Раннее утро. Саня лежит в кровати, укрытый до подбородка одеялом. Кроме мягкого тиканья настенных часов ничего не слышит. Знает, приметил с детства ещё, что лишь забрезжит рассвет, так сразу же за окном птица какая-нибудь закричит, ворона каркнет, или зазвенит скворец. Но на улице пока ещё тихо, ни шороха, ни ветерка. Саня смотрит в синий прямоугольник окна, и ждёт рассвет. Всегда просыпается немного раньше. Происходит это само собою как-то, по какой-то ему не ведомой, врожденной внутренней чуйке.
Вспомнился ему сюжет, как будучи еще совсем мальчишкой, в годах семи, загорелся однажды он с отцом, пойти на охоту. Посмеялся батя над ним тогда, не поверил, что он сможет рано встать. А когда в четыре утра увидал его на кухне в одних трусах, замахал руками сразу, мол, а ну иди спать, какая охота... Саня тогда расстроился, клюнул носом и воротился в кровать. Что же, понятно, мал был еще для экстремальных прогулок. Зато теперь, когда почти восемнадцать, отец сам предлагает ему пойти - побродить с ружьём по лесу.
Вчера приехали в Пекшу. Здесь у батиной старшей сестры дом - деревянный, крепкий, тёплый. Стоит на окраине - к лесу передом, к посёлку задом. Сама она не живёт в нем. Как муж её умер в позапрошлом году, так решила продать, а сама перебралась в город. Саня взглянул на часы - четыре тридцать восемь. Наверное, пора вставать. Зевнул. За стенкой, на кухне, скрипнула половица, зашумел электрический чайник, с улицы послышался птичий щебет. Да, пора.
Саня выбрался из-под одеяла, сел. Поймал босыми ногами под кроватью шлёпки. Хорошо, что собираться особо не надо, осталось кое-какой провизии взять в дорогу, а так вся нехитрая амуниция уже готова и ждёт: охотничий карабин Тигр, походный фонарь раскладного плана и туристический нож. Саня вышел в кухню. Батя в зелёной футболке, в бесшумных камуфляжных штанах стоит у стола, нарезает хлеб. Тут же рядом двухлитровый термос, сыр, кусок буженины, помидор, парочка огурцов.
— Доброе утро! Ну что, пора?
—Тщщщ! — Батя прикладывает палец к губам, кивает, а Саня чуть втягивает голову в плечи, распахивая широко глаза. Из дома следует выходить молча, — такая примета перед охотой, — чтобы удача была. Забыл.
Когда вышли, небо уже озарилось первыми утренними лучами. День, похоже, обещал быть солнечным. Мимо калитки, по обкатанной дороге, прошли два мужичка с корзинами, видимо, грибники. Саня кивнул в их сторону, улыбнулся, а батя лишь молча подал рюкзак с провизией и, посидев на крыльце с минуту, они двинулись в путь.
Нельзя сказать, что отец у Сани был заядлым охотником. Скорее, больше ему по нраву было походить по лесу с ружьём за спиной, воспринимал он это как возможность отдохнуть, так сказать, от городской жизни душой и телом. Будет дичь - хорошо, а нет, так и так не плохо. Были у них подобные вылазки в иные выходные не часто, но Сане нравилась такая охота: воздух, аромат сосен и елей умиротворял, казалось, что лес забирал всю усталость, накопленную за время жизни в городе.
Забрели в этот раз далеко, в полдень примерно вышли к небольшой деревушке. На карте обозначалась она как Дровново: одна, почти заросшая травой, улочка, да с десяток деревянных, почерневших от времени домов.
«Очередная заброшка, — резюмировал Саня, — сколько нынче деревень пустует. Умирает. Да, уж»
Не успел сказать, как глядит, у покосившейся калитки, под кустом бузины, мужик стоит. Увидал их и руку поднимает в знак приветствия, как будто специально ждал давно. Подошли поздороваться.
— Вдвоём мы только и остались тут, я да бабка моя, — кивнул мужик на избу, назвавшись после коротких приветствий Петром Фадеевым. В окне мелькнула черная тень. — Наверное, так и дотянем тут до последних дней своих. К нам редко люди захаживают. А раньше тут жили, жили люди. Много было. Разбежались после перестройки все, разъехались. Как СССР развалился, так никому теперь деревня ненужной стала. — Мужик, точнее дед, разглагольствовал, а Саня смотрел на него и казалось, что тот вынырнул откуда-то с ещё дореволюционных времен. Куцая, редко стриженная борода, мириада морщин на загорелом лице и этот прищур глаз, с хитринкой, так свойственный людям недалёким, невысокого сословия, но взгляд намекающий на какую-то бесхитростную, свойственную только людям деревни, мудрость. Не понять её и не получить за так. — А вы, я смотрю, на охоту, ребята? — выдернул своим вопросом мужик Саню из размышлений. Батя ответил, что да мол, хотим пройтись по угодьям лесным. На крыльцо их дома при этом вышла пожилая, высохшая, как трава под лучами горячего солнца, женщина; из-под платка торчат седые пряди волос. Дед продолжил:
— Послушайте моего совета, ребята. Лучше в этих краях не вести охоту. Грибы, ягоды - то, пожалуйста. А охотится не рекомендую. Места тут особые, не любят шума.
— А что такое? — сдержанно усмехнулся отец. Саня насторожился.
— Черники нынче много уродилось. Сходите. Подберёзовики, красные - уйма. Хорошо. А на охоту сюда не приходят. Тут и раньше в этих лесах зверьё не стреляли. В соседний ходили, километров двадцать отсюда. Лучше туда... А здесь только вымотайтесь и силы потратите.
— Ничего, мы привычные, — вставил своё слово Саня.
Дед не обратил внимания на него, и всё настойчиво говорил, говорил, что в их края не для охоты, что комарья полно да слепней кровожадных, в общем ересь всякую нёс, как Саня сам себе решил. Поговорили они ещё немного, парой слов перекинулись и попрощались с тем. Двинулись дальше.
Углубились в лес. Стал он гуще, но вполне проходимый. Наверное, километров десять прошли, как решил для себя Саня, а никакой живности, так и не встретили. Один раз только, парочка лесных куликов выскочила на заросшую просеку, да так же быстро исчезала в кронах высоких клёнов.
Как и настаивал дед из деревни, действительно, в теле стала ощущаться какая-то маята, усталость повисла, как будто на плечи взвалили мешок с картошкой. В желудке заурчало. Батя приметил поваленное дерево, решили сделать привал и перекусить.
— Мох под ногами гуляет, земля мягкая, чуешь? — петляя меж кочек, и, наклоняясь под куцыми еловыми ветками, произнёс отец, — наверное, здесь когда-то болото было. А может, и есть поблизости. — Саня скинул рюкзак. Остановились возле толстой, как бочка, поваленной ветром, а может, старостью ивы. Тихо кругом, ни ветерка, ни шороха, прямо ка дед говорил - лес шума не любит. — Гляди-ка! — Батя показал на густой соснячок, стоящий в прохладной синей тени... Присмотревшись, Саня увидел среди деревьев домик, точнее сруб, сшитый из крепких дубовых брёвен. — Ничего себе, охотничий домик. Пойдем посмотрим, проверим чего да как, а заодно, может быть там и покушаем, если стол и стулья найдутся. — Батя решительно направился к срубу.
Невысокий, но и не низкий, не большой и не маленький оказался он вблизи. Кряжистый, точно в землю вросший. Дверь поддалась легко, открылась без скрипа. И сразу пахнуло в нос затхлым запахом старых вещей, елью и кислой болотной влагой.
— Похоже, давно здесь никто не заходит и не живёт, — промолвил тихо Саня. И тут же врезался носом в батину широкую спину. Почувствовал, что батя схватил его за руку, как будто испугался чего-то. Выглянул из-за его плеча и обомлел. Смотрит, в маленькой тёмной комнатушке на низеньком старом диванчике сидит старичок. Белый весь, как снег. Глаза провалены, точно и нет их вовсе, черные дырки одни остались. У ног его, рядом, маленькая печурка, типа буржуйки стоит, и в ней красным светом угольки тлеют. Значит, живой.
— Здравствуйте, — батя отцепился от Сани, но чувствуется, как будто сам в шоке еще, — извиняюсь, что мы без спроса. — Голос немного дрогнул. — Не думали, что кто-то тут быть может. Что вы тут делайте?
— Ничаго, — старик распрямил ссутуленные плечи, хрустнул суставами и сразу стал как будто больше. Проскрипел в ответ:
— Давно здесь один живу. В лесу.
— Одни? — Батя потянулся за рюкзаком. Саня окинул взглядом черные закопчённые стены. По углам ни одной иконы, и образов на оконце нет. Повисла тягостная тишина. — А давно? — Розеток тоже не видно, ни проводов. — А как еду добываете?
Старик промолчал. Лишь когда батя достал из рюкзака провиант и термос, как будто без особой охоты ответил:
— Давно в лес от людей ушёл. Царство животных меня приютило. А вы, я вижу, на охоту сюда пришли. Лучше бы вам домой воротиться. Не хорошие здесь места. Злые духи есть. Если останетесь - пожалеете. — В печурке у старика сверкнул уголёк.
— Ладно. — Батя оставил на столе завернутые в бумагу бутерброды. Закинул рюкзак на плечо и хмуро взглянул на Саню. Было понятно, что он решил возвращаться.
На улице Саня вдохнул полной грудью. Ему показалось, что всё это время они с отцом сидели в склепе. Ноги сами несли по кочкам, через кусты черники, сквозь заросли трав и кустов. Назад дорога всегда кажется короче. Саня давно для себя это заметил. В Пекшу вернулись - уже потемнело. Сбросили потяжелевшие сапоги, поставили чайник. Пока варилась картошка, батя вышел на улицу покурить. Саня вновь припомнил деда с той деревни и старика в лесу. Странно всё как-то... Услышал, что батя на улице с кем-то разговаривает. Прислушался. Наверное, те грибники, что утром шли мимо нашего дома.
— Почему охотится здесь нельзя? — услышал он высокий смеющийся голос, — так, это, места тут плохие. Придёт человек с охоты, и хочешь-не хочешь, так какую-то болячку подцепит. Потом лечится цельный год. Именно только после охоты такое. Заметили и перестали ходить. А вы не знали?
Отец отвечал чего-то, спрашивал. Сане полностью разговор не слышно, слова, будто камни в воде тонут.
— Старик в лесу? — вновь долетает с улицы до него. — Какой там сруб. Никогда не видели и не встречали в лесу никого. Уж сколько ходим в лес за грибами, за ягодами. Никакого сруба, ни старика... Померещилось что ли?
Сане стало не по себе. Хорошо, что домой вернулись. Вытер пот, выступивший на лбу. Послышались шаги. Батя вернулся хмурый и мрачный. Молча достал из шкафа четвертинку белой, две пузатые рюмки, поставил на стол. Налил. В кастрюльке закипала картошка.
— Нет никакого сруба, значит, и старика тоже, — выпил, поморщившись.
— Да. Офигеть. — Саня сделал глоток, и перед внутренним взором как в кино вновь появился старик, сидящий на старом диване, а рядом у ног тлеют в буржуйке угли.