Театр - такое удивительное место, которое и отталкивает, и манит людей. Очень многим интересно: как вообще "эта штука работает", что происходит за кулисами? Но увы, люди часто не знают, где искать информацию, и обращаются за ней к желтой прессе.
Для тех, кому важны не только скандалы-интриги-расследования, а настоящая подлинная творческая жизнь, я и рекомендую для начала эти пять книг.
Марк Захаров. Контакты на разных уровнях
Очень хороший (и очень смешной) мемуар о творческом пути режиссера Марка Захарова и годах славы легендарного Ленкома.
Здесь есть буквально полная текстовая запись новаторского "Доходного места" в Театре Сатиры (с Андреем Мироновым в роли Жадова), любовно написанные воспоминания о потрясающих людях, с которыми довелось работать режиссеру, истории о постановке спектаклей, вошедших буквально в учебники по истории советского театра, – «"Юнона" и "Авось"» и «Поминальная молитва». А еще истории о парижских гастролях "Юноны", о том, как Марк Захаров "умыкнул" Татьяну Пельтцер из театра Сатиры, "словно гусар девицу" и о начале их творческого союза – ссоре прямо на репетиции.
Но главное – Захаров очень просто и доходчиво пишет о том, как создается атмосфера спектакля, как кропотливая работа большого ансамбля рождает то самое чудо искусства.
Константин Станиславский. Работа актера над собой [в творческом процессе переживания]
Если вам кажется, что перед вами какой-то академический труд – то ах как вы ошиблись! Константин Сергеевич Станиславский формулирует свою "систему" так, словно объясняет ее ребенку. Более того, если вы хотите узнать, как работают актеры, как они вживаются в роль – и не заснуть при этом, – то не прочитать эту книгу никак нельзя!
Здесь рассказывается, чем вреден актерский штамп и как его избежать; что такое "игра нутром"; что такое "манок" и сценическое действие... И при этом "Работа актера над собой" читается как веселая художественная книга о вымышленной актерской студии. Станиславский облекает рассуждения о системе в форму рассказов из жизни молоденького артиста Названова и его товарищей-студийцев. В Названове нетрудно угадать черты самого молодого Станиславского. А теоретическая база книги вложена в уста преподавателя Торцова. Под его руководством ученики проходят путь от наивных молодых людей, не очень понимающих, что такое театр, до профессионалов. Станиславский показывает распространенные ошибки неопытных артистов, развенчивает заблуждения и предрассудки.
- Все, что происходит на подмостках, должно делаться для чего-нибудь. Сидеть там тоже нужно для чего-нибудь, а не просто так, - чтоб показываться зрителям. Но это не легко, и приходится этому учиться.
- Для чего же вы сейчас сидели? - проверял его Вьюнцов.
- Чтоб отдохнуть от вас и от только что проведенной репетиции в театре. Теперь идите ко мне и давайте играть новую пьесу, - сказал он Малолетковой. - Я тоже буду играть с вами.
- Вы?! - воскликнула девочка и бросилась на подмостки.
Опять ее посадили в кресло среди сцены, опять она начала усиленно поправляться. Торцов стоял подле нее и сосредоточенно искал какую-то запись в своей книжке. Тем временем Малолеткона постепенно успокаивалась и наконец застыла в неподвижности, внимательно устремив глада на Торцова. Она боялась помешать ему и терпеливо ожидала дальнейших указаний учителя. Ее поза сделалась естественной. Сценические подмостки подчеркивали ее хорошие данные актрисы, и я залюбовался ею. Так прошло довольно много времени. Потом занавес задвинулся.
- Как вы себя чувствовали? - спросил ее Торцов, когда они оба вернулись в зрительный зал.
- Я? - недоумевала она. - А разве мы играли?
- Конечно.
- А я-то думала, что просто сидела да ждала, пока вы найдете в книжке и скажете, что надо делать. Я же ничего не играла.
- Вот именно это-то и было хорошо, что вы для чего-то сидели...
Неудивительно, что книгу читают многие люди, не связанные с искусством. Я даже знаю тех, кто пользуется ей как пособием по... психологии. И это, в принципе, не лишено основания: актерская работа и процесс вживания в роль подразумевает работу и с собственным подсознанием.
- Значит в нашем искусстве нужно беспрерывное подсознательное творчество, - вывел я заключение.
- Всегда творить подсознательно и вдохновенно нельзя, - заметил Аркадий Николаевич, - таких гениев не существует. Поэтому наше искусство предписывает нам лишь подготовлять почву для такого подлинного, подсознательного творчества.
Софья Гиацинтова. С памятью наедине
Одна из моих настольных книг и самых, по-моему, интересных театральных автобиографий. Начать с того, что жизнь Софьи Гиацинтовой была очень долгой и пришлась на многие эпохальные события в театре. Хотя, если честно, я только к середине книги поверила, что автору на момент написания около девяноста лет. Ей-богу, я в свои (на тот момент) пятнадцать не смогла бы так живо и молодо, с таким искрящимся юмором рассказывать о своей жизни.
Гиацинтова пишет о великом театре и большом искусстве, равно как о мелких интригах и предательствах, но от ее страниц никогда не пахнет жареным. Она с любовью рассказывает, как вокруг МХАТ создавалась веселая молодая вольница - знаменитая Первая студия. Вспоминает своих учителей, своих друзей: Михаила Чехова, Серафиму Бирман, "Женю" Вахтангова... Вспоминает радостное и грустное. Увы, она не успела дописать эту книгу, и в ней нет ничего о ее насыщенной жизни после печального закрытия МХАТ-2. Но и того, что есть, хватило на пухлый и чрезвычайно увлекательный том.
И тут случился один из тех катастрофических «смехов» на сцене, который, по театральной статистике, обязательно происходил хоть раз в сезон. За ним обычно следовали поиски виновных, отчаяние, раскаяние, кара, но истребить это странно-закономерное явление оказалось невозможно. ...Да и сам Константин Сергеевич, выйдя однажды в «Трех сестрах» Вершининым, представился Лужскому: «Прозоров». Лужский, исполнявший роль Андрея Прозорова, ответил сдавленным голосом: «Как странно — я тоже». А руководитель «Летучей мыши» Балиев однажды даже вызвал на репетицию психиатра, чтобы тот объяснил и прекратил беспричинный смех, обуревавший Дейкарханову и Хенкина каждый раз в одном и том же месте. В этот день артисты твердо решили преодолеть себя и быть серьезными, но, увидев в зале рядом с Балиевым психиатра, зарыдали от смеха. Кончилось тем, что захохотал сам психиатр, а пьеску пришлось снять с репертуара.
Анатолий Эфрос. «Профессия – режиссер». «Репетиция – любовь моя». «Продолжение театрального романа»
Этот потрясающий режиссер жил театром – и именно театр погубил его. Точнее, темная, теневая сторона театра, мешающая творчеству. Эфрос пишет и об этой стороне, но в его книгах нет мелкого сведения счетов: это книги очень умного, очень интеллигентного и очень талантливого человека. Вспоминается, как рассказывал об одной их ссоре драматург Виктор Розов:
Я не дал Эфросу пьесу, отдал в «Современник». Эфрос надулся. Надулся, как пузырь. Я, конечно, не верил, что он на меня злится всерьез, по-настоящему, не мог в это поверить. Мы же с ним вместе сколько пудов не только сахара, но и соли съели. Однако не звонит и слуху не подает. Однажды прихожу домой и вижу — на полу валяется какая-то бумажка, брошенная в дверную щель. Поднимаю, читаю: «Хотя я вас и ненавижу, но прочел эту вашу новую пьесу и плакал. Эфрос».
В записках Анатолия Эфроса, легких, похожих на наброски или дневниковые записи, удивительно интересно рассказывается о профессии режиссера, о работе над спектаклем – от замысла до воплощения, о работе с актерами. Эфрос дает необычный, очень режиссерский взгляд на многих из из тех, с кем работал: Высоцкого, Миронова, Даля, Яковлеву, Вертинскую, Калягина... И очень интересно, с детским вниманием к деталям он пишет о своих заграничных поездках – о постановках "Кабалы святош" в США и "Месяца в деревне" и "Вишневого сада" в Японии.
Вокруг меня на стенах висели афиши нашего будущего спектакля. На фоне очень крупно снятого прекрасного лица исполнительницы Раневской (ее зовут Комаки-сан) — мой портрет. Я размахиваю руками, как и полагается режиссеру. По-моему, всех режиссеров мира фотографируют в одних и тех же позах. Или наши позы одни и те же. Я эту афишу привез, в подтверждение сказанного здесь. И можно проверить, что и женское лицо — прекрасное и жесты мои — вполне режиссерские.
...Улицы показались похожими на муравейник, только блестящий, сверкающий, если такой можно себе представить. Живу я в каком-то игрушечном квартале. Ко всему тут надо привыкнуть. Не так открывается окно, не так зажигается газовая плита и т. д. Ванна размером с бельевую корзину. Нужно залезть туда и усесться, притянув колени к подбородку. Впоследствии мне это чрезвычайно нравилось, но в первые дни я никак не мог там расположиться. Мешали мои не японские габариты.
Лучше всего читать четырехтомник, тот, что на фото: в четвертой книге собраны еще прекрасные дополнительные материалы.
И плохо только одно: очень больно читать книги Эфроса и думать, как много идей остались нереализованными... Как, скажем, "Сирано де Бержерак" с Гафтом. Но, к счастью, хотя бы наброски этих замыслов не канули в Лету – дошли до нас в этих записках.
Юрий Алянский. Азбука театра
Ну а это – совсем простая книга, буквально детская. Но это самый лучший первоначальный ликбез по театральным терминам и понятиям, который я знаю. После него вы никогда не будете путать сцены с мизансценами, а рампу с софитами. Каждая статья в этом театральном мини-словаре сопровождается интересной театральной историей. Кстати, именно рассказики из этой книги охотно тиражируют в интернете: например, как артисту Монахову для вживания в роль сшили мягчайшее шелковое белье или как Томазо Сальвини забыл загримировать руки, играя Отелло, и что из этого вышло...
--
На сегодня всё, друзья; ну а на днях я расскажу вам о своих любимых театральных мемуарах!
--
<<Следующий пост | Предыдущий пост>>
Удобный путеводитель по моим постам - здесь .
--
Спасибо моим читателям!
Если вам понравилась статья, буду очень благодарна за комментарии, лайки и перепосты. Подписывайтесь на мой канал здесь или в телеграме и получайте больше историй о театре и кино!
Ну и как же без бан-политики: вся информация о ней – вот тут))