Нашла старые фото. Тогда был конец лета, но август забыл, что скоро осень, и выдал тридцать в тени. Солнце сияло в зените, целовало в макушку и настойчиво предлагало уйти под благословенную прохладу платанов. Тюильри - идеальное место для отдыха от зноя, но попробуй усидеть на месте, когда ты еще столько не видела. Вышла из аллей, миновала клумбы с кабачками и тыквами (французы!), почти добралась до арки Каррузель. А он там продавал акварели. Чудесные воздушные акварели разного формата, с парижскими видами, детализированные и размытые. Глаза как у Жамеля Деббуза и касселевская улыбка.
Естессно, не прошла мимо. Естессно, стала рассматривать работы.
- Мадемуазель, покупайте картины! У меня лучшие акварели в Париже!
- Да, красивые, очень... А вот эта, самая маленькая, сколько стоит?
- Пятьдесят евро.
- Пятьдесят?!!
- Да, мадемуазель, пятьдесят. Но вам продам за сорок пять.
- О, мерси...
- Но посмотрите! - подхватывает картинку, касается мизинцем языка и потом подушечкой пальца растирает, размазывает край цветного пятна. - Они настоящие! Не оттиск, не цветная копия, это - настоящие акварели!
- Верю, - смеюсь. - Но пятьдесят евро... Сами рисуете?
- Да-да. Нас... мы... А как вас зовут?
- Наталья.
- Натали? НаташА?
- НатАша.
- Понял-понял, так правильнее. А я - Абдель. Хотите кофе?
Тридцать градусов, жара, вокруг - грунтовая пустыня каррузельной площади, кабачки, тыквы, туристы - и горячий кофе?
- Конечно, хочу.
Подхватывает акварели, мигом складывает их в огромную папку, которая одновременно и выставочный стенд, скручивает ножки, стягивает завязки, берет за руку и тащит в сторону Лувра. Обходим площадь с пирамидой и фонтанами слева, ныряем в какую-то темную нишу, петляем по каменным переходам, лестница вниз, и вот я уже в служебных помещениях Лувра (далее - неописываемая игра лицом, выражающая "как я сюда попала, что я тут делаю и вообще ааааа").
Открывает ключом дверь, за ней - небольшой склад с рамами, картинами. Прислоняет папку к стене, закрывает дверь, улыбается. Закрывает дверь и опять какими-то путанными переходами. Поворот, лестница - и мы уже в кафе. Под Лувром. С каменными стенами, сквозняком и маленькими металлическими столиками.
- Пирожное?
- Нет, только кофе.
Долго разговаривали, периодически отвлекаясь на его знакомых, которым обязательно надо было подойти, поздороваться и что-то обсудить. Абдель оказался из Алжира, в Париже жил лет пять, до этого какое-то время - в Марселе. Художественное образование получил еще в Алжире, а во французской столице примкнул к маленькой коммуне художников - выходцев из той же бывшей французской колонии. Их было десять, и их труд делился в пропорции "девять рисует, десятый продает". Посменно, с графиком выхода в торговые поля. Полученное энное количество денег честно делили между всеми участниками. Такого честно поделенного хватало на аренду жилья, приятные путешествия по европейским соседям и угощение кофе бесконечно милых мадемуазелей из холодной России...
Смотрели на Лувр, на солнечных предзакатных зайчиков, прыгающих в стеклышках пирамид, на редеющую очередь туристов, всё еще надеющихся попасть в музей.
- Слушай, не уезжай!
- Что?
- Не уезжай, оставайся здесь.
- В Париже?
- Да, в Париже.
- Это же незаконно... нелегально...
- Ты думаешь, все эти люди, которые вокруг, они все живут здесь легально?
- Нет, но...
- Ну, вот. Кто заподозрит в тебе нелегала? Да ни один человек! Всё остальное устроим. Будешь рисовать с нами, - улыбается.
- Но... - пытаюсь представить всё то, что может случиться после такого вот решения "не уезжать из Парижа".
- Это просто. Тебе всего лишь надо согласиться, - берет из моей руки телефон, забивает свой номер, звонит себе же, сохраняет. - Ты, конечно, можешь подумать до семи вечера, но в семь я тебе позвоню, чтобы услышать согласие. Встречаемся здесь же.
Улыбка, двукратное прикасание к щекам, ne dis pas au revoir, уходит, несколько раз оборачиваясь...
