Прохожие не обращали внимания на Таню, которая уже третий раз обошла по кругу микрорайон, так как по улицам этого города бродило немало суровых тёток с опущенными плечами. Реденький февральский дождик исколол лицо женщины холодными каплями; добавил уныния городскому пейзажу; наделал на асфальте луж, чтобы тучи могли там отражаться; изменил цвет многоэтажек на тёмно-серый. Таня забыла по какой причине вышла из дома. Кажется, она хотела зайти в булочную, а может, договорилась о собеседовании на работу и где-то сейчас её ждал сотрудник отдела кадров; но не временная амнезия беспокоила эту унылую гражданку — ходьба давала иллюзию занятости и отвлекало от боли за грудиной.
С мужем Таня не разговаривала больше года, поэтому новость о предстоящем разводе не удивила. Правда, когда Саша напоследок раскричался, с силой хлопнул дверью, а вода из плохо закрытого крана громко закапала в пустой квартире — в душе всё замерло. Грустно не стало, но в груди поселился мокрый настырный мышонок, который кусал и кусал рёбра изнутри. Это подленькое создание оказалось разговорчивым, оно три дня постоянно нашёптывало женщине одно и то же — нельзя прощать предательство. Ещё грызун советовал забыть лицо супруга — обещал, что это поможет успокоиться. К счастью, мышонок замирал, когда Таня вспоминала, что дочка Светочка не видела скандала, но потом — снова принимался грызть своё жилище.
Бледная гражданка устала от бессмысленной прогулки и собиралась её закончить, но задержалась на улице из-за тёмной, почти чёрной горлицы, что с шумом приземлилась на асфальт и начала ходить кругами у ног: «Надо же, какая симпатичная, наверное, еду выпрашивает». Птица скосила бархатный глаз на протянутую руку, затем что-то выплюнула на землю и улетела. Женщина ещё немного постояла под дождём; внимательно рассмотрела кровавый комок слизи, что оставила голубка; и ушла домой, где сразу легла спать в одежде.
Мышонок ночью не мучил Татьяну, поэтому она сладко разметалась по кровати. Даже вода, что продолжала капать из крана, не нарушала крепкий сон бывшей жены чужого теперь человека; и привиделся ей зелёный бор, где стоял настолько приятный аромат, будто это и не запах леса, будто это — счастье и благодать, согретые солнцем и растворенные в ветре. Таня то ли бродила, то ли летала среди красивых деревьев, а когда вышла на опушку, увидела высокий терем, на резном крыльце которого стояла статная госпожа в золотой одежде с тёмными косами на груди. «Верно ты княгиня», — подумала Татьяна и захотела сказать об этом вслух, но незнакомка приложила палец к губам, сурово сдвинула брови, а затем — указала рукой на человека без лица, что выбежал из терема, вскочил на коня и крикнул:
— Смотри у меня, ведьма! Смотри, Лидия!
Когда же безликий ускакал, то наступила ночь, а княгиня — обернулась горлицей с волчьими глазами, тёмными крыльями, и когтями, что острее ножа. Как посмотрела Лидия на небо, так потускнел месяц, спрятались звёзды, затих ветер. Взмахнула ведьма крыльями, полетела на княжий двор, и Татьяна с ней.
За высокой стеной спал царский наследник, много стражи охраняло его, толпы нянек берегли дитятко — да оборотню это нипочём. Села Лидия на широкий подоконник светлицы, принялась ворковать, младенца приманивать. Проснулся княжич, видит — птица диковинная песню поёт:
— Люли, ой, люли,
На оконце гуля.
Протянуло дитя к горлице ручки, засмеялось. Рядом с кроваткой младенца на стуле дремала молодая нянька. Открыла она глаза, улыбнулась — радостно дурёхе смотреть, как княжич с голубкой играет, а Лидия всё ближе и ближе к ребёнку подбирается:
— Скрипит люлька —
Скрип-скрип-скрип,
Сном без срока
Княжич спит.
Догадалась наконец нянька, что неладное происходит — не должны дневные птицы по ночам летать и не могут они петь как люди — вскочила, замахнулась, чтобы оборотня ударить, но горлица клюнула подоконник. Застыла тут девица — видит да слышит, но с места сдвинуться или помощь позвать — не может. Лидия взмахнула крыльями, княжич умер, девица сделалась от горя каменной, Таня проснулась.
***
Андрейка ревел и задыхался, Мариночка же металась по квартире и собирала сына в больницу — Шура, как назло, не звонил, нужных вещей на месте не было, ноги подкашивались от страха. На счастье, соседка-пенсионерка оказалась дома, именно эта добрейшая старушка успокаивала мальчика, пока не приехала скорая.
Когда врач вошел в дом, то с порога поинтересовался — почему в подъезде много мышей, чем удивил Мариночку, которая принялась уверять, что в доме нет грызунов. Позднее этот странный вопрос станет для женщины привычной темой ночных кошмаров, но сейчас он быстро забылись в суете и через пять минут Мариночка и Андрейка уже ехали в больницу. Строгая медсестра пообещала, что малыш скоро поправится и сделала ребёнку укол, а мальчик — успокоился, заулыбался, запел какую-то нескладную песенку.
«Обошлось, — подумала Мариночка, — странно, что Шура не перезвонил». На минуту женщина закрыла глаза, когда же она снова посмотрела на сына, то увидела, что тот спит. «Ах ты, солнышко», — Мариночка осторожно убрала с волос ребёнка тёмное пёрышко, которое непонятно откуда там появилось, но необычным и страшным показалось ей бледное лицо Андрейки. Ещё больше испугал её неприятный визг, который сначала заполнил уши и горло, а потом машину скорой помощи. Окончательно деморализовал и опустошил Мариночку тот факт, что подлый звук, который захватил каждый квартал города, а потом все страны и материки, никто, кроме неё само́й и врачей, не услышал...
Перед тем как заехать в морг, медики завезли в городской психоневрологический диспансер истошно вопившую женщину с истерикой, которая потеряла годовалого сына.
***
Снова начался день, мышонок продолжил своё гнусное занятие. Сегодня Таня решила не выходи́ть на улицу, ведь бесцельно бродить можно и по квартире. Чудесный сон про золотую княгиню не забывался — он согревал душу, заставлял улыбаться, дарил надежду на покой — но настроение портил прокля́тый грызун, который не унимался. «Наверно, ты голодный, — подумала женщина, — чем бы тебя накормить, малыш?»
Еда из холодильника интереса не вызвала. Желалось чего-то особенного: «Если бы я не знала, что такое невозможно, то подумала бы о беременности». Татьяна вспомнила, как двадцать лет назад муж радовался рождению ребёнка, но эти воспоминания разозлили мышонка — грызун так сильно вцепился в рёбра, что нахлынувшая боль заставила охнуть, осесть у стены, захотеть заплакать. Пришлось наморщить лоб и попробовать выдавить слезу — ничего не получилось.
Мышь за рёбрами всё не унималась, поэтому Таня решила засовывать в рот всё, что найдёт. Таблетки из аптечки, земля из цветочных горшков и птичий корм мышонку не понравились, поэтому пришла очередь канарейки. Таня вынула её из клетки и откусила голову — еда удивлённо цвиркнула напоследок, а клювик и косточки оцарапали дёсны, но грызун ослабил хватку.
Остаток канарейки было решено съесть завтра, поэтому его предусмотрительно завернули в носовой платок и положили в карман: «Вот так лучше, найду тебе, мышь, ещё такой еды, только веди себя хорошо». Потом до конца дня Таня бродила из комнаты в комнату, вспоминала статную княгиню в золотой одежде, нежно гладила свой карман.
Вечером в окне промелькнула на небе тёмная птица.
— Куда ты летишь — спросила шёпотом бледная женщина, — ищешь безликого человека?
— Ложись спать, — раздался в ответ властный голос в голове.
Таня послушно свернулась калачиком на полу и задремала, но увидеть во сне дивный лес на этот раз не посчастливилось.
***
Пали товарищи слева, затем — справа. Не осталось рядом никого, но стоял воин-князь в бою насмерть, пока не рухнул без сил. Завыл он от досады, собрался уже обернуться псом, но грянул гром и спустилась с неба тёмная горлица. Клюнула она землю — враги стали каменными.
— Это ты? — спросил князь.
— Я, милый друг.
— Не таишь ли в сердце зла, княгиня?
— Ну что ты. Кто старое помянет, тому глаз вон.
Вспорхнула голубица на грудь витязя и выпало из её глазницы око. Испугался воин, решил ведьму остановить, но захлопала она крыльями и поднялся ураган. Крикнул несчастный заклятие, чтобы горлицу связать, да прижал его к земле ветер, содрал лицо, задул слова обратно в рот. Глаз же Лидии, что лежал на груди безликого, проклюнулся и принялся расти. Рос он, рос — разрывал тело князя, ломал его суставы и сухожилия, пил кровь, а когда не осталось от витязя даже косточки, появилось дерево, чей ствол настолько велик, что и за три дня не обойти.
Ветер стих, а на ветку дерева, где вокруг — зелено от листвы и желто от молодых желудей, вспорхнули две птицы.
— Возьми себе жёлудь.
— Зачем?
— Солнце буро —
Волки хмуры,
В гневе куры —
Гибель Шуры.
Лидия принялась рвать кору дуба когтями.
— Шуры? — удивилась Татьяна.
— Имя мужа забыла?
— Мне его жалко.
— А ему тебя жалко?
— Раньше, очень давно, Саша меня жалел.
— А когда ушёл, он оставил тебе хоть каплю жизни?
— Оставил, но она выкапала из крана и утекла.
— Бери жёлудь. Все так делают. Для этого ты меня и призвала.
— Княжича тоже жалко.
— Забудь, — горлица надменно сверкнула глазами, взмахнула крыльями, улетела. Татьяна проснулась.
***
Голубей редко встретишь в лесу, ведь им незачем покидать городские помойки, ещё реже эти птицы выслеживают людей. Но сидела горлица на сосне в лесополосе; и видела, как бегает по лесу человек, чьё лицо сверху не разглядеть; и прислушивалась она.
...иду вглубь лесополосы, нужно взять себя в руки. Помню, резко ударил по тормозам, когда услышал о смерти сына. Удивительно быстро работает инстинкт, вот вроде боль невыносима, а притормозить успеваешь. А вдруг ошибка? Где сейчас Марина? Не хочу её видеть, убил бы, если б мог. Ненавижу. Небо давит, нечем дышать. Почему мне так не везёт с бабами? Одна — курица, другая — ворона... Бегу вдоль дороги по лесополосе. Остановился. Я неправ — нужно вернуться к машине за водкой. Но машины нет, дороги тоже нет. Где я? Вокруг только деревья, одни деревья, но так даже лучше — буду бежать и кричать. Бегу, кричу, устал, сел. Ничего, сейчас успокоюсь, найду машину... Вижу собаку. Знаю, что зверь не настоящий, но какой же он свирепый — огромная морда; челюсть, способная перекусить мою шею; острые зубы; круглые глаза; слюни — летят во все стороны. Какая это порода? Не помню. Но помню, её вывели для ловли контрабандистов. Придуманная мной тварь скалится — я тоже скалюсь, она прыгает — я уворачиваюсь. Эх, зря не купил такую, ведь хотел же. Снова бегу, снова устал, сел…
— Давай бегай теперь. Всё верно Лидия сказала — достаточно скрыть от тебя дорогу, даже жёлудь не нужен, — глаза птицы загорелись.
Человек остановился, прислушался, крикнул:
— Кто наблюдает за мной? Это ты, собака? Играешь со мной? Что ты хочешь? Как я оказался здесь?
Гробовая тишина сказала безликому, что его никто не слышит. Но что-то беспокоило его — показалось, что забылось что-то страшное, непоправимое. Какое-то воспоминание стремилось выпорхнуть из глубины сознания, прорывалось из сердца, подвывало в душе — но вокруг столпилось много деревьев, которые манили, звали к себе, предлагали продолжить погоню — и безликий побежал, и опять устал, и сел…
***
В мае ЖЭУ занялось облагораживанием территории, что положительно оценили бабушки из панельной пятиэтажки. На новой, пока не ободранной, скамейке, которая пахла свежей краской, собрались все три старушки-пенсионерки второго подъезда. После традиционного промывания косточек правительству дамы переключились на цены в магазинах, а затем на соседей.
— Слышали? В первом подъезде сорокалетний мужик умер в лесу, — сказала Ольга Николаевна, самая вездесущая пенсионерка дома.
— Матерь Божья, какая квартира? — испугалась худенькая болезненная Тамара Петровна.
— Номер не помню, на четвёртом этаже. Жена у него ещё такая — приятная, но себе на уме.
— Татьяна? Обыкновенная вроде, ничего хитрого.
— Он ведь зимой замёрз, но снегом труп замело, поэтому его не нашли, а машину ещё в марте в город пригнали, — Ольга Николаевна выплёвывала слова с энтузиазмом, радуясь, что первая узнала новость; — а судмедэксперты, — медленно и важно произнесла старушка хитроумное слово, — заключили, мол, причину смерти определить нельзя, ткани уже сгнили.
— Сгнили? — спросила Семёновна, которая до этого молчала, — хоронили ведь ещё по морозу.
— Да, врачи всегда врут. Небось лень разбираться, вот и написали ерунду, — Ольга Николаевна немного обиделась, что товарка уже знает о беде соседей.
Старушки приуныли, замолчали.
— А как твои дела, Семёновна? Что врачи говорят? — прервала тишину Тамара Петровна.
— Я к ним не хожу, надоело. Думаю, до следующей весны протяну — рано умирать, дело одно есть.
— Да, — запричитала Ольга Николаевна, — все там будем. Мужику-то этому уже хорошо, а Татьяна-то до сих пор ни жива ни мертва. Бледная, глаза шальные...
— Любила, наверное.
— Наверное, — подтвердила Семёновна.
— А дочка, что приезжала на похороны, так и вообще белугой выла, на гроб кидалась — вот как папку любила.
— Не старая ещё Татьяна и небедная теперь. Сидите тут, я за пенсией схожу, — Лидия Семёновна медленно поднялась со скамейки и украдкой погладила карман халата.
Автор: elena.koval
Источник: http://litclubbs.ru/articles/31100-tyomnaja-golubka.html
