В начале июня 1830 года Пушкин, только что вернувшийся в первопрестольную, пишет невесте: «Итак, я в Москве, — такой печальной и скучной, когда вас там нет. У меня не хватило духу проехать по Никитской, ещё менее — пойти узнать новости у Аграфены. Вы не можете себе представить, какую тоску вызывает во мне ваше отсутствие. Я раскаиваюсь в том, что покинул Завод — все мои страхи возобновляются, ещё более сильные и мрачные. Мне хотелось бы надеяться, что это письмо уже не застанет вас в Заводе. — Я отсчитываю минуты, которые отделяют меня от вас».
К этому же времени относится рифмованный диалог с камердинером поэта Никитой Козловым в записке B.C.Голицына к Пушкину:
Князь Влад. Г. — А скоро ль женится твой мудрый господин?
Никита. — Осталось месяц лишь гулять ему один» (целиком приведён здесь).
Однако «гулять» поэту осталось ещё долго…
Наверное, недаром П.А.Вяземский писал: «Я теперь читал в записках о Байроне эпоху его женитьбы и сердце часто сжималось от сходства с нашим женихом» (всем известно, что женитьба Байрона счастья поэту не принесла).
И именно из переписки Вяземских (а Вере Фёдоровне Пушкин ещё в конце апреля писал: «Вас, божественная княгиня, прошу быть моей посажёной матерью») мы узнаём о возникших уже в эту пору неладах Александра Сергеевича с будущей тёщей. 4 июня Пётр Андреевич скажет в письме: «Что ты говоришь мне о Пушкине, меня сокрушает. Правда ли, что мать Гончарова не очень жалует Пушкина и что у жениха с невестой были уже ссоры?» Известно, что в первых числах июня Пушкин гостил у Вяземской в Остафьеве и, вероятно, рассказал ей о своих делах.
Видимо, ещё более напряжёнными отношения Пушкина с матерью невесты стали после возвращения Гончаровых из Полотняного Завода, и свадьба уже не казалась такой скорой… И настроение поэта всё больше портится. 20 июня Вяземский спросит жену: «Отчего наш жених в собачьем расположении? Здесь все говорят, что он сюда будет».
22 июля Н.О.Пушкина напишет дочери о сыне.: «Он совершил этим летом сентиментальное путешествие в Захарово... единственно чтобы увидеть место, где он провёл несколько лет своего детства». Надежда Осиповна не может понять… А мне кажется, что Пушкину нужна была своего рода «подпитка» от мест, где он был счастлив. Известно, что он побывал в гостях у крестьянки Марьи Фёдоровны, дочери Арины Родионовны, которая после рассказала, что Пушкин сообщил о скорой своей свадьбе, огорчался, что всё в Захарове пришло в упадок и запустение; пробыл часа два и уехал.
Занят в это время Пушкин и подготовкой к печати наконец-то разрешённого «Бориса Годунова». Дядюшка Василий Львович, уже тяжело больной, посвящает ему стихи с припиской: «Я хочу, чтобы это послание было достойно посвящения такому прекрасному поэту, как ты — на зло дуракам и завистникам»
А в самом послании будет наставление:
Наказывай глупцов не говоря ни слова,
Печатай им на зло скорее Годунова!..
Не могу не рассказать ещё об одном. В первой половине июля Пушкин знакомится с знаменитой певицей Анжеликой Каталани (правда, к тому времени уже сошедшей со сцены), приехавшей в Москву. И сохранился рассказ в письме Каталани в Геную: «Знаменитый поэт Пушкин, вернувшийся осенью прошлого года с Кавказа, был в Москве в этом месяце и останавливался тоже в “Англии". Мне очень хотелось с ним познакомиться, и я не знала, как это сделать, пока меня не выручил Кокошкин [Ф.Ф.Кокошкин – драматург и переводчик]. Поэт был очень мил и наговорил мне много комплиментов, которых я и не заслужила. Говорят, что он очень увлечён Гончаровой, о которой я тебе уже писала, и женится на ней». Великая итальянка в курсе московских новостей! Вспомним заодно и пушкинские строки:
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой.
16 июля Пушкин для улаживания дел с отцом едет в Петербург (и, конечно же, тут же – донесение: «Квартировавший в гостинице “Англия"... Пушкин, за коим... был учреждён секретный полицейский надзор, сего июля 16-го числа выехал в С.-Петербург. Во время же пребывания его здесь ничего предосудительного замечено не было»), куда приезжает днём 19-го. Он очень тепло проводит время с родителями, прощается с возвращающимся на Кавказ Лёвушкой - 20 июля он напишет невесте: «Честь имею представить вам моего брата (который находит вас такой хорошенькой в своих собственных интересах и которого, несмотря на это, я умоляю вас принять благосклонно)».
Он встречается с родственниками Натали, рассказывает знакомым о невесте. Позднее напишет ей: «Я мало бываю в свете. Вас ждут там с нетерпением. Прекрасные дамы просят меня показать ваш портрет и не могут простить мне, что его у меня нет. Я утешаюсь тем, что часами простаиваю перед белокурой мадоной, похожей на вас как две капли воды; я бы купил её, если бы она не стоила 40 000 рублей. Афанасию Николаевичу следовало бы выменять на неё негодную Бабушку, раз до сих пор ему не удалось её перелить. Серьезно, я опасаюсь, что это задержит нашу свадьбу, если только Наталья Ивановна не согласится поручить мне заботы о вашем приданом». Кажется, здесь впервые встаёт пресловутый вопрос о приданом, которого поэт так и не получит…
Исследователи установили, что, говоря о картине, Пушкин имеет в виду так называемую «Бриджуотерскую Мадонну» Рафаэля. В одной из интернет-статей я нашла интересную картинку - совмещение этой «Мадонны» со знаменитым портретом Натали:
Что касается сроков свадьбы… 22 июля Н.О.Пушкина напишет дочери: «Свадьба не состоится ранее сентября... Он очарован своей Наташей, говорит о ней, как о божестве… Малиновские отзываются как нельзя лучше обо всём семействе Гончаровых, и о Натали говорят как об Ангеле». Провожая родителей в Михайловское, Пушкин договаривается с ними, что они приедут в Москву в сентябре на его свадьбу.
В памятной книжке Вяземского есть запись: «10 [августа] выехали мы из Петербурга с Пушкиным...» Однако до отъезда поэт успел получить выговор от Бенкендорфа за стихи на лицейскую годовщину 1827 года («Бог помочь вам, друзья мои»), напечатанные в одном из журналов.
В Москву Пушкин и Вяземский приезжают утром 14 августа. У Вяземского Пушкин и поселяется.
И снова откладывается свадьба: 20 августа умирает Василий Львович Пушкин. Поэт сообщит Е.М.Хитрово: «Надо признаться, никогда ещё ни один дядя не умирал так некстати. Итак, женитьба моя откладывается ещё на полтора месяца».
Пушкин собирается в нижегородскую деревню, чтобы вступить в права наследования имением. 26 августа вечером он был у Гончаровых на балу: «были именинницы Натальи — мать и меньшая дочь», но на следующий день произойдёт его ссора с матерью невесты, о которой он напишет княгине Вяземской: «Я уезжаю, рассорившись с г-жой Гончаровой. На следующий день после бала она устроила мне самую нелепую сцену, какую только можно себе представить. Она мне наговорила вещей, которых я по чести не мог стерпеть. Не знаю ещё, расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь... Ах, что за проклятая штука счастье!»
Удивительная горечь звучит в письме поэта к Натали: «Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, — я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать.
Быть может, она права, а неправ был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь».
Ещё печальнее письмо к П.А.Плетнёву: «Милый мой, расскажу тебе всё, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет жизни игрока. Дела будущей тёщи моей расстроены. Свадьба моя отлагается день от дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни. К тому же московские сплетни доходят до ушей невесты и её матери — отселе размолвки, колкие обиняки, ненадёжные примирения — словом, если я и не несчастлив, по крайней мере не счастлив. Осень подходит. Это любимое моё время — здоровье моё обыкновенно крепнет — пора моих литературных трудов настаёт — а я должен хлопотать о приданом да о свадьбе, которую сыграем Бог весть когда. Всё это не очень утешно. Еду в деревню, Бог весть, буду ли там иметь время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведёшь, кроме эпиграмм на Каченовского.
Так-то, душа моя. От добра добра не ищут. Чёрт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостию, которой обязан я был Богу и тебе».
1 сентября Пушкин выезжает в Болдино, где неожиданно для самого себя застрянет до декабря.
Продолжение следует
***************
И вновь мне в комментариях пишут апологеты «царя-рыцаря», упрекая за нежелание вдуматься в причины столь пристального надзора за поэтом и повторяя в энный раз о том, как плохо тот себя вёл, всецело отдаваясь игре. Хочу только предложить подумать (не защитникам царя: они, видно, живут по принципу героя столь любимого Пушкиным Д.И.Фонвизина «У меня такой обычай, как что заберу в голову, то из неё гвоздём не выколотить»), а здравомыслящим людям: Пушкин играл (да, увы, играл), и все эти надзоры ему никак не мешали. А вот поездку к Николаю Раевскому в Полтаву ему запретили (я писала об этом) – что, тоже, чтобы не играл? Нет, потому что у императора «есть основание быть недовольным поведением г-на Раевского за последнее время». Делайте выводы сами, господа!
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь