Глава 11
Время действия - 1859 год.
Не успели крестьяне высадить огороды, как подоспели травы, пришла пора сенокоса. Уезжали в степь ещё затемно и на рассвете, по самой росе, начинали косить. Днём поднималась жара, и хотелось пить. Но не было рядом ни родников, ни речушек. Негде было освежиться, набрать воды, а взятая из дома быстро теплела, плохо утоляла жажду распаренных зноем поселян.
Ещё перед самым первым выездом на покосы Семён достал из рундука затейливую фляжку, протянул Василисе:
- Возьми. С секретом штука. Нальёшь туда холодную воду, и она даже в самую сильную жару останется прохладной.
- Ой! – Васёнка взяла в руки сосуд. – Занятная какая баклажка! Откудова она у тебя?
- Трофейная. Обронил кто-то из англичан. После боёв тогда много всякого найти можно было. Я вот тебе как-нибудь расскажу, почему одна из долин здесь называется Золотой. В англичанах форсу много. Всё пыль в глаза пустить норовят. Офицеры в бой идут расфранченные, эполеты золотые на солнышке блестят, сабли драгоценными каменьями украшены. Ну, они нам без надобности. А вот эта фляжка не особо дорогая – ни золота, ни каменьев на ней нет. Но работа тонкая. А самое главное – что холод держит она. Ну, а зимой горячего чего налить можно, тоже долго не стынет.
Василиса удивленно рассматривала сосуд. На одной его стороне красовался герб, выложенный цветной эмалью. Лев с коротко остриженной гривой стоял на задних лапах под сенью цветных штандартов, окруженный венком из дубовых листьев. Под зверем красовалась какая-то надпись, но Васёнка, не обученная грамоте, прочесть её не могла.
- Что тут написано? – спросила она мужа.
- По-англицки это. Лейтенант Беспалов сказал, что девиз какой-то. А что – я уж и не помню. Незачем оно мне, потому и забылось. Пристегни фляжку к поясу, видишь – тут крепление есть. Нарочно, чтобы всегда при тебе была.
Фляжка и правда оказалась непростой. И Васёнка с удовольствием отпивала из неё холодной воды в жаркий полдень.
На сенокос вместе с Тимофеем выезжала и Аннушка. Махать литовкой наравне с другими мочи ей не хватало, а ворошить да сгребать траву в копёнки было по силам. Отдыхая в тени, срывала она цветущие стебельки, с наслаждением вдыхала их аромат, мечтательно закрывала глаза. Жужжали пчёлы, гудели толстозадые добряки шмели, стрекотали кузнечики. Млела от полдневного жара Анюта.
- Эх, дедушка, какой медок-то с такой травы был бы!
- А что, заведём пасеку на следующее лето! – улыбнулся Тимофей.
- Пасеку? Свою?
- Свою. В это лето уже поздненько будет, а к весне и обустроим. Есть у меня мужичок один знакомый, Христоней зовут. От Бахчисарая недалече живёт, пчёлками и занимается. Хороший он. Когда нам пришлось Севастополь оставить, многие матросы да солдаты ушли в горы, оттуда понемногу щипали супостата. Так этот Христоня шибко помогал нам. И провиантом, и снадобьями всякими. Очень уж они пользительные, пчелиные снадобья.
- И ты в горы уходил?
- Ну, а куда же я от своих? Да и отомстить хотелось за Севастополь. Обидно было нам город свой оставлять. Шибко он русской кровушкой полит. Вот и клевали их, как могли, чтоб земля у них под ногами горела. А мы вот что – как сенокос закончим, съездим к Христоне. Тебе тоже пчелиные снадобья не помешают.
- Дедушка, где ты за больными ходить* научился?
--------
* - в данном случае – ухаживать
--------
- Да видишь ты, много тогда раненых было да убитых. Неприятель-то нас и с моря обстреливал, и с суши приступом брал. В госпиталях совсем беда была. Которые раненые неделями лежали, а их и перевязать некому было, и раны помыть, и покормить нечем. Тогда и здоровым-то провианта не хватало, что уж про немощных говорить! А потом приехал доктор Пирогов. Увидел наше положение, за голову схватился. И велел он от каждого полка прислать сколько там человек, чтобы в госпиталях помогали. Вот так я и попал в санитары.
- Хороший был доктор?
- Лучше не бывает. Ему на помощь из самого Петербургу сестёр милосердия прислали. И ведь не поверишь – всё барыньки, в жизни грязной работы не видали, всё слуги за них горбатились. А тут как самые простые жёнки делали перевязки, стирали, готовили еду. Ничем не гнушались. Доктор цельными днями раненых принимал. Операции проводил от раннего утра до поздней ночи. Такие чудеса творил! Ребята знали – попадёшь к доктору Пирогову, будешь жить. Однажды даже принесли товарища своего, которому ядром голову оторвало. Доктор, мол, сумеет пришить и оживить его.
- Пришил? – засмеялась Аннушка.
- Я, говорит, не Господь Бог, в мёртвое тело вдохнуть жизнь не могу.
- А если, к примеру, руку человеку оторвало, то пришить мог?
- Ежели совсем оторвало, то нет. А коли держалась на жилах, то пришивал. И ведь прирастала, работала! Не так, как здоровая, но всё лучше, чем безруким жить!
- Это верно!
А через пару дней Аннушка снова завела с Тимофеем разговор про чудесного доктора:
- Нейдут у меня с головы твои слова про Пирогова, дедушка. Где он теперь, жив ли?
- Про то, где он, не знаю. А что жив – то верное дело.
- Мысль одна крутится у меня, - Анна наклонилась к старику, зашептала что-то ему с жаром.
Тимофей отстранился от девушки, внимательно посмотрел на неё, словно видел впервые.
- А что, верно! Умница ты моя! Дай-ка напишу я генералу Протасьеву в Петербург, расспрошу про доктора.
- Нешто знаешь, куда писать?
- Отвезу письмо поверенному Гаевскому, он разберётся. А то и сама напиши генералу, попроси. Он-то тебя помнит. Вишь, приказал о тебе заботиться!
- Не, дедушка, я грамоте не обучена. Ты уж сам напиши. Поблагодари его от меня за заботу.
- Напишу. А если хочешь, я и тебя грамоте научу. Напишешь в деревню свою родителям, что жива добралась до Крыма, что здоровеешь день ото дня.
- А научи, дедушка! – обрадовалась Аннушка.
Теперь вечерами, прежде чем лечь спать, они вдвоём с Тимофеем твердили на все лады «ба» да «ма», и сколько было у них радости, когда Анна впервые сама прочитала по слогам своё имя!
В ближайшее воскресенье старый матрос отвёз в Севастополь письмо к генералу, а через две недели, когда с сенокосом было закончено, засобирался к Христоне. За компанию позвал и Семёна с Васёнкой. По пути было решено заехать в Бахчисарай, посмотреть на былую роскошь Ханского дворца, удивить подружек вросшим в скалу, словно стрижиное гнездо, Свято-Успенским пещерным монастырём и возвышающимися над ним останками Чуфут-Кале.
И вроде видели уже девчонки горы, а всё равно заново изумлялись их величественному виду, отвесным белым скалам.
- Отчего она такие? – Аннушка, раскрыв рот, смотрела вверх.
- Офицеры наши сказывали, что раньше здесь море было.
- Здесь? Море?
- Ага. Только давно, когда Господь человека ещё не создал. Мильоны лет на его дне скапливались раковины от мёртвых моллюсков, спрессовывались, превращались в непрочный рыхлый камень. А потом земля вздыбилась, поднялась горами, оголила все отложения. Землю тогда трясло, от гор откалывались большие глыбы, и оставались вот такие отвесные стены. В них легко можно выдолбить пещеры.
- Выдолбить пещеры?! – Василиса недоверчиво посмотрела на мужа, словно искала в его глазах ответ – не шутит ли старик.
- А вот увидите скоро монастырь, - засмеялся Семён. – Монахи сами и делали кельи да церкви в скалах. А то ещё, погоди, на будущий год и мы возьмёмся пилить ракушняк на постройку домов! Не век же нам в землянках жить.
Успенский монастырь, прилепившийся к неприступным на вид скалам, поразил воображение девушек.
- Как же монахи туда забираются? – высоко подняв голову, удивлялась Василиса.
- В скале у них выбиты тропки. По ним ходят, - объяснял Семён. – Там же, на скалах, они и хозяйство ведут. Куры у них всякие, козы. Козам что – они по горам скакать привычные.
- А не страшно, по тропкам да на такой высоте?
- С непривычки страшно. А потом ничего, привыкаешь. Сюда, к ним, в войну раненых привозили. Монахи их и врачевали.
- А ты… Тебя не здесь..? – Василиса замерла, в благоговении взирая на скалу.
- Нет, не здесь. Меня Инкерманские монахи выхаживали. Их монастырь тоже в пещерах.
- А вот там что? – Аннушка показала на изрытую пещерами гору с остатками каких-то строений, возвышающуюся чуть дальше.
- Это Чуфут-Кале. Заброшенный город-крепость. Когда-то давно был столицей Крымского ханства.
- Так высоко? Зачем? – удивилась Василиса.
- Крепость почти неприступная, - улыбнулся Семён. – Где же ещё и устраивать столицу!
- Разбойничье какое-то место, - поёжилась Аннушка.
- Ну, другая столица вам должна понравиться. Называется Бахчисарай.
- И дворец царский в нём есть?
- Есть. Только не царский, а ханский. Не тянет он на царский. Роскоши в нём мало. Хотя царица наша Екатерина удостоила провести там короткое время. А в войну в этом дворце тоже лазарет был.
Бахчисарай оказался типично восточным городком с узкими кривыми улочками, высокими заборами-дувалами, устремившимися ввысь свечечками минаретов. Бедные мазанки соседствовали с нарядными домами богачей.
- А вот такие избы у казаков мы видели! – Васёнка кивнула на двухэтажный особняк с террасой и каменным подвалом. – Куренями их называют. Только у этих крыша крыта по-другому. Что это такое? Будто чешуя рыбья.
- Черепица. Плашки такие из глины обожжённой. Укладывают их хитро, и крыша получается надёжной.
- Ну, тесовые крыши не хуже!
- Не хуже. Только дерева здесь мало, а глины в достатке. Вот и делают мастера из того, что имеют.
- Постой! Глины, говоришь, тут много? – глаза у Василисы загорелись.
- Ага.
- Я вот что подумала! Мы разлив у казаков пережидали, так у них хлева да кладовые делают из обмазанных глиной плетней. Турлук называется. А что, если и нам скотные дворы так построить?
- Турлук, говоришь? – Семён задумался. – Турлучные постройки казаки и в Севастополе сооружали. Прочности в них нет, от ядер не защитят, но в непогоду укрыться можно. А что, Тимофей, как считаешь – дело хозяюшка говорит?
- Хозяюшка в дому, как оладышек в меду! – засмеялся старик. – Ещё какое дело!
Рынок встретил их шумом и гвалтом – блеяли овечки, кудахтали в плетёных коробах куры, где-то коротко взмыкивала корова. Загоревшие до черноты татары в широких штанах, открывающих до колена короткие толстые ноги, в рубахах с засученными рукавами, рубили мясные туши. В больших корзинах высились горы овощей и ранних фруктов. Под цветастым навесом у беломраморного фонтанчика сидела темноволосая женщина в шальварах и яркой блузе, чёрном расписном жилете, перебирала струны диковинного музыкального инструмента, пела что-то грустно-тягучее. Неподалёку от неё в шатре звенел крошечным молоточком ювелир-куюмджи. В воздухе разносились ароматы пряностей, кофе и жареного теста.
- А что, сударушки, не желаете ли чебуреков крымских? – хитро прищурился Тимофей.
- Чебу… чего это? – удивилась Анна.
- А вот сейчас отведаете!
Толстая торговка при них докрасна зажарила в бараньем жире несколько чебуреков, сложила их на плетеную из тоненьких прутиков тарелочку, протянула Тимофею.
- Пирожки пряженые с мясом, - сказала Васёнка, с аппетитом поедая свою порцию. – Мы это тоже умеем.
- Но чем-то они отличаются. Тесто не кислое. Начинка – мясо рубленое, лук, - Аннушка деловито рассматривала чебурек. – Почему же он такой необычный? Видно, сдобрен чем-то. А что, дедушка, если купить нам приправ вон там?
Семён подмигнул Тимофею:
- Чувствуешь? Скоро будем угощаться своими, домашними чебуреками. Может быть, удивим хозяюшек наших ещё чем-нибудь?
- Шурпой! – засмеялся Тимофей.
После чебуреков тянуло пить, а горячий чай, который предлагала татарка, совсем не освежал. Не помогли и сочные сладкие персики. Василиса отвязала от пояса фляжку – подарок мужа. С наслаждением сделала несколько глотков холодной воды, когда услышала рядом с собой удивленно-возмущенный возглас. Васёнка обернулась на голос и увидела мужчину в шляпе, пристально разглядывающего фляжку.
- Что ты, мил человек? – спросила она.
Мужчина перевёл взгляд холодных серых глаз на неё, но уже через секунду он скрылся в толпе, надвинув поглубже шляпу.
Василиса пожала плечами. Странный человек…
Наконец они выехали из города. Девушки, уставшие, разомлевшие от дневного жара, но счастливые и полные впечатлений, растянулись в телеге. Тимофей раскинул над ними парусиновый полог, чтобы защитить от солнца, и они придрёмывали, убаюканные мерным шуршанием колес по каменистой тропе. Аннушка прислушивалась к себе и радовалась, что не тревожит уже её тряска, не беспокоит дорога. Что женские трудности бывают теперь у неё как у всех женщин – в своё время и совсем недолго.
Пробудились девушки от сладкой дремоты, услышав откуда-то сверху отчаянный, страшный визг.
Тимофей хлестнул лошадку и помчал на крик. За каменистым уступом перевала, там, где дорога круто поворачивала влево, уходя на новый виток подъёма, воевала молодая татарка. Хрипела, страшно выпучив глаза, билась в агонии лошадь с перекушенным горлом, сучила ногами. Из перевёрнутой арбы высыпались корзины с тёмно-красной черешней, пушистыми румяными персиками и пупырчатыми зелёными огурцами.
Татарочка, побелев от ужаса, размахивала кинжалом и дико кричала. А напротив неё ронял пенную слюну волк, сжавшийся, словно пружина, готовый сию минуту распрямиться, кинуться, вцепиться в глотку своей новой жертве.
Главы выходят раз в неделю.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 10) Портрет
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки
