Самоизоляция в формате осознанного личного выбора – уединения – ещё не была мейнстримом. Просто иногда становилось жизненно необходимо «занырнуть». Остаться наедине с собой. В такие моменты в подсознании часто всплывали слова Джейн Биркин: «Моя мать была права: когда всё потеряно, просто надевай шёлковое бельё и открывай томик Пруста». Конечно же, не всё потеряно. Нужно очень постараться, чтобы всё потерять. Но ритуалы должны соблюдаться: шёлк, так шёлк! Читаю Гёте. Цитату, которую позже взял за основу Михаил Булгаков, развивая, но не меняя сути: «... всё, что мы зовём злом, есть лишь оборотная сторона добра, которая так же необходима для его существования, как то, что zona torrida должна пылать, а Лапландия покрываться льдами, для того чтобы стал возможен умеренный пояс.». Великие писатели, которые создавали свои произведения годами: Булгаков, например, работал над романом «Мастер и Маргарита» более десяти лет, а Гёте писал «Фауста» всю свою жизнь – почти шестьдесят лет!
А кто же этот Пруст? Что такого он успел сотворить за пятьдесят один год, отведённый ему? Сухие факты из Сети разбавлены уникальными по своей сути и яркости перенесённого на бумагу жизнебытия этого необычного затворника. Затворника в плену творчества. «Лучшее, что хранится в тайниках нашей памяти, – вне нас; оно в порыве ветра с дождём, в нежилом запахе комнаты или запахе первой вспышки огня в очаге, - всюду, где мы вновь обнаруживаем ту частицу нас самих, которой наше сознание не пользовалось и оттого пренебрегало, остаток прошлого, самый лучший, тот, что обладает способностью, когда мы уже будто выплакались, всё-таки довести нас до слёз.» («Под сенью девушек в цвету»).
Как известно, все мы родом из детства. Но в случае с Прустом слова Сент-Экзюпери приобретают глубокий смысл. Астматик, лишённый возможности наслаждаться красотой природы (выезжая за город, он просил водителя показывать цветы через стекло, покидать авто было для астматика небезопасно), впечатлительный мальчик, ставший со временем ипохондриком, он направил всё внимание вглубь. Вглубь себя. Ранняя смерть родителей только усилила желание отгородиться от реального мира, стать затворником и взяться за серьёзный литературный труд.
«Я более не выхожу…» – эта фраза в дневнике писателя в 1905 году предваряла период написания первого романа. Предельная концентрация на самом себе, своих мыслях и переживаниях, ставшая возможной только благодаря затворничеству, стала узнаваемым авторским приёмом. Продолжая традиции «Исповеди» Августина Блаженного, Пруст довёл жанр до абсолюта. Его впечатлений, полученных за тридцать лет жизни, было уже достаточно для создания книги. Больше Пруст не выходил: он общался с внешним миром посредством писем. Память стала для него важнее органов чувств. Прячась от посторонних звуков, он приказал обить стены комнаты пробкой и закрыть окна, чтобы болезненный запах каштанов не проникал внутрь. Все предметы в комнате в обязательном порядке дезинфицировались.
Полный аскетизм принёс свои плоды: за годы одиночества с 1910 по 1922 писатель создал знаменитую семитомную эпопею «В поисках утраченного времени» объёмом пять тысяч страниц. Затворничество в Париже, в доме № 102 на бульваре Осман помогло ему воссоздать самые глубокие воспоминания о детстве, пережить давно забытые эмоции, в мельчайших подробностях воссоздать мир прошлого и, тем самым, вернуть утраченное время. Стиль и язык, обретённые в одиночестве, проявились в длинных витиеватых фразах, написанных в технике «потока сознания». Самые мелкие переживания Пруст рассматривал с вниманием, детализацией. В его книгах нет борьбы, все они посвящены созерцанию и полученным затем впечатлениям. После выхода цикла романов «В поисках утраченного времени» во французском языке появилось выражение «мадленка Пруста». Если человек вспоминает яркий эпизод из детства, например, запахи родительского дома, то о нём говорят: он съел мадленку Пруста.
«Много лет уже, как от Комбре для меня не существовало ничего больше, кроме театра драмы моего отхода ко сну, и вот в один зимний день, когда я пришел домой, мать моя, увидя, что я озяб, предложила мне выпить, против моего обыкновения, чашку чаю. Сначала я отказался, но, не знаю почему, передумал. Мама велела подать мне одно из тех кругленьких и пузатеньких пирожных, называемых «мадлен», формочками для которых как будто служат желобчатые раковины моллюсков из вида морских гребешков. И тотчас же, удрученный унылым днем и перспективой печального завтра, я машинально поднес к своим губам ложечку чаю, в котором намочил кусочек мадлены. Но в то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего нёба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне. Сладостное ощущение широкой волной разлилось по мне, казалось, без всякой причины. Оно тотчас же наполнило меня равнодушием к превратностям жизни, сделало безобидными ее невзгоды, призрачной ее скоротечность, вроде того, как это делает любовь, наполняя меня некоей драгоценной сущностью: или, вернее, сущность эта была не во мне, она была мною. Я перестал чувствовать себя посредственным, случайным, смертным. Откуда могла прийти ко мне эта могучая радость? Я чувствовал, что она была связана со вкусом чая и пирожного, но она безмерно превосходила его, она должна была быть иной природы. Откуда же приходила она? Что она означала? Где схватить ее? Я пью второй глоток, в котором не нахожу ничего больше того, что содержалось в первом, пью третий, приносящий мне немножко меньше, чем второй. Пора остановиться, сила напитка как будто слабеет. Ясно, что истина, которую я ищу, не в нем, но во мне.».
В 1919 году Пруст получил престижную Гонкуровскую премию. Публика вдруг заметила и оценила нового писателя. Переводы на другие языки не заставили себя ждать. Но забрезжившая мировая слава пришла с опозданием: в 1922 Пруст скончался.
Через час наступит 10 июля. Ровно 150 лет назад, 10 июля 1871 года, на свет появился французский писатель автор одного из самых значительных произведений мировой литературы ХХ века, созерцатель, замечательный мальчик и вечный мечтатель – Марсель Пруст.
