ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Голова клоуна мигом собралась в дорогу, ушами поправив на себе шапчонку, — бубенчики на ней зазвенели, как на празднике: динь-динь-динь!
— Я готова, — сказала она, — отправиться на кладбище!
Но все ещё продолжали вытирать слёзы. Черноручка своим платочком вытерла хозяйке нос, хотя носом она не плакала, а слёзы у неё были размазаны кулачком по лицу. В доме то и дело раздавалось сморканье, кашель. Кто-то громко чихнул. А старинный фонарь погас, но потом его единственный глаз снова зажёгся и в доме стало светлее обычного.
— Прощу прощения,— извинился фонарь по прозвищу Одноглазый разбойник. — Да уж больно слёзы тушили; никогда за двести лет так не плакал, невольно погаснешь.
Кто-то вдруг вспомнил, что он тоже ни разу не ревел, и опять чихнул. А Чёрная крыса сказала: посмотрите-ка на нашего Лежебоку!
Все повернулись в его сторону, стали смотреть да разглядывать. А Тот ещё паук, сидевший на плече у хозяйки, спросил во всеуслышание:
— Ну и чего наш Лежебока? Спит наш Лежебока как ни в чём не бывало!
— Спит-то спит, — отвечала черная крыса, — а глаза у него плачут!
Все придвинулись к спящему на лавке венику и увидели странную картину: изо рта Лежебоки вырывался храп, в то время как из глаз по щекам катились слёзы, большие, блестящие и круглые, и, словно берёзовый сок, капали на деревянную лавку: кап, кап, кап...
Лежебоку разбудили, чтоб он перестал плакать и вытерся платочком, если он у него есть, в чём Черноручка сомневается; но она сказала, что даст ему другой, хотя он, лежебока и лентяй, и не заслуживает этого. Кто-то тоже попросил у метлы новый платочек, и старая Черноручка, достав из комода стопку чистых, выглаженных платочков, принялась раздавать их всем желающим, а потом продолжила трудиться над хозяйкой. Сидящая на кровати в ночной пижаме Занозка пыхтела и отворачивалась от нового назойливого платка усердной служанки.
— Ну скоро вы ? — не выдержала голова клоуна, и разноцветные её веснушки потемнели. — Вот мокроту развели! Не стыдно, нечисть?
Занозке и самой не нравилось, что метла возится с ней, словно с какой-нибудь принцессой, и вытирает ей и нос, и глаза, и лицо, и как можно тщательнее. Отвернув в сторону лицо, уже практически чистое, она сказала:
— Ладно, собирайте меня на кладбище! — и встала с кровати, — кровать тотчас заправилась.
Слуги засуетились, забегали, засобирали хозяйку на кладбище. Кто платье нёс, кто шляпу, кто обувь. Пока одни одевали, другие обед готовили. Чай с блинчиками да оладушками. Крыса выбежала на крыльцо и, вернувшись, сказала, что ночь сегодня хорошая, лунная и тёплая. Быстро доберётесь до кладбища.
— Быстро? — возразила ей ворчливая голова клоуна. — Как не так! Скорее рак свистнет с того света, чем мы наконец отправимся на кладбище! — произнесла она и — в какой уже раз — поторопила Занозку. Эх, говорит, были бы у неё ноги, она бы уже ушла! Ушла и пришла!
— А куда спешить-то? — спросила одетая девочка.
— На кладбище! — сердито ответила голова клоуна и даже не засмеялась.
А Занозка подумала и спрашивает у метлы:
— Вроде как в таких случаях полагается погадать на удачу?
Голова клоуна, от злости, свалилась с подсвечника. Сперва брякается на стол, затем на пол.
— Да поднимите вы меня, черти! — орёт с полу.
Все засмеялись, бросились к голове и весело принялись затаскивать её на канделябр. А Занозка призналась, что она пошутила, что нет-де у ведьм такого предписания — гадать на удачу перед отправкой на кладбище. Но если, говорит, клоунская голова будет её поторапливать, она вообще никуда не полетит. Потому что она — ведьма вредная, злая, коварная.
— Так что, — подытожила ведьма вредная, злая, коварная, — лучше спой нам какую-нибудь весёлую песенку. Для забавы.
— Песенку? — удивилась голова. — Я — Клоун!
— Ну и что? Разве клоуны не поют?
— Нет! Клоуны шутят и смеются.
— А мы поём, — сказала Занозка и призвала всех домочадцев вместе с ней спеть песенку про глупого ангела, и все домочадцы единым хором с хозяйкой спели эту песенку про глупого ангела, и спели и сплясали, так что голова клоуна ещё раз навернулась с подсвечника, но теперь скорее от топота, чем от злости.
Никогда она не забудет этот концерт! — в котором принимал участие даже Занозкин ночной горшок, выползя из-под кровати.
А когда её снова водрузили на королевский канделябр, голова клоуна сказала, словно от удара у неё отшибло память: "Куда я попала!" — и все домочадцы хором напомнили ей, куда она попала: "К Занозке, маленькой ведьме!", чем ещё сильнее разозлили голову клоуна. Зубы у неё заскрипели, и она, вероятно, даже укусила бы кого-нибудь из домочадцев, подвернись он ей в это время. Но в это время Занозка сказала:
— Пора на кладбище!
— На кладбище? — сказала метла Черноручка. — И не покушав?
— Там покушаем. К тому же сейчас у меня аппетита нету; а без аппетита еда не еда; сама говорила.
Все слуги подтвердили: говорила, мол. Даже голова клоуна и та кивнула и сказала:
— Говорила!
— А ты-то откуда знаешь? — спросила у неё Черноручка.
— Мне говорили, — ответила голова, в душе жутко радостная, что наконец-то отправляются на кладбище.
Вот Занозка берёт её в руки и не знает, куда её положить, то ли в карман, то ли в сумку; но голова подсказывает ей надеть её себе на пальчик, и Занозка смотрит на неё и говорит, что она и сама, без подсказки, об этом бы догадалась.
— Ладно, догадывайся, — обиженно говорит голова клоуна. — Не буду мешать.
Занозка подумала и тотчас догадалась: торжественно надела голову клоуна себе на палец , словно швейный напёрсток. Надела, полюбовалась, и зашагала к двери. А за ней двинулись Черноручка и все-все слуги во главе с жестяным фонарём по прозвищу Одноглазый разбойник. Так, гурьбой и вышли на крыльцо. Там все остановились.
Занозка села верхом на метлу и оттолкнулась ногами от крыльца:
— Полетели!
На указательном пальчике у неё была голова клоуна, в эту ночь, вероятно, счастливейшая на свете.
Скоро у неё будет туловище с руками и ногами, — туловище колдуна!..
Черноручка быстро набирала высоту. Раздавались напутствия оставшихся:
— Счастливо добраться до кладбища!
— А вам счастливо оставаться! — обернувшись на лету, громко крикнула маленькая ведьма, и помчалась в сторону заброшенного старинного кладбища так, что ночной ветер никак не мог за ней угнаться. А голова клоуна закружилась и поначалу что-то кричала, но потом успокоилась и даже открыла крепко зажмуренные глаза: вверху огромная, сияющая, спокойно плывущая луна, внизу маленький, тёмный лес, всеми своими деревьями несущийся назад, словно стадо испуганных зверей! Голова клоуна снова закричала, зажмурила глаза. Занозка с лицом полным ужаса тоже заорала, зажмурила глаза, хотя такой полёт ей был в привычку. А Черноручка сказала, что если она зажмурится, то всем крышка, — маленькая ведьма сразу перестала кривляться. Достала из сумки нечто вроде бутерброда, впилась в него зубами и зачавкала всухомятку; потом попьёт, на земле, чтобы прежде времени не приземляться. Покормила всех с руки. А голове клоуна сунула в рот конфетку-леденец, дабы её не кружило и не тошнило в полёте, — проверенное средство.
Летели теперь тише, так что даже ветер догнал их, побежал, весёлый, озорной, рядом, бок о бок. Но Занозка сказала, чтоб он отстал!
Кто не послушается маленькой ведьмы?