/Записки технолога/
Повезло мне с отделом, повезло с начальником – Рштуни Гургеновичем, добрым человеком, на первом моём предприятии, куда меня распределили в 1971 году.
Всю техническую переписку с поставщиками поковок, с научно-исследовательскими институтами вёл он сам. Не доверяя нам, но и по-русски грамотно, со знанием дела, только он мог бы ответить.
Стол его был завален письмами, бумагами, сводками. Строго нам запрещал касаться бумаг, чтобы потом он мог легко бы найти нужную бумагу. В папки он не подшивал. В папках у нас только кальки чертежей хранились. В подчинении у него была химико-металлографическая лаборатория с заведующей и лаборантками и мы – копировщица, технолог по литью, технолог по термообработке, конструктор по оснастке и я, - техник-конструктор.
Чем я должен заниматься мне не сказали, я сам позже решил, чем мне заняться – чертил индукторы для закалки, курировал их изготовление, сверялся с рабочими о годности имеющихся, чертил подкладные штампы, проблемы были с разработкой штампов объёмной штамповки. Ведь я не был спецом по штамповке.
Помог здорово мне справочник молодого кузнеца штамповщика. Там черпал все наработки по проектированию штампов, поковок. Вызывали раз в месяц в цех, где на установке ТВЧ, рабочий калил скользящие направляющие станин, вызывали контролёры, когда раз в месяц проверят твердость и на найдут искомую. Вызывают нас, чтобы разобрались. Беру тогда техпроцесс, устанавливаем нужную скорость подачи каретки, греем, охлаждаем поточно спрейером, контролёр замеряет твёрдость и получает в итоге нужную.
Мы, доказав правильность нашего техпроцесса свободны и когда контролёр уходит, - рабочий, не стесняясь меня - меняет скорость на быструю, прежнюю, со словами, что с той скоростью, которая у вас в бумажке написана, мне, сдельщику, зарплаты нужной не получить, а мне детей кормить. И так, до следующего замера контролёром.
Ходил в термичку смотреть, как резво и грамотно работает термист Гриша – учился у него, опытного рабочего, многим приёмам и премудростям термообработки, потом, уже работая в Белгороде, - передавал этот опыт термистам.
Чертил иногда оснастку для литейного цеха – челюстные затворы, конвейеры подачи земли, бродя по тёмным и пыльным подвалам цеха, срисовывая похожие. Имел проблемы с разработкой крупного бункера для земельной смеси. Я рассчитывал на просто бункер, а к нему подвесили вибратор и бункер слетел с моих четырёх болтов, слава богу никого не убив.
Первый мой стресс. Разрабатывал индуктор для закалки направляющих прецезионного станка другого завода и провели с парнем закалку его станины. А когда пробовали внедрять нового типа станок с закалкой направляющих не только вверху, но и снизу, с механиком цеха колдовали, как бы лучше привесить штуцеры для шлангов, но с божьей помощью провели закалку, получив второй в жизни производственный стресс.
Я тогда молился, чтобы новый станок попозже запустили бы в серию, - слишком уж сложно его закаливать будет в массовом порядке. Не знаю, как там Таня технолог справлялась после моего отъезда. Вызывали в спец. цех, когда тарельчатые пружины получались с поводкой, или вело планки из 40Х, – их Гриша не так аккуратно уложил на закалку в корзину.
Ходил в заготовительный цех писать акт о завышенном облое на покупных поковках, полученных из Киева и Тбилиси. Потом относил этот акт в ОТиЗ, чтобы пересмотрели нормы времени токарям на проточку поковок. Общался с рабочими на армянском, это сейчас без практики много слов забыл.
Это потом я уже понял, что моей непосредственной работой техника –конструктора, - было следить за конструкторской документацией, чтобы журнал с записями был в порядке и кальки чертежей всегда были на месте, вести контроль за исполнением копий-синек в заводоуправлении. И всё. Но так как мне никто не сказал о моей непосредственной работе, то кальки в папках в беспорядке лежали и приходилось конструкторам их долго искать. Это всё основная сложная и не сложная работа, но мне хочется написать не о работе, а о тех моментах свободного нерабочего и рабочего времени, когда мы позволяли себе отвлечься и отдохнуть от этой работы или задержаться на неопределённое время в местной командировке и побродить по городу.
Один раз, когда было особенно жарко (над нами был раскалённый потолок). Захотелось нам как-то развеяться и стали мы, конструкторы и технологи подпрыгивать, намусолив указательный палец –отмечать пятна на набеленной балке, типа кто выше подпрыгнет. Или однажды конструктор Агамир, 35-ти летний мужчина, принёс от будильника шестерёнку латунную на стальной оси. И стали мы по очереди раскручивать эту юлу на стекле стола конструктора Петроса, с отмечанием времени по часам, соревнуясь, кто круче закрутит и тем самым выигрывает соревнование.
И в тот момент, когда Агамир весело и резво закручивал в свою очередь юлу – зашёл в отдел начальник. Поглядел он на нас, как мы все вместе, стоя вокруг стола, азартно крутим эту финтифлюшку, - сказал Агамиру: - Ну ладно, это мальчишки, дети, не наигрались ещё, но ты, «эка март» (такой мужчина), двое детей у тебя уже, а в детские игры играешь.
Прогулки
Охрана в Армении на некоторых заводах была не такой строгой и принципиальной как в России. Скажешь парню на вертушке, что надо позарез выйти с завода, он махнёт рукой, скажет – Аман, гна (Да, иди). Выходили и погулять по городу и в кино и купить что-нибудь в магазинах.
Нравилось мне, когда Рштуни посылал меня на завод «Феррит» забрать ферриты для индукторов или отнести пресс форму, чтобы заказать. На этот завод вначале меня хотели направить работать, но когда Вовка однокашник, отказался получить распределения на тот завод куда устроился (мать ему сама нашла место работы) его-то распределение и взял я себе.
Доеду на трамвае тройке по кольцевой, а оттуда пешочком по Баграмяна, мимо здания ЦК Армении, мимо парка с желтеющей листвой на тополях, мимо школы из рыжего туфа. Свернув направо, поднявшись выше – увижу справа частный дом с лужайкой, а ла Аризона, с цветущими кактусами. Дальше путь мой был мимо корявых чёрно-коричневых скал с кустами облепихи и щебечущими птицами.
Осенью там было хорошо. По-осеннему прозрачный октябрьский воздух, ласковая теплынь и пропадающие вдали, в дымке осенние деревья. На заводе было уютно. В приёмном холле гардинами росли традесканции и в клетках во всю стену прыгали и чирикали попугайчики. Отдавал мастеру пресс форму или он выносил мне пакетик с готовыми ферритами. Ферриты были нужны для усиления магнитного поля в индукторах, для ускорения нагрева металла.
Миссия моя была завершена, и я не спешил на завод, а медленно прогуливался по осеннему городу в самом центре. Увидев, что на заборе уютной улицы вьётся розовый куст с мелкими красными цветами. Я сорвал букетик и подарил его молоденькой продавщице в магазине. Куда по дороге зашёл. Ей было приятно. Тихо прошёлся по проспекту Ленина, слонялся по бульварам, зашёл в салон художника. Прошёлся по приятной улице Абовяна, мимо кинотеатра Москва, куда студентами ходили смотреть фильмы.
У входа в центральный универмаг, всегда там стоял частник с кляссерами и продавал марки. Я у него взял тогда несколько марок по теме флот. Зашёл в книжный магазин, где всегда очень вкусно пахло новыми книгами - незабываемый с детства аромат. Вокруг кафешки, и на каждом углу продавали огромные хризантемы. Тихо прошёлся по площади Ленина, памятной с детства.
Мы всегда в те далёкие пятидесятые годы ходили семьёй смотреть праздничный салют. У высотного здания напротив старого , снесённого рынка. Садился на трамвай и доезжал до завода, покупал ребятам в магазине напротив, маленькие бутылочки вкусного ереванского «Рижского» пива. Какое оно вкусное раньше было. Совсем не то, что у нас продают на рынке «Южный». Оно хоть и называется «Рижским», но таковым совсем не является. Так и проносил по заводу в авоське, звеня бутылочками. Ребята были довольны, в жару выпить холодненького пивка.
В 1975 году нам выдали новенькие пропуска в крепкой алой обложке. Как у агентов спецслужб и некоторые пользовались, проезжали по своим заводским пропускам в городском транспорте. А если спросит кто водителя, что за книжечку тебе показал вышедший парень? Водитель равнодушно ответит: -Ес им! Инч гидем? В вольном переводе означает: - А хрен его знает, что у него там? Пусть ему.
Позже, в газете «Коммунист» я прочёл о том, что часто попадаются контролёрам работники станкозавода, проезжающие в транспорте по своим пропускам. Праведно возмущались журналисты газеты - «Какова наглость товарищи! - бросают в кассы некоторые несознательные ереванцы старые деньги и даже деньги других государств, что попался контролёрам и голландский гульден». А вообще-то проезд в трамвае был 3 копейки, в троллейбусе 4 копейки и в автобусе 5 копеек. Это сейчас в Белгороде проезд 25 рублей стоит а в иных городах и все 45.
О том, как ходили некоторые безответственные работники завода в кинотеатр в рабочее время – особый сказ. Открыли недалеко от завода новый и роскошный, современный кинотеатр «Россия». Споры были на счёт названия, предлагали назвать кинотеатр «Урарту» так как архитектурно он был близок культуре Урарту, но место было историческое, связанное с Россией, рядом со старой ереванской крепостью, которую с боя взял генерал Паскевич и получил за то титул графа Эриваньского. В то время там, в остатках крепости зеки томились в тюрьме галимой под названием Берд (Крепость.)
Против кинотеатра - открыли памятник Грибоедову, который своими трудами подарил армянам территорию для проживания. Я был на открытии памятника. Народу много было. Однажды и меня подбил пойти посмотреть иранский фильм «Мазандаранский тигр» цеховой технолог по литью Ваагн. Когда пришёл в отдел через два часа, меня спросили, где я так долго отсутствовал. Ответил, что был на участке ТВЧ, у Гриши термиста и где калят станины. Там вопросы были по индуктору. Поверили.
Частенько мы все хаживали в город у вокзала, побродить по магазинам, и начальник наш и мы. Вокзал был недалеко от завода. Нужно было свернуть к гальваническому цеху, пройти мимо станочной лаборатории, где трудились мои знакомые Самвел, Вовка и красотка Тамара – «царевна Будур».
Потом мимо заготовительного цеха выйти на эстакаду, потом перейти речушку Гетар и по железнодорожным путям ты уже на платформе вокзала. Охранниками сидели дедки старые, которым безразлично было куда ты и зачем выходишь с завода, лишь бы не выносили того, чего нельзя выносить (собственно и выносить-то нечего было с завода).
Однажды дедок меня спросил: - Урусес? Я утвердительно ему ответил, что урусэм, русский значит. Дед покивал удовлетворительно головой и пропустил меня. Похоже азербайджанцем был. Дальше дорога шла по степи, на которой как красные капли, росли маки. Перейдя дорогу у стекляшки-столовой под названием «Ветерок» входил я на территорию вокзала. Повстречал селекторный репродуктор, оттуда диспетчер распекал, не выбирая выражений, как я подумал - нерадивых стрелочников.
Репродукторы были установлены на путях часто, оттого я и слышал всю речь. – Эши курак! доносилось из репродуктора, что означало – ослиный дурак. – Гомэш (кастрированный вол)! Потом следовало многоэтажное, смачное, матерное армянское ругательство, затем такое же длинное второе.
Чувствовалось, что диспетчера, или кто там ещё был – сильно допекли нерадивые работники, что содеянное ни в какие железнодорожные ворота не лезло. Ему пытались робко оправдываться, но получали ещё один ушат отчаянной брани. Диспетчер продолжал разоряться: - Чатлахи мек. Дук инч иманумек? (Олухи. Вы что воображаете себе?) Ба ес дзез!.. (Да я вас…) и тут следовали совсем уж непотребная речь.
Бродил я по площади с фонтаном и памятником Давиду Сасунскому, работы скульптора Ерванда Кочара, рассматривал киоски, заходил в магазины и мечтал когда-нибудь посетить кинотеатр «Давид Сасунский», который ночью сиял красными неоновыми огнями вывески (в детстве видел и запало на всю жизнь). Сходили мы с братьями и родителями в этот кинотеатр – смотрели «Фантомас против Скотленд-Ярд». Покупал очень дешёвые тогда сигары кубинские. Сколько их тогда было, в начале семидесятых. Купим себе и ходим по заводу – дымим.
Однажды при очередной такой прогулке, называемой мной и коллегой Суриком – променадом, я вышел из телемагазина и столкнулся нос к носу с начальником Рштуни Гургеновичем. Он был в рабочее время в неположенном месте, и я также. Он мне заговорщицки улыбнулся, и я ему также и мирно разошлись. Там же в районе Силачи (это не силачи по-русски, а что-то по-армянски, которое я не знаю, как перевести на русский) заходил частенько в гастроном, где всегда стоял мужик и из-под полы продавал американскую, греческую и ливанскую жвачку. Подойдёшь к нему и тихо спросишь, протягивая рубль: - Цамон унек? (Жвачка есть?).
Он распахнёт полу плаща, а там… разного вида жвачки – выбирай любую; и американские Риглис, Фруитс, Хлорофилл, Бруклин; да греческие с корицей и Лебон с лакрицей (дрянь порядочная – на любителя). Район этот был маленьким Ближним Востоком, вроде Ливана, Дамаска и Тегерана вместе взятыми. Меня девчонки лаборатории часто посылали смолоть кофе в механических мельницах на улице Андрфедерация (Совет федерации). Аромат такой сумасшедший стоит. Постоишь в очереди, смолят тебе кофе и иногда мельник посетует, что недостаточно прожарены зёрна.
Рядом находилась красильня шерсти и много частных двухэтажных домиков армян-репатриантов вдоль всей улицы Маяковского. Они то привнесли тот аромат Ближнего Востока. Тут же у домков продавал лотерейные билеты дедушка, а под лотерейными билетами та же жвачка. Если что-то понравится покупателям, то они просили большую партию закупить, и тогда дедушка кричал в окно - выходила внучка его, и он спрашивал, много ли таких квадратненьких осталось, и она тут же выносила покупателю партию жвачки.
Тут же, на перекрёстке Октемберян и Маяковского отсылал по просьбе комсорга завода телеграмму команде Арарат в Москву, когда они выиграли в 1973 году кажется, и кубок, и чемпионство. Посылал отправить от его имени только, но я послал от имени всех комсомольцев завода, а ему сказал, что только от него (сам бы и отправлял а не поручал бы).
Когда кто-то из нас решал выйти за территорию, спрашивал у сотрудников, кому что принести. Чаще всего мороженое просили. Девушки лаборантки тоже приносили нам, то, что мы заказывали, мороженное, пирожки, пончики с заварным кремом или ламанджо.
Очень запомнился мне мой выход в город в октябре месяце, в пору тёплой, роскошной золотой ереванской осенью с голубыми небесами. Меня руководство послало в район Плани глуха (голова плана города) отнести статью в газету «Советакан Гайастан» (Советская Армения), объяснив, как эту редакцию найти.
Нашёл я редакцию у склона скал вблизи от Матенадарана (хранилище древних рукописей), отдал в приёмной наши бумаги и отправился гулять потихоньку по центру города под синими небесами в теплыни, под высокими платанами с оранжевыми листьями. Другие осенние деревья дарили листья другого цвета, красиво оживляя октябрьский вид города. Бродил я долго, впитывая ароматы осени в глубины души своей, любуясь её красотам. Как хороши были эти дни. С тоской сегодня воспоминаются и доброй грустью, как будто жил там в другой, параллельной жизни.
А какой яркой и разнообразной палитрой отличались ереванские рассветы над заводом осенью. Все цвета радуги озарялись на иссиня-чёрном небосводе. Если бы своими глазами не видел утром, что так ярко сияет горизонт красками – голубой, красной, оранжевой, жёлтой, местами переходящей в зелёную. Горы на эти цвета влияют что ли? Закаты в Армении тоже чудесны – на весь небосвод, со всеми оттенками цветов, от желтого до багрового.
Как же красивы бывают ноябрьские густые туманы. Не смог я удержаться, чтобы не пойти побродить по площади Ленина в густом тумане, как молоко. Идёшь медленно и часы на башенке совнархоза зернисто вырисовываются при приближении. Не сразу, а фрагментами, а фрагментами проявляя. Так же и деревья являют по частям свои чёрные, корявые ветки.
Приятно было бродить в этом тумане, мурлыча себе под нос какие-нибудь стихи Цветаевой или Пушкина. Когда вышел на экраны знаменитый мультфильм Норштейна «Ёжик в тумане», я тога осмотрев сказал себе: - Браво Норштейн. Ты гений! Как ты уловил всё это. А от Ёжика в тумане до сих пор балдею, вспоминая свои ереванские прогулки в густом тумане и тогдашние яркие ощущения.
Минуты отдыха
На самой территории завода тоже находились моменты отдохновения от работы и места, где можно отдаться этому самому отдохновению.
В первую очередь это сквер заводской с аллеями, скамеечками, кустами, цветами, деревьями. Сквер прорезали три аллеи, две параллельные и одна поперечная. В центре сквера располагался глубокий бассейн восьмигранной формы для технических нужд, глубиной в три метра, примерно в 110 кубов. В бассейне на бетонных опорах над водой нависало бетонное кольцо. В воде бассейна с годами завелось много водной мелкой живности типа жуков плавунцов и других членистоногих. Они активно клубились в толще воды, когда подойдёшь к краю бассейна и посмотришь в глубь воды.
Плавало и занималось своими делами там всякой твари по паре, и с мохнатыми ластами жуки и блестящие чёрные и какие-то смахивающие на скорпиона, да и другие разные, мелкие шмакодявки, если можно их так назвать. Жизнь в водоёме била ключом, одним словом, – аквапарк с зоопарком. Однако, в летний, ереванский зной, молодых рабочих тянуло к воде, и они, игнорируя всю эту живность бассейна устраивали салочки.
Правила были просты. Засалить тебя имели право только в воде, но, если ты спасаешься на бетонном кольце – засалить тебя не имеют никакого права. А вот кого хлопнули рукой в воде, начинает вести сам игру, - стараясь в свою очередь хлопнуть другого. Вопят, орут, как тюлени на льдину выпрыгивают на кольцо из воды. Устраивают полный кавардак. За ними с интересом у воды, сидя на скамеечках, рядом с цветущими ирисами и флоксами наблюдают уже поевшие в буфете и столовой работники завода, когда до начала работы ещё остаётся с четверть часа. Представляю, какой стресс получила вся эта живность от буйств молодёжи в бассейне.
Работники оранжереи старательно высаживали цветы в сквере, и каждый сезон они цвели и радовали и под моросящий дождичек голубые ирисы в мае и радовали тёплой осень ю и цветом и ароматом разноцветные флоксы. У цехов высажены были высокие кусты канн, на которых цвели крупные сиреневые с фиолетовым колокольчики. Кроме как в Ереване я таких кустов нигде боле не видел. На аллее всегда был стенд со свежей газетой. А за стеклянным буфетом стоял столик со скамейками, где наш инженер, политинформатор по совместительству, читал лекции рабочим, отвечая на каверзные их вопросы.
Я частенько сидел в рабочее время на скамеечке в аллее, так как мучали меня тогда частые головные боли, может давление повышалось или падало, а я не знал и уповал в исцелении на свежий воздух. Один раз меня там увидел главный инженер и нажаловался моему начальству: - Почему ваш парень в рабочее время сидит в аллее на скамейке? Начальник защитил меня, объяснив ему, что у него частые головные боли, страдает он, вот и на воздухе иногда сидит. Спасибо тебе за доброту Рштуни Гургенович.
Главный инженер, человек, отвечающий за производство, это как старпом на корабле, тот человек, который раздаёт люли. Крепко доставалось моему начальнику на ежедневных, утренних совещаниях. Он приходил весь издёрганный, пожалуется нам на гнев главного и пойдёт снять стресс в лабораторию, а именно попить кофе. Девочки-лаборантки прекрасно его готовили, густое и бархатное в турках.
В тот день, в лихой час, главный решил лично проверку работы отдела, не поленился подняться к нам на третий этаж бытовки спец. цеха. Было утро, половина девятого, мы сидели за рабочими столами, играло радио. В то утро играло оно как-то особенно громко, транслировали ноктюрны Шопена. Копировщица ресфедером, тушью водила по кальке, копируя чертежи подмодельных плит и моих индукторов, вчера разработанные Агамиром и мною.
Утром особой работы нам не было… и тут резко открыл дверь, аспид, Навуходоносор наш, главный инженер, не зашёл, а только сурово зыркнул на нас взглядом и ажнит прожёг насквозь, и тут же, не увидев Рштуни, - ринулся в лабораторию. Там и застал нашего начальника, пьющего кофе, душевно объясняющего девушкам, что, только их кофе спасает его от нервных срывов после этих тяжёлых диспетчерских совещаний. Как хорошо я его понял, когда дорос до его возраста и с меня уже спрашивали на этих диспетчерских совещаниях о причинах раннего износа штампов.
Рштуни нам на следующее утро, когда пришёл с совещания и рассказал, как разорялся главный перед всеми присутствующими, расписывая, как он изобличил-таки Рштуни. – Представляете, захожу утром к ним, – радио на полную мощность, никто, кроме копировщицы не работает (пардон, а кто, работу-то дал копировщице?), а сам Рштуни, что бы вы думали, - сидит во главе лаборанток, как султан в гареме и кофе пьёт. Безобразие!
К Новому году мы ему ответили. Нарисовал я с французской открытки красивую новогоднюю стенную газету. Лаборантка Сусанна написала передовицу, и я на свободном месте в газете нарисовал шарж-карикатуру, где огромный обелиск –монумент с надписью ОГМет подкапывает тёмная личность. Глубокую яму и холм накопал, только лопата и видна из ямы, а так и не подкопал-таки. Подпись под шаржем гласила: «Мер бажин чес пори» (Наш отдел не подкопаешь).
Это был тонкий намёк главному инженеру. Решили повесить газету в заводоуправлении, чтобы САМ прочитал, что нас не подкопать. – Пусть, пусть прочитает! Сказал нам Рштуни и посетовал, что по-русски фраза бы звучала убедительней. С неделю висела наша газета, но прочитал он или не прочитал мы не знаем, да и вряд ли он читал газету нашу.
Цветущая сирень
Запомнился мне этот майский день на заводе, в мае 1975 года, когда как никогда бурно цвела сирень под окнами кабинета главного инженера, из репродуктора звучала траурная музыка (транслировали похороны маршала Гречко) и луна надвигалась на солнце, создавая редкое явление – кольцевое затмение солнца. Мы с Робертом, новым, молодым сотрудником станочной лаборатории, куда его на лето устроила тётка, секретарь директора завода, пожилая, интеллигентная женщина, пошли на дело, с целью нарвать прекрасный букет сирени, под окнами главного инженера, чтобы подарить нашей «царевне Будур», красавице Томке.
Роберт начитанным был пареньком, раскованным без меры, играл в школьных спектаклях, сведущ и даже очень в вопросах секса, мечтал по окончанию школы поступить в медицинский институт и учиться на гинеколога. Такая у него была мечта. Однажды принёс нам всем почитать перепечатанный эротический роман одной шведской писательницы. Прочитали сначала все парни станочной лаборатории, потом я принёс эти странички самиздата в отдел и весь наш мужской контингент, сидя на своих рабочих местах – читали взахлёб, передавая по очереди друг другу страницы этой эпистолярной эротики.
Наш инженер по термообработке положил страницу в выдвижной ящик и так, подперев голову обеими руками, как будто о чем-то крепко озабочен производственными делами –читал. У него для конспиративных дел, когда он однажды читал роман «Милый друг» Мопассана, лежал на столе том институтского проекта по закалке ТВЧ станин, и он, когда кто-то посторонний заходил к нам, - тут же выдёргивал из тома гармошку длинной страницы, бросал ручку на страницу, обхватывая руками голову, со словами «я работаю».
Так вот, в тот майский день, когда мы решили нарвать цветов сирени, слилось воедино разом траурная музыка, ароматы сирени, буйство молодости, кольцевое солнечное затмение, когда в полдень стало темно, как в девять часов вечера, птицы перестали петь, всё замерло в природе, а также перец в крови, оттого что нагло, под окнами кабинета главного инженера обрываем сирень, чтобы выпендриться перед Томкой. Непередаваемо было, оттого всё это мне так и запомнилось.
Комсомольские собрания
Раз в квартал, доводили всей молодёжи завода, что в актовом зале состоится отчётное комсомольское собрание и что явка всем обязательна. Никому не хотелось после работы сидеть в зале и слушать, как будут отчитываться в своей работе наши комсомольские руководители. Ну. Не хотелось и всё. Когда учился в техникуме, кстати нас всех там на первом курсе массово приняли в комсомол, тоже старались убежать с собрания. Видя такое отношение к собраниям, руководство наше, стало не предупреждая никого - закрывать все входные и выходные двери.
И вот однажды сидим в аудитории военного дела и старательно разбираем оружие, - пулемёт Дегтярёва, автомат АК-47 и гранатомёт. Преподаватель наш, капитан пограничник в отставке, хороший, добрый дядька, на некоторое время, пока мы занимаемся неполной разборкой оружия - вышел на минутку. И тут к нам в аудиторию, резко открыв дверь, заглянул взволнованный наш однокашник Эдик, перешедший на втором курсе на другой факультет, но дружбу с нами поддерживал. Обратился к нам:
- Чего вы все здесь сидите?!- А что?
Сейчас же все двери закрыли, комсомольское собрание объявили, всех сгоняют в актовый зал, одну только забыли закрыть дверь, что во двор. Атас все быстро!!! Мы, побросав на столах разобранное оружие – рванули дружно из аудитории вниз к открытой ещё двери. Получили на следующий день от капитана (штабс-капитана, как мы его звали) лёгкое внушение.
– Что же это вы ушли и даже не собрали оружие, что мне пришлось его самому собирать? - зато массово, всем курсом удрали с собрания.
Похожее происходило и на заводе. Тоже. Не охота было сидеть после работы битые часы, слушать, как толкут докладчики поочерёдно воду в ступе, и что там, в президиуме, решают. Загоняли всю заводскую комсу в актовый зал и запрещали охране молодых выпускать на проходной. Когда пропуска мы не сдавали в табельную, мы тылами, мостком, через реку Гетар, мимо дедушек охранников незаметно проскальзывали и были таковы. Но вот, когда приказали всем наши новые красные пропуска сдавать в табельную. Стало гораздо труднее смываться с собраний.
Приказывали так же, молодёжи пропуска выдавать только по окончанию собрания. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Ведь без пропуска не сбежишь и утром без него не пропустят. Как быть? И вот, в один из летних погожих дней объявлено было об отчётном комсомольском собрании. И в этот раз мы с коллегой Суриком, как и было всегда раньше, тоже решили не оставаться. И направились с ним в табельную.
Там он охмурил и очаровал девчонок табельщиц, даром, что красавец парень был. Получил оба наших пропуска и пошли с ним к глухой, восточной проходной. Шли, шутили, весело общались. Но и там нас встретила охрана, накрученная руководством, угрозой увольнения – молодых с завода сегодня не пропускать.
– Куда вы идёте? Не велено никого пропускать, - пошёл на принцип, ранее добрый дедок и загородил нам грудью путь. Обложили нас как волков, но мы всё равно прорвёмся, сказал я Сурику. Пошли к литейному цеху и туфовому забору. Он у цеха низким был, сидеть на нём можно было, а у тротуара в два с половиной метра.
Свесились с Суриком с забора и спрыгнули на тротуар, слегка испачкав брюки. Посмотрели на окна актового зала, где собрание шло, победно улыбнулись и попрощавшись – разошлись. Сурик к девушке своей, грузинке, пошёл, а я домой поехал в трамвае. Вот и славно.
Субботник
Весело проходили субботники в апреле. К тому времени уже отцветали яблони в Ереване. Чаще всего работали напротив наших окон у цеха деревянных моделей - мели улицу. Но веселей всего было работать у речки Гетар, которая протекала в неглубоком ущелье прямо по территории завода. Вытягивали крючьями со дна реки всякую дрянь, которую туда накидали – жестяные банки, мотки проволоки, башмаки рваные с металлическими носками, дырявые примусы и всякое другое. Всё выловленное нами или отвозили во вторсырьё или охрана снова сбрасывала выловленное нами обратно в реку, что вернее. Агамир пошёл дальше вверх по течению реки по высокому парапету, и, забросив на удачу длинный крюк – вытащил старую, ржавую пружинную кровать. Всем нам, молодым, от этого стало необычайно весело. Реки-то было в ширину метра четыре.
И Хачик наш, новый инженер-конструктор, по камушкам пробрался до середины реки и стал активно вытаскивать интересное барахло. Но камни на скольком илистом дне стали разъезжаться в стороны, ноги его всё более раздвигались, и он упал бы в реку, если бы Агамир не подбежал и не вытянул его за хлястик пиджака с мостика. Все бывшие на берегу и на мосту стояли и ржали, как его, Хачика, всё больше раскорячивает. И ведь больше всех смеялись девчата, которые Хачику симпатизировали. Нравилось нам на речке Гетар субботничать.
Другой раз, комсорг заводской, устроил комсомольцам субботник. Привезли два самосвала чушек чугунных – передельного чугуна и халиловского, да свалили у западной стены литейного цеха в кучу. Никто не хотел укладывать эти чушки по маркам в штабеля и поэтому вспомнили про комсомольцев. Всех молодых инженерно-технических работников направили укладывать в штабеля чушки. Каждая чушка по 10-15 килограмм. Что делать? Встали мы в две цепочки и перекидывая эти тяжёлые чушки друг другу, уложили-таки в два аккуратных штабеля. Руки отваливались потом. Один паренёк, хороший, добрый парень, отказался от такой работы и ушёл. После чего, комсорг заводской, назвал его плохим комсомольцем.
В техникуме гоняли разгружать тяжёлые мешки с мелом. Мне не поднять хилому было пятьдесят килограмм, и я просто стоял. Подошёл ко мне педагог, преподававший техническое черчение и спросил меня: - Что, сачкуем? Спасибо Гришке Пирумову, он чётко и строго ответил педагогу: - Он, нэ будэт работать! И тот отстал.
Гриша со второго курса перевёлся в Тбилиси, где жил с родителями в районе Авлабар. Жалко, что он от нас уехал. Хороший он был парень и отличный друг. Вот отчего мы и не хотели в техникуме вступать в комсомол, чтобы не припахивали нас на лишнюю работу, и чтобы не ходить на собрания. Перебравшись в Россию, я вышел из комсомольского возраста, отчего рад был безмерно, что не буду больше ходить на собрания.
Несуны
Нести с нашего завода, собственно и нечего было, разве что чушки халиловского чугуна толкнуть на чёрном рынке. Шучу, конечно. По мелочи может и таскал кто, но не знаю таких, разве, что парень из литейного цеха на время прикреплённый к нашему отделу, тот да. Его ещё Рштуни назвал колорадским жуком. Но и мы с Агамиром тоже отличились.
Дали ему в литейном цехе брезент, чтобы сшить чехол для его Москвичка горбатого, первого выпуска. Обмотал он часть брезента вокруг меня, скрепил скрепками, я надел куртку свою, нейлоновую, стёганную. Потом его я обмотал брезентом в несколько слоёв и надел плащ, и вышли из нас этакие роботы-трансформеры неповоротливые, и такими несгибаемыми шкафами, неся «хабар» в припарку вышли с завода восточной проходной, мимо дремавшего в будке дедушки охранника. Занесли его знакомым старичкам и назад, на завод.
Долго мне пришлось привыкать к работе в России, два года не мог адаптироваться. В России сложней работать, дисциплины больше, охрана строже, и сразу дают конкретный объём работы, за который ты должен отвечать по полной.
Борис Евдокимов 11.07. 2021
