостно возбуждённых уродов.
Уродов было около сотни. Они извивались в своих странных танцах, радостно что-то выкрикивали, обнимались, подталкивали друг друга. Так уроды могли маршировать только на вечеринку или дискотеку — апогей своих жизненных устремлений. Разумеется, специально вечеринок для уродов никто не устраивал, но в обществе считалось допустимым пригласить на любое торжество нескольких уродов для создания массовки или отвлечения их внимания от других массовых мероприятий, присутствие уродов на которых было нежелательно.
До сих пор Тэля, как Эммануил и говорил родителям, выгодно отличалась от уродов именно тем, что не стремилась всеми силами на подобные вечеринки.
«Да я и не знаю, что там делать, — говорила она. — Все веселятся, танцуют, а у меня не получается».
Но сегодня в ней что-то сильно изменилось. Она смотрела на толпу с нескрываемым воодушевлением. В её глазах вспыхивало волнение.
— О! Вечеринка! — шепотом произнесла Тэля, широко улыбнувшись.
— Тэль, прекрати! — сказал Эммануил. — Это всего лишь уродская вечеринка. Тебе там нечего делать!
— Вечеринка! — громче и увереннее повторила Тэля.
— Тэля, хватит! А то ты прямо становишься похожа на этих...
— Ве-че-рин-ка! — ещё раз повторила Тэля.
— Тэля!
— Вечеринка! Вечеринка! Вечеринка!
***
Эммануил отказывался верить в происходящее. Тэля не сводила взгляда с марширующих уродов, махала им руками, взволнованно расхаживала взад-вперёд вдоль набережной.
— Тэля, ты это чего?! — растерянно лепетал Эммануил. — Что ты творишь?!
— Туда! Туда! — жалобно шептала Тэля, указывая всеми своими руками в направлении клокочущей колонны. — Там вечеринка! Вечеринка! Хочу туда! Хочу туда!
— Какая вечеринка, Тэля? Мы же... Мы же теперь вместе! Мы же собрались пожениться, помнишь? Ты в своём уме?
— Хочу туда! Хочу туда! Вечеринка! Вечеринка!
Эммануил попытался обнять Тэлю, но она решительно оттолкнула его и снова принялась метаться вдоль бетонного ограждения в поисках переправы. Мост через канал был не так уж и далеко. Они с Эммануилом нередко прогуливались по набережной, мечтательно поглядывая на водную рябь, в том числе и с этого самого моста, но об этом Тэля, видимо, попросту забыла.
Когда уроды скрылись из виду, волнение Тэли и вовсе переросло в открытую панику. Жалобно вскрикнув, она забралась на бетонное ограждение и, судя по всему, хотела переплыть канал.
Эммануил понял, что уговаривать бессмысленно. Схватив Тэлю, он потащил её прочь от ограждения, в надежде, что как только возгласы уродов растворятся в ночной тишине, девушка успокоится, а потом потихоньку придёт в себя. Во время противоборства Тэля обнаружила себя очень цепким и хватким оппонентом, чему не в последнюю очередь способствовала третья рука. Она отчаянно боролась за право посетить вечеринку уродов. И удерживающий из последних сил свою избранницу Эммануил чувствовал, как непонятный и неожиданный вакуум стремительно наполняет его сознание.
— Эй, ты что там делаешь с этой несчастной уродкой?! — услышал Эммануил чей-то решительный оклик.
Оглянувшись, он увидел милиционеров, неизвестно в силу каких причин решивших патрулировать пустынную ночную набережную.
Трое милиционеров были уже совсем рядом. Они неторопливо приближались, с интересом наблюдая борьбу Эммануила. Сейчас Тэля немного притихла. Она была взволнована борьбой и теперь стояла на месте, чуть слышно скуля. Эммануил по-прежнему крепко держал её за руку.
— Чего ты её держишь? — спросил один из милиционеров, красноречиво поглаживая дубинку. — Делать нехер, кроме как к несчастной уродке приставать?!
— Вы не поняли... Мы...
Эммануил запинался и нервничал. Он знал, что одной из основных задач милиции всегда была защита уродов, и едва ли у него было много шансов, чтобы разрешить ситуацию в свою пользу.
— Чего мы не поняли? Хули ты ей руки заламываешь? Она ж вон к тем уродам хочет. Гуляния, видно, у них где-то...
— Ей туда не нужно... Мы...
— Слышь ты, умник?! Тебя что, в школе не учили, что нельзя уродов не пускать к другим уродам? Руку её отпусти!
— Можно я всё объясню?
— Руку её отпусти!
— Я…
— Руку её отпусти!
Эммануилу оставалось только подчиниться.
Едва ощутив свободу, Тэля тут же, с разбегу, перемахнула ограждение и сиганула в воду канала. Эммануил инстинктивно дёрнулся вслед за ней, но тут же почувствовал на своих плечах руку одного из милиционеров.
— Утонет же! — тихо сказал Эммануил.
— Кто? Эта? — криво улыбнулся страж порядка. — Ничто не остановит урода, рвущегося на вечеринку.
Канал Тэля и вправду преодолела легко и стремительно. Уже через пару мгновений она ловко вскарабкалась на противоположный берег, отряхнулась, сбросила сандалии и босиком по раскисшему снегу бросилась догонять собратьев. В том, что она их догонит, сомнений не было. Уроды обладали странным, почти телепатическим умением находить друг друга. А Тэля, несомненно, была особенно развитым и одарённым уродом.
Эммануилу оставалось только смотреть ей вслед.
Милиционеры, тем временем, совещались, что делать с Эммануилом..
— Ну что, будем этого брать?
— Надо. Активное противодействие естественным устремлениям урода. Пятнадцать суток.
— А может ну его на хер?
— Ага, а потом он опять пойдёт и будет какому-нибудь бедному уроду руки выкручивать, на танцы не пускать.
— Да не нужны мне другие уроды! — тихо сказал Эммануил.
— Ну а к этой-то чего пристал?
— Если не считать рук, то она и не уродка вовсе.
— В смысле?
— Это просто дни у неё такие бывают. Редко. А так, я даже жениться на ней собирался.
— Чего?!
— Люди иногда женятся на... — Эммануил запнулся, — Ну, на других людях. Которых часто называют уродами.
— Извращенцы на них женятся. Ты что — извращенец?
— Сам ты извращенец! — ответил Эммануил, и тут же получил несильный, но очень целенаправленный удар в нос.
— Уроды! — просипел Эммануил, что с его стороны было ошибкой.
***
В общем-то, били Эммануила не очень долго и не особенно сильно. Скорее, главная цель воздействия заключалась в общем назидательном посыле, который со всей ясностью узаконенных зуботычин подтверждал неприкосновенность чести уродов и милиционеров.
Напоследок, отвесив Эммануилу особо нравоучительный пинок, милиционеры спокойно удалились, а Эммануил, утерев рукавом куртки кровь, остался посреди набережной в очень растерянном одиночестве.
За ситуацию с милиционерами и разбитый нос он не переживал вовсе. А вот в остальном все его юношеские идеалы и устремления потерпели ощутимый крах. Они словно нырнули вслед за Тэлей в холодную воду канала, но, в отличие от неё, так и не сумели выбраться оттуда на твёрдую поверхность. Вероятно, ему следовало уделять Тэле больше времени, когда она становилась похожей на обычных уродов. Теперь Эммануил не сомневался, что в такие дни Тэля вела существование, ничем не отличавшееся от жизни любого другого урода — ходила на вечеринки, улюлюкала и раскачивалась в непонятном танце, ритм и посыл которого был понятен только уродам.
А всё остальное — мечтательные прогулки, трепетные объятия и любые планы на будущее, — не имели ровным счётом никакого значения.
«Что это будет за жизнь, если супруга несколько раз в месяц будет прыгать в канал, спеша на уродскую вечеринку?» — думал он, попутно оценивая своё положение, как глупое и даже позорное. Он оскорбил родителей, в очередной раз упрекнул сестру в её житейской хватке, и теперь стоял с разбитым носом у чумазого канала, в который прыгнула его невеста-урод.
Выбора не было. Следовало возвращаться домой и надолго смириться с ярлыком весьма глупого, юного и совершенно неблагодарного ребёнка. Гордость сейчас легко уступала место стыду, который указывал путь домой ничуть не хуже, чем проснувшиеся вдруг фонари.
***
— Вернулся, Ромео? — спросил отец, когда Эммануил робко переступил порог собственного дома. — А с лицом что стряслось? С невестой поругался, что ли?
Следом из комнаты выглянула мать. Увидев потрёпанного Эммануила, она заохала и заахала, попутно доставая из шкафчиков и шкатулок бинт, йод и прочие, совершенно бесполезные для врачевания душевных ран, медикаменты.
— Хватит! Всё не успокоишься?! — грозно прикрикнула она на отца.
Но отец был совершенно спокоен. Вернувшись в комнату, он снова взял в руки газету и погрузился в размеренное чтение.
— А Варвара где? — спросил Эммануил, пока мать хлопотала над его синяками и ссадинами.
— Дома, — отозвался отец. — Что ж ей, свою семью бросить из-за того, что у её младшего брата крыша поехала? А она тебе зачем?
— Извиниться хотел.
— Да неужели? А перед нами с матерью извиниться не хочешь?
— И перед вами хочу.
— Ни слова больше! — решительно сказала мать. — То орёте, то извиняетесь. Толку с этого… Помолчали бы лучше хоть минуту!
Говорить Эммануилу и действительно теперь не хотелось. Хотелось, чтобы внутренняя пустота надёжнее соединилась с внешней тишиной. Едва добравшись до своей комнаты, перебинтованный и обессилевший, Эммануил рухнул на кровать и закрыл глаза.
Через пару минут в комнату заглянул отец.
— Так ты это... Всё ещё хочешь на этой своей уродке жениться? — спросил он.
Эммануил молча покачал головой.
— Ну то-то же, — удовлетворённо сказал отец. — И смотри, чтоб больше подобной ахинеи я от тебя не слышал! А то встретишь опять какую-нибудь трёхногую и станешь нас с матерью упрекать, что мы тебе квартиру не купили.
— Нет, пап, этого больше не повторится. Я теперь совсем другой человек! — сказал Эммануил и тут же болезненно поморщился, вспомнив, что именно означает это выражение на строгом и лишённом любых эмоций научном языке.
Редактор Мария Передок
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
Об авторе:
Олег Золотарь, город Минск. Имеет историческое образование и публикации в различных сетевых журналах.