Сидит на диване, лицо довольное. Рассказывает, как она живет. Даже немного как будто хвастает. Купишь небольшое ведерко картошки. Знаешь, как надолго хватает? Я на суп всего штучки три трачу. Мне больше не надо. Туда среднюю свеклу потру. И морковку – большую. В масле луковицу пожарю – и тоже в кастрюльку. Небольшую баночку томатной пасты. А до этого варю немного мяса. Мне много не надо. Куда одной-то? Да, еще несколько долек чеснока. И сухого укропа.
Рассказывает, щурится от удовольствия. Как иначе? Кастрюльки на три дня хватит. Или даже на четыре. Экономия? Да, экономия.
Делится своими кулинарными успехами – подробно, будто ее об этом спросили. И такой суп, и сякой суп, и вот такой. Очень довольная. Видимо, ей хочется, чтобы ее похвалили за умение жить. На небольшую пенсию.
Особая тема – это спокойствие. Утверждает, что от «нервов все болезни». Поэтому лучше не общаться с теми, кто стонет. Или рассказывает злые сплетни. С ними тоже не надо. Лучше одному, если рядом нет жизнерадостного человека.
А еще спокойствие – это когда себя много хвалишь. Говоришь: вот и молодец, что холодильник разморозила. Старый уже, но служит. Сломается – куда побежишь? Никуда не побежишь. Так что молодец, что разморозила. А то не хочу да не хочу. Себя похвалишь – веселее. И нервы тоже берегутся.
А еще можно специально что-нибудь такое сделать, чтобы потом себя похвалить. Очень не хотелось, но взяла и сделала. И себя потом похвалишь. Скажешь: какая ты молодец.
Передохнула. Обвела глазами комнату. Снова продолжает делиться «сокровенным». Хорошо бы выбросить лишние тряпки « к чертовой матери». Вот делать особо нечего, а руки не доходят.
И признается: на пенсии сижу. Дома. Туда-сюда, и день прошел. И это не сделала, и то не сделала. А раньше как? Ума не приложу. Работала и все дома успевала. А сейчас не работаю, туда-сюда, а дня уже нет. Как раньше мама говорила: день прошел – до нас дошел. Вот так.
Помолчала. И с энтузиазмом продолжает. Знаешь, в одноклассниках бывшую подругу видела. Ее фотографию. Мы с ней лет тридцать, наверное, не виделись. Так вот, она совсем старухой стала. Я ума не приложу. Мы же с ней с одного года! Так вот я смотрю и глазам своим не верю: настоящая старуха. Вроде не пила и не курила, а состарилась. Конечно, про себя нехорошо так говорить. Но я ее намного моложе выгляжу.
Лицо погрустнело. О дочери – вдруг. Что у нее почему-то правая рука стала болеть. Ничего не помогает. Муж ей не помогает. А она много работает. И дома еще. А он на диване, как барин. Разжирел. Попадаются люди, да не людям. А моя всем хороша, не гуляет, не пьет и не курит, готовит все, чистюля, а муж какой?
Жалко мне ее. Мучится она с ним. А что сделаешь? А ничего не сделаешь.
Вдруг резкая перемена настроения. Понесло в другую степь.
Не слушайте меня! Не слушайте! Какая картошка в котелке! Какой борщ на четыре дня! Понимаете, радости нет у меня. Я же всегда дурочкой ненормальной была. Раньше, в детстве, помню, все мечтала и мечтала. Что поеду в Москву на кремлевскую елку. Или полюблю человека, а он меня на край света увезет. Всегда чего-нибудь необычного хотела. Все мечтала. Какой суп?
И сейчас много лет. А все равно размечтаешься о чем-нибудь, что голова кругом. О чем-нибудь необычном.
Знаете, мне лет немало, а я все еще чего-нибудь чудесного жду. Не алых парусов, конечно, но что-нибудь такого. Вот чтобы какая-нибудь вдруг радость на голову свалилась. Что не охнуть, не вздохнуть! Такая радость, такая радость чтобы свалилась. А какая радость? Я и сама не знаю. Дурочка я ненормальная.
Глаза горят, и в мыслях где-то далеко-далеко, может, на краю света. Или на кремлевской елке. Но только не здесь, не у кастрюльки.
Разводит руками. Сама себя останавливает: впрочем, нечего Бога гневить. Жива-здорова, сама все делаю, копейку ни у кого не прошу, крыша над головой есть, на хлеб тоже есть. Чего же еще?