Отрывок из книги Ю_ШУТОВОЙ "Реки текут к морю"
— Кто это, Игорь? — спросила Люся, выгребая из морозилки упаковки с цветной капустой и фасолью.
Приехали в Город поздно, очень хотелось есть, а в магазин тащиться было лень. Решили сварганить ужин из мороженных запасов.
— А что? — Лиза удивилась, она ничего не говорила своей тетке про него.
«Откуда она знает?» — рука непроизвольно накрыла лежащий на столе телефон.
Люся этот жест отследила, усмехнулась:
— Нет. Я в твой мобильник не лазила. Ты в машине спала не особо спокойно. Все мычала чего-то и будто звала: «Игорь! Игорь!»
Лиза отдернула руку от телефона, зажала между колен. Лицу стало жарко: «Краснею. А чего краснеть-то. Почему я должна чувствовать себя неудобно?»
— Игорь? Так. Приятель. Уже никто.
Люся посмотрела в Лизины глаза. Лизе захотелось отвернуться, спрятаться, нырнуть в норку: «Вот уставилась! Ей-то что. Ненавижу эти понимающие взгляды. Дома от этого чертового «понимания» еле отвертелась. И тут опять».
— Я-а-асно, — протянула Люся, — первая любовь?
— Да какая первая... — сказала Лиза и вдруг подумала: «А ведь и правда, первая... Надо же, а я не задумывалась. Все что было до, это так, ерунда, влюбленности, выдумки. Дым над водой. Растаяло все. А Игорь — да, это была любовь. Моя первая настоящая любовь. Была... Моя! И нечего в мое своими руками лезть! Всяким тут...»
А Люся лезла:
— И что? Все закончилось трагично? Слезы, сопли... И ты, Елизавета, уехала лечить душевные раны хвойными ваннами? А как возвращаться думала? Полагаешь, вы больше не встретитесь? В вашем городке, где все как в тесной бане попами толкаются. Думаешь, вы больше не увидитесь? Тоже мне — Старуха Изергиль. А он к тебе домой придет выяснять отношения? Дверь не откроешь? А если на работу — под стол залезешь?
«Да, да, да, именно так! Уехала, спряталась. Скулить и зализывать раны. А тебе-то что?! Ты сама-то, вон, одна живешь. Видно же. Ни одной мужской шмотки в квартире. Ни одного тапка даже. Гнездо одинокой цапли. Еще ты меня воспитывать будешь!» — Лиза разозлилась.
Лиза, ты умеешь сердится? Мы даже не предполагали. Чего еще мы, Автор, не знаем о тебе, Лиза? Посмотрите-ка на нее — она не только разозлилась, она и молчать не стала. Вот это, действительно, для нас оказалось полной неожиданностью. Лиза нахамила Люсе. Именно нахамила. По-другому и не скажешь.
— Тебе-то какое дело, Люся? Ты-то любила кого? Учить меня будешь. Вон, одна как сыч в своей стометровой квартире сидишь. Только на свою фабрику и мотаешься. Больше-то занять себя нечем. Некем! Прямо по народной мудрости: «Я умею детей воспитывать, сама семерых похоронила». Лезешь, тычешь пальцами ледяными, прозекторскими. В чужое лезешь. В мое! Это только мое! И мое я возьму сама!
Лизу несло. Она никак не могла остановиться. И вываливалась из нее неожидаемая ею самой злость, обида, обиженность несправедливостью мира именно к ней, Лизе. И прорывалось сквозь колючки слов — «За что? За что караешь меня? Почему отнимешь у меня? Отнимаешь главное, самое ценное мое?»
А потом она захлопнула рот, кончились острые стекляшки, перестали лететь с языка, иссякли. И увидела, что стоит перед ней не особо молодая женщина. Не особо счастливая. Стоит, прижимая к груди холодный пакетик мороженой фасоли, ее родная тетка. Вот Ленусе она никогда так... Не позволяла себе. А та ведь тоже всю жизнь одна прожила. Не одна, конечно, с ними со всеми, ее, Лизу, как вторая мама растила. Но одна, в смысле, без мужа и, наверное, без любви. Что-то не помнила Лиза, чтоб Ленуся с кем-то...
Не всем дается.
Да у многих отнимается.
Опомнилась, Лиза? Нахамила тетке ни за что, ни про что. Теперь стыдно, да? Сейчас извиняться начнешь? «Ой, прости, Люся, я не хотела...» А, чего ж орала, если не хотела?
Хотела, хотела.
Хотела выкричать из себя остатки душевной боли. А теперь сидишь на табуреточке восточной, шестиногой, в уголке, ладошки меж колен зажала, молчишь, в пол смотришь. Боишься — сейчас Люся тебя либо выгонит: «Вон пошла, тварь неблагодарная!» либо расплачется, и тогда придется тоже плакать, утешать ее, утешать себя, наворачивать бабьи сопли на кулак.
Но Люся ни ругаться, ни плакать не стала. Покрутила в руках хрустящий пакетик, бросила его на столешницу:
— Прости, Елизавета. Действительно, лезу не в свое дело. Ты права. Это только твое. Но и я права. Тебя по башке треснуло: не любит, бросил или еще что, я не знаю. Ты же не рассказывала. И ты — хрясь, шашкой рубанула. И сама же ускакала дикой кобылицей за край географии. Еще, небось, и в черный список его скинула, чтоб не достал. Так? Так. Вижу, что так. Ты даже не поговорила с ним. Ведь, не поговорила, не выяснила, как говорится, отношения. Я вот тоже по молодости сразу шашку наголо — рубить, рвать. По живому рвать. Так, что не пуговицы, кровавые сгустки, ошметки души во все стороны. Теперь думаю, может зря? Может не надо было так резко и непримиримо. Может, срослось бы что-то. Выросло, зацвело. Может, стоило разобраться... Бить-колотить любая дура может. Много ума не надо. А понять, что происходит — это, знаешь, не просто. А вдруг и твоя вина найдется. Обидеться и страдать гораздо проще, чем ответственность на себя взять: все зависит от меня.
Она говорила хлестко и безжалостно. И это было хорошо. Правильно. Чтобы не впадать в сопли, в безнадежную жалость к себе. Брошенной, покинутой. Наверное, права была. Если говоришь, что возьмешь сам, так бери все. И про ответственность не забудь. Не делай вид, что это лишнее, чужое, всегда здесь под скамейкой валялось. Хотя... какая ответственность? Что там выяснять, если они вот так. Эта рыжуха малолетняя и ее Игорек вот так, в обнимку. Уходят с вокзала, и будто никого вокруг. Они одни. Абсолютно одни. В солнечном коконе любви.
— Нечего выяснять, Люся. Я видела. Она прыг прямо ему в руки и целует его, куда придется, будто заклевать хочет. А он счастливый — такое сокровище с неба свалилось. Весь аж сияет от счастья. Ну что мне там делать? Что я для него? Для чего я? Просто переспать пару раз в неделю, пока вот эта вот не объявится? Проходной вариант? Что я буду там выяснить? Выпрашивать... Канючить... Я не буду. Я больше вообще ничего ни у кого просить не буду. Ждать не буду. И врать не буду. Приеду и расскажу, что в Питере была у тебя. А потом, ну подожду пару дней, не сразу чтобы, потом про коньки расскажу. Что фигурным катанием занимаюсь. И буду. И пусть хоть они все, и мама, и бабушка, и Ленуся сверху, штабелем в обморок уложатся. А с Игорем...
И Лиза вдруг и быстро, и как-то очень коротко, а ведь казалось, это целая жизнь, выложила все свое: про Игоря, про то, как была счастлива просто так, ни от чего, от того что он с ней, что тащит ее куда-то, что сидит рядом, что... Да, и про гостиничные номера на пару-тройку часов для... Сама знаешь, для чего. Про то, что вращалась вокруг него и готова была продолжать вращаться бесконечно. Хотя, по большому счету, ничего про этого человека не знала. Так, очень поверхностно: бывший спортсмен, из Питера, переехал в их город, живет с мамой. Все. Больше ничего, как оказалось, она о нем не знает. И про тот последний день на вокзале, когда рухнуло незыблемое (ха-ха) Лизино счастье, когда раскололся и поплыл мертвыми осколками в пустом космосе ее мир, когда выскочила из питерской Ласточки эта мелкая рыжуха, схватила ее, Лизиного, Игоря, и утащила прочь, неведомо куда.
Навсегда.
И после этого стало легче. Будто стошнило, и перестал болеть и мучить желудок. И Люся стала ей ближе. Потому что слушала. Слушала, молчала, и понимала. Лиза чувствовала Люсино понимание. «Наверно, у нее когда-то давным-давно было что-то подобное. Она же сама сказала: рвала по живому, так, что клочки души, как пуговицы градом сыпались. А теперь я так же. Вот хорошо, что она меня не утешает: ничего, мол, все пройдет, все раны затянутся, зарастут. Зарастут. Но шрамы останутся. Даже мама так бы меня не поняла. Ей, что, она с папой всю жизнь живет, все у них хорошо, ровно. Если бы бабушка не вмешивалась, вообще был бы рай. А я? Чуть ли не до тридцатника дотянула, а даже и не знала, какая она, любовь. Ну узнала, и что? Теперь, прости-прощай,» — тут Лизе стало смешно. Перед глазами почему-то оказался попугай Кеша из мультика, когда он трагично поет: «Прощай, любовь!» и падает вниз головой из окна. «Вот, я уже способна поржать. А, девки, не любовь и была!»
И эхом отдавалось то ли в висках, то ли в запредельной космической выси: «Любовь... Была...»
Две книги трилогии "Реки текут к морю" опубликованы на ЛитРес в электронном виде.
Книга I "Курс лечения несчастной любви"
Книга II "Каждой свое"
Бумажные книги спрашивайте у автора: juliakara@yandex.ru
Самое популярное на канале:
Русский кот во Франции - птица вольная. Ни замки, ни заборы его не остановят
Невыносимое счастье первой любви
У французской пары не было детей, и они взяли их в советском провинциальном детдоме
Большая стирка в Кастелламмаре и сарацинская башня в Вико-Экуэнсе
Урок географии