Мой муж, Генрих Моисеевич, родился в Германии в семье немки и поляка. Несмотря на то, что его отец по долгу службы переехал в Союз, Генрих почти всегда разговаривал на родном языке. Со своей матерью всегда на родном…
Он любил свою Родину. И после переезда оттуда родителей смог побывать там всего один раз. Горевал, что туда ему путь закрыт по политическим делам.
Всегда ревностно рассматривал фотографии приятелей, сделанные там. А самыми радостными для него были моменты, когда ему дарили свежую немецкую прессу. Он наизусть учил всё, что было в этих газетах.
Он блистал своим умом. Ему завидовали, им восхищались. Его любили и ненавидели. Он всегда вёл себя так, что к нему невозможно было предъявить какие-то претензии. Но его подставили однажды. Его посадили и лишили всех званий.
Мне было двадцать пять лет. Наш с Генрихом сын воспитывался у родителей мужа. У меня забрали его сразу, как только я его родила. Моя свекровь считала, что я никудышная мать. Мне было всего 19 лет. Она говорила, что я ничего не умею и должна сопровождать мужа повсюду, а сын будет нам только мешать.
Я согласилась с ними, поверь мне, Аня, я не жалею об этом. Мирон вырос настоящим мужчиной. Я не дала бы ему такого воспитания самостоятельно. Свекровь сама занималась с ним. Благодаря ей, он знал несколько языков, стал послом. Меня, как мать, он не воспринимал. Генрих тоже был у него не в почёте. Моя правнучка Мелисса — дочь единственного сына моего Мирона.
Мы вернулись из США в 1959 году. В тот же день за Генрихом пришли, а меня отправили в Кисловодск в закрытый санаторий.
Вечерами мы там развлекались. Была одна игра. Всем присутствующим в ресторане завязывали глаза. И мы на ощупь искали себе партнёров для танцев.
Я веселилась от души. Мы танцевали в темноте, и вот в один из дней я почувствовала на себе его руки. Меня тогда касались многие мужчины. Все их движения были резкими, грубыми. А его прикосновения были другими. Понимаешь… Они были нежными.
Он был впервые на этой игре. В тот день он только прибыл в наш санаторий. Его жена была болезненной дамой. Он ради неё приехал туда.
Клара, так звали его жену, за всё время вышла из номера только однажды. Все процедуры ей делали только в номере. Там даже поставили надувной бассейн с минеральной водой. Она часто скандалила. Слышимость была хорошая. Даже шёпотом говорить о важном было опасно. За всеми следили. За мной тоже. Я замечала, чувствовала подозрительные взгляды на себе.
Когда мы сняли свои повязки, я увидела его. Молодой, черноволосый, невысоко роста. Такой крепыш. Я была намного выше. Но это меня не смущало. Я влюбилась. Он тоже. С первого взгляда.
Он пришёл ко мне той же ночью. Сразу с порога сообщил, что у нас есть время до утра, так как дал жене снотворное. Он давал ей его каждую ночь, когда приходил ко мне.
На его спине была татуировка. Это он заразил меня этим. Я по возвращению из санатория набила себе сразу три татуировки, а потом не могла остановиться.
Генрих был в ужасе. Он говорил, что мне нужно на зону с таким раскрасом. Я его не боялась. Нас поженили насильно. Генриху срочно нужно было за границу, а он был не женат.
Мой отец давал разрешения на выезд и предложил меня Генриху. Так мы стали мужем и женой. Мы всегда были далеки от любви друг к другу.
Я полюбила впервые только Дмитрия. Это было что-то…
Знаешь, его руки как будто всё время на мне. Мы за всю жизнь провели с ним пятьдесят три ночи. Из них тридцать шесть в Кисловодске.
Потом я ездила к нему сама. Он присылал мне весточку, куда я должна отправиться, и я летела первым рейсом. Муж ничего не спрашивал.
После ареста его понизили в должности. Он постоянно испытывал стресс. Обвинял меня в том, что это я его подставила, а вскоре сообщил, что мы больше не муж и жена. Но позволить себе развод мы не могли. Я иногда жила в нашей ленинградской квартире с ним, иногда ездила по стране, чтобы быть ближе к Димочке.
Денег было много. От родителей Генриху досталось большое наследство. Он всё продал, и деньги положил в банк под проценты. Мы жили на эти проценты и на деньги от аренды дома моего отца. Я сдавала дом бизнесмену из Австралии. Он платил большие по тем временам деньги. А потом у меня этот дом конфисковали, потому что мой бизнесмен хранил там запрещённые препараты.
Я до сих пор не могу вернуть этот дом. Все суды не на моей стороне. Ну и Бог с ним. Когда Генрих умер, я не горевала. Я радовалась. Мне было тяжело с ним. Он болел. Долго болел. Обвинял меня в том, что я его отравила. И перед смертью сказал, что ненавидит меня. Он умер у меня на руках, но на его похороны я не ходила.
Меня потом осуждали, писали об этом в газетах. Я читала и смеялась. Во всех сложных жизненных ситуациях я смеялась. Даже когда лились градом слёзы, я находила силы на улыбку. Из-за этого я так хорошо сохранилась.
Дмитрию было 65 лет. Я была шокирована его возрастом. Он выглядел чуть старше меня. Мы любили друг друга страстно. Несмотря на всю мою распутную жизнь, я была в близких отношениях только с ним и с мужем. Я могла гулять до утра, целоваться со многими, но моё тело принадлежало только Димочке. С мужем я перестала спать сразу после рождения сына. Я не хотела распыляться на других, мне нужен был только Дмитрий. А ему нужна была я.
Анечка, мне пора. Мелисса уже несколько раз звала меня на процедуры. Я продолжу позже. Не прощаюсь. С уважением, Лилия Ивановна.
Дорогие читатели, Лилия Ивановна прислала мне несколько аудиосообщений. С её разрешения я записала их текстом. Она обещала продолжить свой рассказ. Но пока на связь не выходила.
История о том, как я встретилась с Лилией Ивановной тут
Другие мои рассказы можно почитать тут