Продолжение приключений несравненного Энрике Башири-Хоффмана
Главное в картах - не потерять голову
– Играть будут Фрэ и Шапс, – распорядился Тагир Сергеевич.
Фрэ – сокращённое имя моего отца Фритта, правда, друзья чаще звали его Фридрихом, по сценическому имени. Кстати, и в удостоверении, выданном филармонией, он значился как Фридрих.
Вечером, часов в восемь, сели играть.
Устроились в нашей с отцом комнате, предварительно создав соответствующий для игры антураж. Выдвинули из угла тяжёлый, позеленевший от времени стол – чем не ломберный? – и поставили посреди комнаты. Окна завесили тяжёлыми шторами, включили бра. На первом этаже гостиницы был киоск, там наши новые знакомые купили две или три колоды, и началась игра.
Я внимательно наблюдал за игроками.
– Нам завтра утром уезжать, поэтому играем только до двенадцати, – предупредил Тагир Сергеевич и ушёл к себе спать.
Это было справедливо, и все согласились. Отец с Шапсом подвыпили ещё чего-то цветного, возможно, это было вино, я тогда совсем не разбирался в алкогольном пойле. Пил больше отец, а потому и быстро хмелел.
Я наблюдал за игрой, и никто на меня внимания, казалось, не обращал. Игроки сначала осторожничали, а потом постепенно стали поднимать ставки.
Вот тогда я и почувствовал, что наши соперники не были профессионалами в картах. Они обладали хорошими навыками, но игра для них не была образом жизни, это было, скорее, хобби. Они знали картёжные хитрости, я это видел, но вели себя самоуверенно, явно недооценивая способности отца и Шапса.
Когда в репликах азеров промелькнуло имя одесского чувака Барбакару, известного шулера, я понял, что перед нами обманщики-любители, и втихаря посмеялся над тем, как Гарик пытается метить карты ногтем. Отец с Шапсом наверняка заметили неловкую проделку и, если случится разборка, не преминут предъявить им.
Мой приятель Ильдар по прозвищу Мустафа спалился на подобном. Он был профессиональным каталой, входил в одну из бригад и ездил в поездах. Но однажды он попался на чём-то. Играл как-то с чеченцами, и ему отрезали голову. И выбросили с поезда: голову в одну сторону, тело в другую. Жалко Ильдара. Но такая у него судьба была, везения не хватило.
Восточных людей я вообще не понимаю, но эти действовали так, будто не боялись ничего, и я снова подумал, что они менты. Отец с Шапсом вели себя иначе: говорили обтекаемо, намёками, понимая, что за неосторожно брошенные слова нет-нет да и придётся ответить.
Сын за отца отвечает
Игра поначалу шла с переменным успехом, а потом отец перебрал и начал проигрывать, впрочем, как и Шапс, дошло до того, что Шапс поставил на кон приобретённую в поездке коробку икры, поскольку денег не хватало уже. У отца только семьсот рублей наличкой было. А банк к тому времени составлял около трёх-четырёх тысяч. Это были большие деньги по тем временам: автомобиль с рук стоил около пяти, а «Волга» десятку стоила. Наконец отцу повезло, он выиграл и заявил:
– Всё, я больше не могу, засыпаю, пойду спать.
Гарик возмутился:
– Слышь, артист, ты вообще, что ли, артист? Так не бывает. Из игры нельзя выходить. Как это так – банк собрал и уходишь?
– Сын за меня доиграет, – махнул рукой отец и, шатаясь, отправился в комнату Тагира Сергеевича.
Я сунул руку в карман – талисман был со мной, а значит, волноваться не стоило, сжал его крепко в ладони, а потом сел на освободившееся место и стал сдавать. Счастливчик кивнул Гарику – тот посмотрел на меня и, кажется, в первый раз за вечер улыбнулся, и улыбка была, прямо скажем, обворожительная. «Хитрый мент!» – подумал я, и игра продолжилась.
А я, когда наблюдал за соперниками, ходил вокруг стола и все фишки их видел. Мой малолетний мозг оценил, как они играют. Манера их игры вызывала даже не презрение, а скорее – брезгливость. Для себя я решил, что никогда не опущусь до их уровня и сделаю игру честно. Я был уверен в себе и знал, что не проиграю. Но я был наглым малолеткой, мне захотелось не только обыграть, но и наказать их.
Если бы они были профессионалами, то, конечно, могли бы сделать нас, выиграть через примочки, а так – я легко ломал им игру, что их страшно бесило. Время от времени они соскакивали с места, нервно ходили по комнате, потом снова садились за стол. Гарик наступал мне на ногу, пинал исподтишка, пытаясь сбить с мыслей. То закурит и прямо в меня дым пустит. А Бахтияр в сложные моменты снимал ботинки и вытягивал потные ноги, пытаясь сразить меня атакой вонючих носков.
Я терпел. Самое интересное, что мне постоянно везло. Беру карты из прикупа – и всегда удачно. Только однажды надеялся взять короля, но пришли шестёрки, и те не в масть. И тогда мне не понравилось, как они борзо переговариваются между собой, причём по-азербайджански, и я сказал:
– Игра в карты предполагает внимание. Может, вы сговариваетесь. Говорите по-русски.
Этой фразе меня Шулыгин научил, который был настоящим каталой.
Гарик стал было возмущаться и провоцировать меня на скандал. И тут я будто слышу голос дяди Ромика, который сказал однажды: «Ты интеллигент. Играй в интеллектуальные игры и не опускайся до фраерских штучек, не переходи на ихнюю сторону, там они тебя задавят. Ты наш и никогда не сядешь, если тебя не подставят, поэтому опережай их всегда на шаг вперёд.
И никогда не садись играть, если не можешь себя защитить, если не имеешь путей отхода. У тебя всегда должна быть подмога. Один никто никогда не играет. Обязательно должен быть свидетель. Если к авторитету потом обращаешься, учитывают слово за слово: у тебя – человек, а против твоего человека есть мой человек».
И тогда я нагло перетащил Бахтияра на свою сторону, спросив прямо в лоб: «Ты ведь знаешь, что это не по правилам?» Тот не смог возразить и только кивнул. Инцидент был исчерпан.
Фанера над Парижем
На откровенное хамство на протяжении всей игры я ни разу не отреагировал. Мстил тем, что какое-то время вообще не давал им выигрывать. Абсолютно. Они занервничали и стали неосторожно увеличивать ставки, желая побыстрее вернуть проигрыш. Это была такая явная глупость, что я не сдержался:
– Не стоит так играть: пролетите быстрее, чем фанера над Парижем.
Но они не сдержались и поддались эмоциям, замечание ребёнка, каким я им ещё виделся, вызывало лишь раздражение. Разумеется, я воспользовался этим: на объявленном мизере Гарик собрал все взятки, потерял контроль над собой – теперь игра была полностью в моей власти. Шапс деловито играл на меня, ничему не удивляясь, поскольку хорошо знал мои способности. Он был надёжным партнёром.
Я обладал крепкой памятью, мозг работал чётко, с моим компьютером азеры бы тогда не справились. Короче, самоуверенность их сгубила.
Время шло, скоро Счастливчик Бахтияр и Гарик проигрались довольно прилично.
– Часы показывают двенадцать, игра сделана, – сказал я, поднимаясь из-за стола.
Наши соперники позеленели.
– Играем дальше, – выкрикнул Счастливчик.
– Я за отца играл, как вы сказали, мы своё слово сдержали, а у нас договор был, что играем до двенадцати. На стрелке 12 часов – расход, – твёрдо заявил я.
Подобное я слышал в нашем дворе от людей, которые отсидели длительные сроки. Был такой Матифо, который вообще тарабанил сорок лет. От него я твёрдо усвоил, что человек должен держать данное слово. И я сказал об этом Гарику и Счастливчику Бахтияру.
Не знаю, как бы они себя повели, если б такое заявил интеллигентный очкарик Шапс, но перед ними был мальчишка, который имел наглость растолковывать им элементарные понятия, и это сбивало их с толку.
«Что вы, ребята, весь банк забрали? Давайте играть дальше», – говорят они. Шапс отвечает: «Сколько могли, играли. Вы же сами видели, что нам прёт. Зачем же вы продолжали? Вы же понимали, что это не ваш день. Судя по вашему разговору, вы в другом выиграли хорошо. Считайте, что сейчас какую-то часть отдали на благотворительность».
Он успокаивал их, а я не мог больше сдерживаться и подзадоривал. Я им мстил за то, что они нас недооценили, что поставили себя выше нас. Ничего не мог с собой поделать: у меня был гадский характер. Я был доволен, что их обул, и потому подкалывал. В ответ они матерились по-своему.
– Жаль, – съязвил я, – что уезжаем, а то бы завтра ещё сыграли. У вас, наверное, ещё деньги остались?
– Смотри, – прошипел Гарик, и акцент его стал заметнее, – можете и не уехать.
Я снова подумал, что это милиционеры, потому что дядя Ромик когда-то говорил, что даже если милиционер долго косит под блатного, он все равно сдаст себя беспределом. Беспредельщиков в воровском кругу карали, а менты беспредела не боялись. Через какое-то время они перешагивали через запреты, чем и выдавали себя. Они могли что угодно выкинуть, например, вызвать местных ментов, сказать, что у них оперативная разработка и они поймали шулеров. Тогда бы нам не поздоровилось.
Но эти мусора были азербайджанские, долгое время они находились под эйфорией, оттого что хорошо сделали порученное дело. Видимо, им не хотелось светиться. Это нас и спасло. Они же явно что-то криминальное натворили. Кого-то подкупили на заводе и приобрели дёшево продукцию – у них остались деньги, которые с лёгкостью могли присвоить. Вот эту разницу они частично проиграли нам и теперь были ошеломлены случившимся. Думаю, их больше всего взбесило то, что у них ничего не прокатило и что сделал игру салобон, который, несмотря на малолетство, был поразительно наглым.
Тут дверь отворилась, и на пороге появился Тагир Сергеевич, за его спиной стоял отец, совершенно трезвый.
– Спать! – рявкнул нам с Шапсом Тагир Сергеевич. – Я сказал играть только до двенадцати, завтра выступление в Уфе!
Это разрядило обстановку. Гарик и Счастливчик наконец осознали, что проиграли и что в данный момент силы – и моральные, и физические – не на их стороне.
Они поняли, что сейчас не время для разборок, и умылись – удалились, что-то бормоча друг другу по-азербайджански. Даже не попрощались.
Подарок
Мы тогда не спали всю ночь и страху натерпелись. Мало снять хороший банк, надо суметь с ним уйти. Стерлитамак был последним из гастрольных городов, и очень хотелось вернуться живыми. Азеры, конечно, могли отобрать у нас деньги, но, увы, ребята оказались в ненужное время в ненужном месте при неблагоприятных обстоятельствах.
Тем не менее мы не успели улизнуть незаметно: когда уже сидели в фойе на чемоданах, ожидая Тагира Сергеевича, увидели, как два мрачных высоких человека в чёрных плащах подходят к нам. Шапс снял очки и стал нервно протирать стёкла платочком. Отец достал папироску и, сунув её в рот, начал перекатывать с одного уголка губ к другому.
Они приближались, и нужно было быть готовым к чему угодно. Гарик вдруг остановился возле афиши с Хмельницким. Хмельницкий, показалось мне, посмотрел сурово на азера и пригрозил ему пистолетом. Он был явно за нас.
Гарик некоторое время рассматривал афишу, достал ручку и что-то на ней написал. Потом аккуратно, не торопясь, снял её с кнопок и подошёл к нам.
– Тебе, вроде, нравится фильм, – обратился он ко мне, больше никого не замечая. – Возьми на память. – И протянул мне афишу.
Я взял.
– А здесь можно брать? – глупо спросил я.
– Тебе можно. Приезжай в гости, поиграем, – продолжил он. – Там, на афише, есть адрес.
В его голосе больше не было спеси и пренебрежения, он воспринимал меня как взрослого,
– Почему бы и нет, – ответил я. – Мы часто ездим с отцом по гастролям.
Я сунул руку в карман, нащупал верный талисман, и тут неожиданное решение возникло в моей детской голове: я протянул кораблик Гарику:
– Возьми тоже в подарок.
Гарик принял, долго, ничего не говоря, рассматривал. Сжал крепко в ладони, а потом мой кораблик навсегда исчез в кармане чёрного плаща.
– Красивая вещь! Не жалко?
– Это талисман, – сказал я. – С ним ты будешь выигрывать. По-честному.
Гарик кивнул – как мне показалось, с благодарностью.
– Что ж, в Баку будешь, звони, – сказал он.
И тут мне стало жалко – нет, не кораблик, – мне стало жалко, что больше никогда не увижу его: в эти несколько мгновений, что мы обменивались случайными сувенирами, произошло то, что наверняка могло вылиться в большую мужскую дружбу.
Проигравшиеся менты неторопливо направились к выходу. Правда, в их походке была напряжённость – так гладиаторы идут на смерть, поскольку знают, что обратно им не вернуться. Я развернул афишу, чтобы полюбоваться Хмельницким, а чёрные плащи исчезли за дверью гостиницы.
После той памятной игры я впервые по-настоящему осознал, что хорошая честная игра берёт верх над беспределом. Не сразу, но постепенно я познал другую жизнь, свободную от дворовой блатной романтики.
Гарик
– Вот такая история случилась со мной, – закончил я рассказ.
– Слушал с превеликим удовольствием, – сказал Дато. – А у тебя сохранилась та афиша?
– Не думаю, столько времени прошло…
– Жаль, – расстроился он. – На афише наверняка был список артистов, снимавшихся в фильме. Ты не посмотрел, не было ли среди них Гарика? А вдруг он не врал и действительно был артистом?
– Нет, не догадался, но это вряд ли… – сказал я и тут же засомневался.
Собеседник выцепил меня из светлой реальности прожектором чёрных глаз.
– Веня, я много раз говорил тебе, что я артист, а ты не слышал. Дато – это прозвище, по одной из ролей так зовут. И, кстати, я сохранил твой подарок.
Дато медленно, как фокусник, разжал кулак: на ладони покоился мой кораблик из детства.
– Гарик, брат! – закричал я на весь двор и бросился обнимать соседа.
Начало рассказа здесь: Гастролёр. Часть 1. Артист
Ещё из приключений Энрике Башири-Хоффмана: