Приказ: Держаться, сколько хватит сил.
По разбитой дороге, запятнанной подпалинами и рытвинами от взрывов, мимо черных и искореженных остовов брошенной и сожженной немецкой техники, шли русские.
Они шли на запад. Шли так, как идут очень уставшие люди. Скупясь на каждое лишнее движение, тяжело понурив головы, шаркая ногами.
Приказ, который получил комдив 25-й гвардейской дивизии был непохож на лающие и сухие строки распоряжений, принятые в немецких штабах. Приказ Воронежского фронта был почти ласков. Дивизии приказывали “Со всей возможной скоростью” занять рубеж обороны по реке Мжа, и “удерживать противника до исчерпания всех возможностей к обороне”.
78-му полку не повезло больше других. Их рубеж обороны, село и железнодорожный переезд, находилась дальше всех. Меньше чем за сутки людям пришлось пройти восемьдесят километров.
Тридцать километров — норма для закаленных в вечных войнах легионеров Древнего Рима. Но даже для них, шестьдесят километров — расстояние максимально возможное для суточного марша, после которого легион становился в отдых на несколько дней.
Опаленные долгими неделями напряженных наступательных боев, бойцы 78-го гвардейского полка смогли пройти 80 километров. Они потратили на это почти сутки.
После изматывающего ночного марша по стылой степи, под холодным пронизывающим ветром, вынося на себе шанцевый инструмент, пулеметы, противотанковые ружья, груженые гранатами и патронами, изголодавшиеся, продрогшие, падающие от бессилия лицом вперед прямо на дорогу и тут же засыпающие, бойцы 78-го гвардейского полка, вышли к железнодорожному переезду с населенным пунктом, назначенными им в оборону.
Они выполнили первую часть приказа. Но самое трудное было еще впереди.
К ним присоединились те из жителей села, кто все еще был жив.
В центре поселка, рядом с новенькой кирпичной школой, стояла старая каменная церковь. Комполка Билютин решил, что именно церковь станет сердцем обороны. Поднявшись на колокольню, с лицом почерневшим от усталости, щуря слезящиеся от холодного степного ветра глаза, он вглядывался в окружающую местность.
За многие километры от него, над картами склонились люди с такими же уставшими лицами. Один из них — командующий Воронежским фронтом Голиков, недавно ставший генерал-полковником. Второй — Ватутин, пока генерал-лейтенант. Именно последний был вдохновителем и создателем недавних головокружительных успехов Воронежского фронта.
Ватутин был не из тех людей, с которыми можно сыграть в карты. Дело в том, что он не был игроком. Он не верил в удачу и всегда действовал наверняка. Но тогда, в феврале 1943-го, он допустил несколько ошибок. И это были ошибки игрока. Из тех, которые получаются, когда ты идешь на риск, делаешь ставку в надежде на большой выигрыш. Те разочарования, что так легко получить, если веришь в свою удачу.
А поверить в удачу было легко — войска Воронежского Фронта, под чутким присмотром Ватутина, кромсали, крушили группу армий “Б”.. Десятки тысяч в окружении, десятки тысяч убитых и раненых — вермахт истекал кровью и рассыпался. Уцелевшие бежали, и бежали в беспорядке и панике. Спасения им не было — все резервы забирал себе Манштейн. Ему были нужны силы для подвига.
Паулюс, словно принцесса в башне, томился в подвале Сталинградского универмага и ждал своего спасителя. И Манштейн стал тем рыцарем, что должен был спасти его. Для этого самого Манштейна снабдили волшебным оружием. Меч что разрубает любую защиту, копье что поражает всегда насмерть, щит что отражает любой удар — именно таким оружием в 1943-м были танковые дивизии СС и вермахта.
Конечно, их яркая слава слегка потускнела под Москвой, Ленинградом, в тысяче других мест — но это только потому, что их хваленым командирам прусской закалки, слегка не везло. То мороз, то распутица.
Но это было в прошлом. Великое будущее для пополненных отборными фанатиками, отдохнувших в теплой Франции, укомплектованных новой могучей и современной техникой, танковых корпусов вермахта и СС, было неизбежно. Особенно тут, на открытых для всех ветров, заснеженных степях под Сталинградом. Местность, словно созданная для танковой войны. Для сокрушения врагов стальной лавиной германской техники, под стягами со свастикой и музыку Вагнера.
Сухие хроники, цифры сводок и число жертв — не могут в полной мере отобразить ту непреодолимую силу, которой владел Манштейн. Чтобы обратить в прах Польшу, которую двадцать лет накачивали оружием против СССР — достаточно шести танковых дивизий. Нужно растоптать объединенные силы Европы во Франции, а ваши танки мелкие, и больше похожи на броневики с противопульным бронированием и пулеметами вместо орудий? Не переживайте, просто возьмите немного побольше дивизий. Хватит и десяти.
Примерно столько же, сколько сейчас было у Манштейна, только на одном участке титанической битвы на востоке.
Философский камень войны, непреодолимая сила, настоящие неуязвимые драконы из сказки, вот что такое танковые дивизии. Десятитысячиголовые, не знающие поражений, сумрачные драконы тысячелетнего рейха. Чье дымящееся, покрытое толстой стальной броней змеиное тело, сминающее города и страны — сотни танков и бронемашин. Чьи многокилометровые черные крылья — эскадрильи люфтваффе, оставляющие лишь руины там, куда падет их тень. Чей рык соткан из тысяч орудийных залпов, на километры вокруг топящих землю в огне и смерти.
Скользя по изгибам, предначертанных на секретных картах, огненные стальные змеи ударили со всей своей мощью в русских унтерменшей под Сталинградом.
И откатились обратно, истекая огнем, дымом и кровью.
Бросив Паулюса умирать, не пытаясь латать дыры обрушившегося фронта, провалив логистические операции по переброске войск, доведя свежие танковые дивизии из Франции только до Сталино, он вдруг понял, что его бездействие, его провал, оказался хитрым ходом.
Манштейн успел выбросить в Харьков танковый корпус СС. Оставшись перед лицом серьезной опасности, командир корпуса СС Пауль Хауссер повел себя совсем не так несгибаемо в борьбе против недочеловеков, как мы могли бы ожидать, читая его мемуары.
Увы, но отборные дивизии “Рейх” и “Лейбштандарт Адольф Гитлер”, пройдя во Франции переподготовку и пересев на «тройки» с длинными стволами, а несколькими ротами и на знаменитые “тигры”, все же не хотели воевать с русскими на их условиях. Это когда силы русских, пусть и наступающих, хоть примерно равны.
Конечно, в донесениях Хауссер выражается иначе:
«В городе толпа нападает на солдат… Сил для полной зачистки недостаточно… Город, включая железнодорожную станцию, магазины и полевые склады, в соответствии с приказом успешно взорван. Город горит. Организованный выход с каждым днем становится все проблематичнее. Утверждения о стратегическом значении Харькова утратили основания. Выслан запрос по поводу решения фюрера об обороне Харькова до последнего солдата”
Харьков важный узел дорог, в нем слишком много запасов, его потеря разрывает брешь в логистических цепочках. Захват Харькова русскими дает им в руки возможность стремительного накачивания передовой войсками и снарядами. Заметное присутствие русских войск в Харькове означает занесенный для удара меч над всеми войсками на юге, начиная от Крыма. Поэтому прямым приказом Хауссеру подтверждают данные ранее указания. В типичных для немцев выражениях — “удерживать до последнего солдата”. Тогда Хауссер применил секретный прием, принятый среди потомственных прусских военных. Он саботировал приказ, и бежал из Харькова.
Позже, лично прибывший в штаб Манштейна Гитлер, репетировал сцену в бункере, упершись кулаками в карту. Скрипел зубами, закатывал глаза, и бессильно смирялся с тем, что его генералы ставят его, тупого, перед свершившимся фактом.
Потеря Харькова, важного узла дорог, делала положение германского фронта не просто уязвимым, но буквально открывала дорогу для русских для рассечения германских войск. Даже Гитлеру было очевидно — теперь, как минимум, можно было отсечь Крым, а при некоторой удаче и все южное направление.
Видели это и в Москве.
Войска Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов получили распоряжения, «не принимая во внимание снабжение или тыловые прикрытия противника, пробиться через порядки его отступающих войск, выйти на Днепр до наступления весенней распутицы и, таким образом, не позволить Манштейну отойти к реке».
И советские танки пошли вперед, по дорогам с разбомбленной и брошенной немецкой техникой.
После того как танковый корпус СС оставил Харьков, Ватутин поверил, что резервов у немцев нет, и ударил своими последними резервами. Вогнав 3 танковую армию, как богатырское копье, в самое сердце коммуникаций противника. Как надеялся Ватутин, это был смертельный удар.
Но вместо пустоты, изможденная долгим наступлением от самого Сталинграда, 3 танковая армия встретила свежие танковые корпуса вермахта.
Это была ловушка, которую Манштейн создал почти случайно. Обладая куда большими талантами в области политики, он смог приписать это себе. Как и многие иные заслуги других людей. Конечно позже, когда он столкнулся с тем что силы под его командованием, пусть и в обороне, но хоть примерно соответствуют силам Красной Армии, просто удачи уже будет не достаточно. Когда Манштейн бесславно убил очередной запасной план Гитлера в лице 1-й танковой армии, он 30 марта 1944 года был награждён Мечами (№ 59) к Рыцарскому Кресту с Дубовыми Листьями, а уже 1 апреля 1944 года отстранён от должности.
Но “хитрый план Манштейна” это простое объяснение просчета Ватутина, который даже в откровенно враждебной литературе, позиционируется именно как выдающийся стратег.
И это правда. Танки Гудериана встретили под Москвой Панфиловскую дивизию, приказ на формирование которой был отдан через две недели после начала войны. К этому времени генералы Красной Армии проанализировали ситуацию и принимая то что враг сумел добиться внезапности и сорвал советские довоенные планы развертывания и мобилизации, полностью пересмотрели стратегию войны.
Как бы Манштейн не охал о “утерянных победах”, попеременно тыкая то в “умные” морозы, которые сковывали французские и чешские двигатели, но не трогали американскую и английскую лендлизовскую технику, то в волшебную распутицу, чудесным образом затрудняющую движение только немецких сапог, то (ну конечно) в тупого Гитлера, который все испортил — все это лишь оправдания и отчаянное неприятие правды.
В 1941-м году Советское командование очевидно превзошло Штаб Верховного Командования Германии (Oberkommando der Wehrmacht, ОКВ) в стратегическом планировании. В 1943, после Сталинграда, окончательно стало ясно, что Ставка может потягаться с Oberkommando der Wehrmacht и в оперативном искусстве.
Надежда оставалась только на подавляющее преимущество вермахта на тактическом уровне. Ватутин, как никто, видел слабость советских войск на уровне младшего и среднего командного состава. И поэтому старался нивелировать это стратегическим и оперативным преимуществом.
Но в феврале 1943 он отступил от своих принципов, и не давая отдыха, безобразно растягивая коммуникации, погнал свои войска вперед.
Он торопился.
Как мне кажется, он торопился не потому, что боялся упустить Манштейна.
Как уже опоздали они в Белгород, в котором в живых осталось 150 измученных, прячущихся в земляных норах людей. Как не успели они в село Ефремовка, где наступающие войска нашли сожженную церковь, до половины заполненную телами её жителей. И не нашли никого живого. Как опоздали они к сотням и тысячам советских людей, в которых немцы стреляли, обливали водой на морозе, прибивали штыками к земле и насиловали, травили собаками. А потом фотографировали и смеялись.
Русские очень боялись не успеть. И поэтому рвались вперед, готовые заплатить любую цену, но только не опоздать.
И сейчас Ватутин видел последствия этой эмоциональной слабости, этой неосторожности. Изможденные, истощенные войска, откатывались перед появившимися из тьмы стальными левиафанами танковых дивизий вермахта. Враг был умен, хитер, опытен. Ловкие “подрубающие” удары в транспортные узлы, вдоль железных дорог, грозили окружением и смертью вырвавшимся вперед частям Воронежского фронта. Теперь опасность, что еще недавно угрожала немцам, зеркально отразилось для Красной Армии. Измученные и обессиленные, без сильных резервов, войска советских фронтов оказались в уязвимом положении. Если удар немцев будет успешен, они возьмут Харьков и пойдут дальше — они смогут переломить ход войны. Обесценить победу под Сталинградом. Но Ватутин был не из тех людей, который бы не имел планов для непредвиденных ситуаций. Однако, для реализации его планов, ему было нужно время.
Один из основных ударов наносился южнее города Валки. В этом городе прямо сейчас, 1 марта 1943 и находилась 25-я гвардейская дивизия, которая взяла его после тяжелейшего штурма, пять дней назад. В 25-й гвардейской дивизии осталось около восьми сотен активных штыков, и сейчас она официально числилась в резерве, ожидая вывода в глубокий тыл на пополнение.
Кроме 25-й гвардейской дивизии, и нескольких столь же истрепанных в боях частей усиления, у Ватутина не было других войск в этом районе. И поэтому он с безжалостностью полководца растянул 25-ю гвардейскую вдоль реки Мжа, перекрывая железные дороги, выстраивая тонкий заслон против контрудара немцев. Меняя жизни на время.
Ватутину нужно было четверо суток. Но из столкновений с противником, уже было ясно — против 25-й гвардейской и приданных частей будет действовать два танковых корпуса.
Шесть или восемь танковых дивизий. Больше, чем понадобилось для захвата половины Европы. На фронте, меньшем чем Бельгия. Десятки тысяч опытных головорезов, прошедших три компании. Тысячи мощных орудий, сотни самолетов и тяжелые новейшие танки которых еще не видели поля сражений. Эта стальная, всесокрушающая лавина, уже 1 марта 1943 должна была достигнуть рубежа обороны 25-й гвардейской дивизии, гоня перед собой остатки ударных кавалерийских и механизированных корпусов. 25-я г.д. не успевала создать линию обороны.
И тогда Ватутин бросил вперед кавалерию.
Раньше, в огненном шторме наступлений механизированных частей, в титанических битвах где обстановка менялась ежечасно, а многотысячные дивизии обращались в прах за считанные дни — русские всегда теряли командование.
Ненадежные радиостанции, которые постоянно выходили из строя, постоянно нарушаемая диверсантами и обстрелами кабельная связь, хаос, путаница.
Но это был уже 1943-й. Пакет с приказом, распечатанный и подписанный, преодолел на штабном Виллисе несколько километров до аэродрома. Там его спрятал под летную куртку пилот, который сел в крохотный, фанерный У-2. Он летел над дорогами и речками — единственными ориентирами. Самолетик крался в ночи, жмясь к земле, ныряя в туманы и рискуя задеть линии электропередач — потому что, если его обнаружит истребитель люфтваффе это означает смерть. И, что хуже, не выполненное задание.
Из рук пилота пакет перекочевал в седельную сумку кавалериста. Обмотанный вокруг двух гранат — чтобы взорвать, если будет опасность что пакет попадет к врагу. Отчаянный кавалерист в папахе скачет по степи, таясь от случайных немецких самолетов и подозрительного шума моторов. Бредет, через утренний туман, держа сумку с пакетом на груди. В одной руке он держит вожжи, в другой руке наган, а в зубах шнур, привязанный к кольцу гранаты.
Если вдруг немцы, и первая же пуля будет его, то он все же сможет дернуть головой, вырвать чеку. Он подсмотрел это у “сестричек” — девушек-санитаров. Так они берегутся от попадания в немецкий плен. В наступлении советские войска находили тела тех санитарок, кому не повезло достаться немцам живыми. Лучше уж смерть. Даже такая — лучше.
Кавалерист слышит русскую речь, рыщет среди отступающих, раздает сигареты и интересуется из какой части встреченные им люди. Находит раненого капитана из 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. И только тогда говорит что он прислан из штаба с приказам.
Капитан ведет его к раненному командиру корпуса.
И вот, не проходит и двух часов, как пакет с приказом открывают.
Под Харьковом 6‑му гвардейскому кавалерийскому корпусу, достались тяжелые испытания. В феврале он прорвался за линию фронта, и сумев обогнать отступающих немцев, ворвался в город Мерефа, почти закупорив немцев. После чего, на 6-й гвардейский кавалерийский корпус со всех сторон обрушилась вся, еще оставшаяся, мощь немецких фронтовых резервов. Кавалеристы отчаянно держались несколько дней, но под непрерывными ударами танков и артиллерии, были вынуждены отойти, понеся тяжелейшие потери.
В корпусе была потеряна почти вся артиллерия, половина лошадей, и почти 20% личного состава. Каждый пятый был либо убит, либо ранен, либо болен, либо пропал без вести.
Им требовались подкрепления, отдых, перевооружение.
Вместо этого, согласно приказу, 6-й гвардейский корпус атаковал наступающие танковые дивизии вермахта.
Безлошадные бойцы из 11-й гвардейской кавалерийской дивизии 6-го корпуса были оставлены оборонять село Охочее, став “соседями” 78-го полка из 25-й гвардейской дивизии. Остальные, при поддержке 201‑й отдельной танковой бригады и средств усиления, попытались прорваться к тылам наступающих танковых корпусов.
Немцы уже знали как может быть опасен рейд красной кавалерии по их тылам. Кавалерийские корпуса становились гвардейскими в дыму горящих колонн бензовозов, складов, узлов снабжения, взрывающихся самолетов на полевых аэродромах.
Поэтому командование 48-м танковым корпусом вермахта не стало недооценивать угрозу, и приложило все усилия, чтобы не дать кавалерии вырваться на оперативный простор. Они утюжили красных кавалеристов авиацией, гнались за ними танками, пытаясь загнать в огневые мешки. 6-й гвардейский кавалерийский корпус рассыпался под страшными ударами, на маленькие окровавленные осколки.
И собирался вновь. И пытался просочится мимо грозящих смертью орудийных стволов к таким беззащитным вереницам грузовиков. Вместе с утренними степными туманами, с дымом горящих деревень, шли разрозненные легкие танки, мелькали тени коней. И, кажущаяся пустой степь, вдруг вгрызалась в немецкие колонны клыками пулеметного огня, отмечая километры взорванными машинами, сгоревшими броневиками и свежими могилами.
И немцы снова останавливали свой бег к Харькову. Разворачивали батальоны. Прочесывали степь самолетами и броневиками. Находили и бомбили, стреляли, гнали 6-й корпус, дробя осколки в кровавые брызги.
И теряли время.
Немецкие танки появились у рубежей обороны 25-й гвардейской дивизии на три дня позже, чем планировал Манштейн.
На день позже, чем опасался Ватутин.
Бойцы 78 гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской дивизии приняли этот оплаченный кровью подарок 6-го кавалерийского с великой благодарностью.
И использовали каждую его минуту.
С самим 78-м г.п. пришла 7-я батарея 53-го гвардейского артполка. В ней оставалось два 76-ти миллиметровых орудия. Тяжелые, почти семи килограммовые снаряды к ним, бойцы несли на себе.
Но старые, 76-ти миллиметровые орудия были плохим аргументом в споре с немецкими танками. Слишком тяжелые, чтобы сменить позицию, слишком большие для эффективной маскировки. Выставлять их на прямую наводку, означало отдать их на растерзание врагу без пользы. Поэтому батарею 76-х решили упрятать “в глубину порядков”. Попросту спрятать среди домов.
Выяснилось, что уже второй день рубеж вдоль реки Мжа удерживает 179-я танковая бригада. В ней было 9 танков, причем 8 из них— “тридцатьчетверки”! Это, при должном умении, уже большая сила.
Весь день из окружения выходили по одному, по двое, бойцы частей 3-й танковой. Почти все были ранены и обморожены — в госпитале, устроенном в церкви, их кормили, грели, перевязывали и отправляли в тыл. Но некоторые тут же вливались в ряды защитников.
В 78-м полку, на утро 1 марта 1943, было чуть меньше 200 человек.
Каждый, кто мог сражаться, и становился в строй — делал полк заметно сильнее.
А потом посыпались подарки — пришли части усиления. Из своего резерва дивизия прислала пулеметный взвод. А потом подошла саперная рота 28‑го отдельного саперного батальона. С взрывчаткой и минами.
За 1 марта, саперы 78-го полка, и 28-го отдельного саперного, успели заминировать три возможных танкопасных направления.
Офицеры 78-го полка и 179-й танковой бригады уже продумали рисунок боя.
И вырисовывался он так.
Сначала надо будет выставить боевое охранение, которое шугнет разведку немцев. Скорее всего, разведкой будут мотоциклисты, но может оказаться и бронетранспортер, так что понадобятся противотанковые ружья.
После огневого контакта немцы попытаются сбить охранение. И испытают русских на прочность — из опыта 1941-го они знают, что необстрелянные части часто бегут. Конечно, встретить такие тут было бы большой удачей. Но немецкие танкисты любят испытывать судьбу, и обязательно разок полезут “на дурака”. Прощупают оборону, выяснят силы. И тут важно, по крестьянской присказке, “всю жупу мужу не показывать”.
Надо было скрывать наличие в селе танков как можно дольше. Возможно, натолкнувшись на мины, немцы отойдут. А если нет? Значит, надо будет бить их семьдесятшестыми. Но после первого же выстрела пушки демаскируют себя, и второго выстрела им сделать не дадут.
Надо развернуть танки противника бортом к селу. Не просто выставить боевое охранение, а вынести его далеко вперед. Вон и место подходящее — небольшая возвышенность у самого переезда, железнодорожная насыпь, с несколькими каменными постройками, укрытая с одной стороны замерзшим прудом.
Задумка всем хороша, да вот беда — умереть, её исполняя, будет легче чем её выполнить. Дело было трудное и опасное, и поэтому спросили, нет ли добровольцев.
Вызвался лейтенант и его взвод из 8-й роты. Хотя, чего уж там — это и была вся восьмая рота. Чуть меньше 30 человек.
— Солидная сила — ухмылялись “старики” — У нас, в 1942-м, иногда полки в такое число были! И ничего, не токмо отбивались, но и сами немцев гнали!
Командир пытливо заглянул в глаза лейтенанту, против ожидания, не молодому уже мужчине за тридцать.
— Ну вы уж не подведите меня, Петр Николаевич — сказал командир полка, пожимая руку лейтенанту.
— Обещать не могу, но что смогу, то сделаю! — ответил лейтенант.
За день бойцы 78-го г.п. успели отрыть по несколько сменных позиций для пушек, связать хаты ходами сообщения, оборудовать в них огневые точки.
Вынесенный вперед усиленный взвод, с помощью местных жителей, закопался в землю основательно, сделав себе укрытия в подвалах разрушенных хат. С двойным накатом из их же бревен. Да еще и выложив поверху кирпичом и шпалами, и замаскировав все снегом. А вот с окопами и ходами сообщения дело пошло похуже. Работа была трудная, земля после недавней оттепели снова начала подмерзать. Глубже чем на полметра, без лома было не заглубиться. Рубили топорами, пытались жечь костры. Делали что могли, но лейтенант был недоволен. И комполка, пришедший осмотреть позиции, тоже был не доволен.
Ходы сообщений мелкие, по таким только ползком. Брустверы не укреплены — разметает близким попадаем, ходы засыпет. Огневые точки вовсе никуда.
Не принял работу комполка.
Выпросили у саперов немного взрывчатки, и подорвали в нескольких местах мерзлую землю. Вот и получились огневые точки. Дело пошло веселее.
А потом случился маленький праздник. К позициям полка подошел 29-й гвардейский истребительно-противотанковый дивизион, с двумя “сорокопятками”. Артиллеристов в дивизионе было маловато — осталось только по двое человек на пушку — но не может же все быть хорошо?
Одну сорокопятку командир полка отдал лейтенанту на переезд. Не от большой щедрости. Просто все знали — воевать гранатами и противотанковыми ружьями с танками, конечно можно. Но получается очень плохо. С танками надо воевать артиллерией. Если нет артиллерии — подавят гусеницами “усиленный взвод 8 роты”, и весь сказ. И надо сказать что усиленный взвод отнесся к подарку бережно — до глубокой ночи копали они укрытия для орудия. И основное, и запасное.
Выставив часовых, как только стемнело, и работы над укреплениями пришлось остановить, гвардейцы 78-го полка провалились в сон. Некоторых приходилось буквально относить в хаты, так устали люди, что заспали прямо на месте, и не просыпались. В ночь с 1 на 2 марта, впервые за долгие дни, они смогли поспать больше пяти часов, и отдохнуть.
А вот Ватутин наверняка не спал. Обдумывал свои приказы, строил планы, взвешивал свои решения. К этому времени он уже был уверен в направлении главного удара немцев, и то, какими именно силами они ударят.
Он не мог приказать гвардейцам 25-й дивизии держаться против шести танковых дивизий четыре дня. Знать и понимать возможности подчиненных войск— то чему учатся командиры в первую очередь.
Поэтому генерал попросил у 25-й гвардейской только то время, которая она сможет дать.
Продолжение следует...