Дорогие читатели!
Ниже вы можете прочесть записки учителя. В 1995 году, едва мне исполнилось 18, я пришла работать учителем в одну из московских школ. Да-да, в 90-е такое было возможно. Эти записки о том времени. Главная героиня - образ собирательный. Это не только я, но мои любимые коллеги.
Начало истории здесь.
Роман "Инстинкт У". Часть вторая.
Глава девятая (продолжение)
Борьба за чистоту речи, или учитель – понятие круглосуточное
АлиСанна совершала очередной, уже пятый за день, поскольку шла перемена после пятого урока, забег по школе, когда вдруг услышала то, что сильно не любила. Кто-то громко и нарочито выругался матом.
Так, голос незнакомый, значит, дитё не своё, литературе и русскому языку его учит кто-то другой. И можно бы не трепать себе нервы, пробежать, сделав вид, что ничего такого не услышала. И пусть классный руководитель с ведущими учителями разбираются и воспитывают. А ещё лучше – родители. Но не выйдет. Учитель – это диагноз. Поэтому АлиСанна резко затормозила на бегу. Так, вот он, сквернослов. АлиСанна не спеша (теперь никуда не денется) подошла к нему и поинтересовалась проникновенно:
- Ты знаешь, кто я?
А то ведь, если дитё не в курсе, то вполне может принять за старшеклассницу, и тогда всё последующее не будет иметь смысла.
- Знаю, - кивнуло заинтригованное чадо лет двенадцати от роду, - вы учительница русского языка у старших классов.
Ага. Информированный. Отлично. АлиСанна улыбнулась загадочно и ещё более проникновенно спросила:
- Как тебя зовут?
- Дима.
- Дима, - голос АлиСанны стал ещё тише и ласковее, - как ты думаешь, а я знаю… - так, теперь пауза, но не слишком долгая, главное – не переиграть. Хорошо, вот сейчас пора:
- … матерные слова?
Несчастное дитё, ожидавшее чего угодно, но только не такого вопроса, вздрогнуло, нервно сглотнуло и в мыслях заметалось, затрепетало. А кто бы на его месте не заметался и не затрепетал? Ведь что тут на такой вопрос ответить? Нет, не знаете? Смешно. Да и попахивает неуважением к учителю. И ведь не к какому-нибудь, а учителю русского языка и литературы. Разве может он (она, в смысле) не знать матерных слов? Не может. Ей по статусу положено. Но ведь и ответить: да, знаете – как-то неловко. И опять же неуважение. Что же это получается: наши учителя опускаются до нецензурной лексики?
Дитё пару секунд колебалось, мучительно выбирая между двумя равноценно кошмарными вариантами, и проявило сообразительность: воспользовалось тонкостью и многогранностью родного языка, произнеся без интонационных пауз:
- Да нет конечно.
Но его это не спасло.
- Ага, - кровожадно улыбнулась АлиСанна и перешла вовсе уж на злодейский шёпот:
- А скажи-ка ты мне, Дима, хоть раз ты в стенах этой школы слышал, чтобы я эти самые матерные слова употребляла? Ну, или другие учителя? Или завуч с директором? А?
Дитё вовсе побледнело и робко пискнуло:
- Нет.
- А почему тогда ты, Димочка, ученик… - тут АлиСанна прикинула и ткнула наугад:
- Седьмого класса, - дитё не возмутилось, значит, угадала верно, семиклашка, - так вот, отчего это ты, ученик седьмого класса, позволяешь себе ругаться матом в школе, если даже учителя себе этого не позволяют?
Тут несчастный и вовсе впал в ступор и мог лепетать только одно:
- Простите, простите, пожалуйста.
- Так ты меня понял?
- Да-а.
- Ну, и молодец, - ласково улыбнулась ему АлиСанна, - умничка, - и прошествовала себе дальше по своим делам. Первые два метра прошествовала, а потом, конечно, снова перешла на галоп.
Жвачка
Страшная зараза – эта жвачка. Вон, сейчас почём зря распекают за невоспитанность и пристрастие к этой самой заразе никого иного, как американского президента (эта глава была написана в бытность Барака Обамы, который вечно попадался за жеванием).
И правильно делают, конечно. А то и вправду, взял моду на официальных мероприятиях чавкать. Безобразие! Это он просто АлиСанне на язычок не попадался. Вот попался бы – и всё, сразу как рукой бы это пристрастие сняло. Р-раз – и перестал жевать где ни попадя! Как это? Да элементарно. Рассказываю.
Конечно, жвачка в школе – это бич. Любой учитель подтвердит. И АлиСанна с этим поголовным увлечением боролась со всей страстностью своей горячей натуры. И почти поборола. Во всяком случае, на её уроках жевали редко. Да и то по забывчивости. Не зря ведь на дверях висел призыв: «Выплюнь жвачку, всяк сюда входящий». И план-схема, куда выплюнуть, с натуралистично изображённой мусорной корзиной и намеченной красным курсивом траекторией полёта жвачки.
Но всё же нет-нет, да кто-нибудь забывал о том, что жуёт. И АлиСанна своим орлиным (хотя и близоруким) взором это замечала. И вот тут-то…
- Сашенька (Антон, Леночка, Петенька, Наташенька, Васенька, Асенька, Артём), - ласково говорила она, - ты забыл выплюнуть жвачку. Сделай это сейчас, пожалуйста.
Ученик вставал, шёл к ведру, бросал в неё изжёванный комок и с чувством выполненного долга уже направлялся к своему месту, когда АлиСанна заканчивала:
- Если она тебе так дорога, после звонка можешь забрать.
Всё. Эффект достигнут. Дети в восторге. Гомерический хохот. И громче всех, конечно, хохочет, заливается сам Сашенька (Антон, Петенька, Васенька, Артём). И – почти стопроцентная гарантия – теперь он сам или кто-то из его одноклассников вряд ли забудет избавиться от жвачки перед уроком русского или литературы.
Я предвкушаю, как сейчас рьяные защитники детства, которые, похоже, сами уже совсем не помнят тех времён, когда были детьми, закричат со всех сторон: «Издевательство! Неуважение к личности ребёнка! Оскорбление! Унижение! Выставление на посмешище!»
Да и Бог с ними. Пусть вопят. Потому что те, кто ещё помнит, каково это – быть школьником, знают, что от любимого учителя (а АлиСанну любили) и такого рода шутка смешна – и не более. Никаких обид и последствий для психики. Посмеялись немножко, сделали выводы и снова учиться. Только сил прибавилось. Потому что смех – он жизнь не только продлевает, но и улучшает качественно. При условии, что это добрый смех, конечно. А АлиСанна как раз человек очень даже добрый (это в школе каждый знает), и дети у неё тоже добрые.
Хотя, если уж признаться, мы и сами в – страшно сказать! – почти допотопные времена нашего детства жвачкой увлекались. Помните? Совсем уж мамонты, те, кто вроде меня, помнят даже советские жвачки: «Апельсиновую», «Кофейную» и «Мятную». Может, и ещё какая была, но мне не попадалась. Если кто помнит, восполните этот пробел в моих знаниях о нашем общем детстве, пожалуйста.
Помните, как они пахли, эти жвачки? А какими вкусными были? Особенно, если в рот засунуть не одну пластинку, а две, три или даже всю пачку. Ни одна иностранная не сравнится. Или это просто потому что в детстве всё вкусно? Хотя нет, манная каша с комками мне и в детстве не нравилась. А «Апельсиновая», «Кофейная» и «Мятная» жвачки - очень даже.
Уши как помощники в спорте
В тот день шли соревнования по баскетболу. И вся школа №3967, конечно, болела за своих. Кому не хватило места в спортзале, собрался в переходе из одного крыла в другое, на третьем этаже. Там было зарешёченное окно в спортзал. И наблюдать, пожалуй, было даже удобнее: сверху, как известно, видно всё.
- Тридцать девять - шестьдесят семь! – надрывались болельщики. И АлиСанна, которая в это время проверяла очередные сочинения, не выдержала, отложила тетради и тоже пошла поболеть.
Игра складывалась не в их пользу. Соперники вели в счёте, а ученики десятых классов, из которых преимущественно состояла команда, уже устали и, похоже, перестали бороться. Даже капитан команды, длинный, замечательно ушастый, жилистый и обычно ловкий и быстрый Коля Горелов еле бегал. Неазартная АлиСанна – и та расстроилась. Постояв среди детей у решётки, она так увлеклась, что не заметила, как начала тоже что-то кричать, подбадривать своих. А потом и вовсе забыла, где находится, и издала клич:
- Коля, греби ушами!
- Греби ушами, Коля! – задорно поддержали её остальные, не поняв, правда, кто первый придумал такой замечательный призыв.
- Ты что, Перезвонова? – прошипела ей в ухо Элла, которая тоже стояла у окна. – С ума сошла? Ты же учитель!
- Ой! – испугалась АлиСанна. – И вправду, что это я!
Но было уже поздно. Клич ушёл в народ. И с тех пор Колю только так и звали. Он не обижался, правда, но АлиСанна всё равно была очень рада, что никто (кроме Эллы, конечно), и в первую очередь сам Николай, не подозревал об её авторстве. В этом случае она предпочитала, чтобы закрепившееся прозвище слыло народным творчеством. Стыдно ей было за собственную несдержанность.
А их команда, кстати, тогда выиграла.